Школа чернокнижников

Наконец, мы втроем застыли у входных дверей.
«Повар, прислуга, серебро, сервиз, накрыто не в столовой, а в гостиной, Гресильда почти в истерике, Татрак в костюме… Не иначе как в гости нагрянет сам император», – усмехнулась я про себя.
Но, разумеется, не император почтил визитом теткин дом.
В назначенный час на пороге появился барон Бардольф. Впрочем, этот высокий сутулый старик с крючковатым носом в нашем городке был фигурой, пожалуй, даже более значимой, чем сам император. Тот обитал в столице и был недосягаем. А барон жил здесь, и вряд ли будет преувеличением сказать, что весь город принадлежал ему с потрохами.
Говорили, ему семьдесят лет. Говорили, что год назад он в очередной раз овдовел и что его жены одна за другой мрут как мухи. А еще говорили, что он жаден, жесток, злопамятен и настолько высокомерен, что не принимает никого у себя и сам ни к кому не ездит.
Интересно, и какие дела у него могут быть с моей теткой, с одной из тех, кого он откровенно презирает?
Я бросила быстрый осторожный взгляд на барона и вздрогнула. Он улыбался. Надменно, одними губами. Злые, блеклые, чуть навыкат глаза не мигая смотрели на меня.
– Приветствую вас, сирра Аллиона! – проскрипел он, обхватил мою ладонь холодными влажными пальцами, поднес ее к губам и поцеловал.
От отвращения передернуло. Захотелось тут же вытереть ее о платье.
Я покосилась на тётку. Это ещё что такое? Барон знает мое имя? Почему обращается ко мне?
– И вам доброго здравия, сир Бардольф! – пробормотала я, по-прежнему не понимая, что тут происходит.
Но что бы ни происходило – мне оно не нравилось. Очень не нравилось.
Гресильда тут же оттеснила меня, подобострастно приветствуя «дорогого гостя». Сир Татрак вторил жене, разом растеряв всю свою флегматичность. Похоже, оба были готовы пищать от радости, что барон снизошел до визита в их дом.
Наконец расшаркивания закончились, все переместились в гостиную и расселись, причем Гресильда устроилась прямо рядом со мной. Прислуга подала первую перемену блюд, и тётка попыталась завести светскую беседу.
– Погоды нынче стоят прекрасные! – сияя, сообщила она.
Я вспомнила, как вчера плелась под мерзким моросящим дождём, и посмотрела в окно. На улице ветер пригибал деревья к земле, рвал зонты из рук редких прохожих, колоколом надувал их плащи.
И правда, прекраснее некуда!
Но никто словно бы и не заметил, что хозяйка дома ляпнула явную глупость.
Барон Бардольф снисходительно кивнул:
– Великолепная погода! – обшарил меня взглядом и задумчиво произнес: – Но даже ей не сравниться с красотой сирры Аллионы!
Я поперхнулась. Весьма сомнительный комплимент.
Но дело даже не в том, что сам комплимент ужасен, а в том, какого такого чёрта этот мерзкий старик вообще отвешивает мне комплименты?
И тут до меня начало доходить…
Его внезапный визит. Бесцеремонное, наглое разглядывание…
Они же не… они же не собираются…
Я посмотрела на барона. Теперь, когда он не пролетал мимо в карете, а сидел прямо напротив, близко, он казался еще морщинистее, безобразнее, старее и… И страшнее, во всех смыслах этого слова. И ему меня…
Да нет, не может быть! Гресильда, конечно, тетка корыстная и характер у нее не сахар, но такое даже ей в голову не могло прийти.
А барон между тем продолжал, скользя глазами по моей шее:
– Красивая, юная, свежая, неискушенная, невинная… – и с каждым его словом голос звучал все глуше, а взгляд опускался все ниже и ниже, пока не утонул в глубине дурацкого выреза.
О боже… Сомнений не осталось: неспроста высокомерный хозяин города явился в наш дом. Нет, моя тётка окончательно выжила из ума, если думает…
Барон хрипло выдохнул, откинулся небрежно на спинку стула и надменно заявил как о чем-то решенном:
– Я собираюсь похитить это сокровище. Сир Татрак, сирра Гресильда! Решено. Я женюсь на сирре Аллионе!
– Нет! – крикнула я. – Ни за что!
В бок воткнулся острый локоть, я невольно обернулась и поймала яростный взгляд Гресильды, означавший, что жить мне осталось буквально несколько минут.
– Нет? – ледяным тоном переспросил барон.
– Не слушайте же её, сир Бардольф, не слушайте! – залепетала тётка.
Лицо ее пошло красными пятнами, и даже под толстым слоем пудры скрыть это было невозможно. Но она быстро пришла в себя: обманчиво мягко обхватила ладонью мою руку, словно успокаивая, предостерегающе вонзила ногти в запястье и заговорила:
– Моя племянница воспитывалась в строгости и в чистоте. Неудивительно, что такое неожиданное предложение совершенно выбило её из колеи. Взгляните: она ведь почти падает в обморок от радости. Но не может сказать об этом прямо, очень стыдлива…
– Неужели? – барон цепко посмотрел на меня, затем перевёл взгляд на Гресильду.
А та закивала так энергично, что едва голова не отвалилась.
– Ну конечно, конечно! Порядочная девушка… Ее покойный отец, сир Брентор, увы, не обладал смекалкой по части финансов, так что бедняжка Аллиона – бесприданница. Но в ее жилах течет благородная кровь!
Она помнит про мое благородное происхождение? Ну надо же. Что-то это не мешало ей заставлять меня махать тряпкой.
Между тем Гресильда уже неслась на всех парусах:
– Она у нас скромная, трудолюбивая, любую работу по дому делать может…
– Работу? – сузил глаза барон и холодно осведомился: – То есть вы полагаете, что моя жена должна будет работать по дому?
– Нет, нет, – завиляла тетка. – Аллиона очень послушная, с характером мягким, уступчивым. Будет покорно делать всё, что вы ей велите.
Она нахваливала меня, словно товар на рынке. Как же гадко! Остатки самообладания смыло нахлынувшей смесью обиды, злости и отвращения.
Я привстала со стула, готовясь показать тетке, барону и прочим заинтересованным лицам, какой у меня на самом деле мягкий, покладистый характер. Но Гресильда почуяла неладное. В ступню вдавился ее каблук, ногти сильнее вонзились в кожу. От боли потемнело в глазах, я опустилась обратно и услышала теткин фальшиво ласковый голос над ухом:
– Аллиона, дитя моё, ты переволновалась. Отправляйся в свою комнату. А мы с сиром Бардольфом сами обсудим детали.
А следом донесся тихий, едва слышный шепот:
– Только попробуй еще раз открыть рот…
Ее каблук убрался, ладонь исчезла с моего запястья. Я встала из-за стола и, не видя перед собой ничего, побежала в свою комнату.
Закрыв дверь, со злостью содрала с себя платье. Послышался треск ткани, я на мгновение застыла. За испорченную вещь меня ждал нагоняй. Впрочем, какая теперь разница!