Салават-батыр (СИ)

Другие женщины занимались приготовлением ойоткана-катыка из снятого коровьего молока. Они кипятили в огромном казане эркет [36], затем складывали полученную массу в полотняные мешочки и, подвесив их на некоторое время на железные крюки, давали жидкости стечь. Потом свежий курут разделывался на части, которым придавалась округлая форма. Вслед за этим шарики выкладывались на размещавшиеся возле летней кухни ылаши и оставлялись там для просушки.
Раскрывая секреты этого древнего и жизненно важного промысла, Мюния постоянно внушала невесткам, что нельзя лениться и что курута на зиму необходимо заготавливать как можно больше, так как это очень сытный продукт, который ко всему прочему не портится.
— Кислым курутом хорошо мясную хурпу приправлять. И для желудка полезно, и силы дает против всякой хвори, — напоминала она.
Не сидели без дела и сыновья. Вместе с работниками они замачивали у озера луб. В их обязанности входило также участвовать в заготовке сена как для ездовых лошадей, так и для коров, овец и коз. Кроме того, они помогали ухаживать за посевами…
Время подобно быстротечной реке — уплывает незаметно. Опять сменяет только что наступившую было осень долгая снежная и морозная зима, а за ней приходит в свой черед весна, сулящая всем скорую летнюю благодать. И вновь большая семья Юлая Азналина, дождавшись живительной поры яйляу, устремляется вместе с другими односельчанами на приволье.
Каждый вечер, с наступлением сумерек, у костра, разожженного напротив большой юрты, собирается семья Юлая вместе с ближайшими родственниками и другими членами их рода. Быть главной на таких посиделках чаще всего выпадало большой затейнице Азнабикэ, в запасе у которой всегда имелось что рассказать. Она знала наизусть и очень выразительно передавала кубаир «Заятуляк и Хыухылыу», киссы «Бузъегет», «Юсуф и Зюлейха».
Ее слушали, затаив дыхание. Многие даже, переживая, плакали. Вместе с остальными роняла слезы, то и дело шмыгая носом, и впечатлительная Зюлейха. Готовая вот-вот разрыдаться, она прижалась однажды к Салавату и, всхлипнув, тихо проговорила:
— Как мне жалко Караяс! Она не пережила гибели любимого…
— Не принимай все так близко к сердцу, милая, — стал нежно утешать жену Салават. — Что поделаешь, такое ведь не только в легендах, но и в жизни частенько случается. Если из-за каждой такой истории плакать, слез не хватит. Учись не бояться испытаний и терпеть. Я знаю, зачем нам эсэй все это рассказывает: чтобы мы пример брали.
— Знаю. Я все это запомню и, как кэйнэм, буду рассказывать своим детям, Алла бойорха.
— Вот и ладно… Только не плачь. Считай, что это просто сказка, — с улыбкой произнес Салават и увел Зюлейху в безлюдное место на берег реки. Поверхность воды в свете полной луны приковывала взоры.
— До чего ж красиво! Глаз не оторвать! — не могла скрыть своего восхищения Зюлейха.
— Да, жить на свете и уметь наслаждаться жизнью — это уже само по себе счастье, — восторженно произнес Салават и привлек жену к себе, обвив рукой ее талию.
 
 
Кто сердце мне зажег сияньем красоты?
 
Не ты ли, Зюлейха? Сознайся, это ты!
 
Я много девушек видал тебя прекрасней,
 
Но о тебе одной и песни и мечты!
 
 
 
В твоих глазах огонь рассветов голубых,
 
И отблеск ярких звезд, и полдней золотых,
 
Красавицы-луны холодное сиянье.
 
Всего прекрасней полночь глаз твоих!
 
 
 
Как ручеёк с морской сливается волной,
 
Так, полюбив тебя, сливаюсь я с тобой. [37]
 
 
Зюлейха, вспыхнув, прикоснулась губами к уху своего юного мужа и страстно прошептала:
 
 
 
Разве могла красавица с Урала
 
Батыра-удальца не полюбить.
 
И батыру тому не пристало
 
Очарованную им позабыть…
 
 
Оживление возле главной юрты должно было означать, что люди начинают прощаться.
— Что, уже пора? — очнулась Зюлейха. — Нас, верно, уже ищут.
Обнявшись, молодые медленно побрели восвояси.
Приближаясь к юрте, они вдруг, к удивлению своему обнаружили, что собравшиеся вокруг жаркого костра родственники вовсе и не думали расходиться. Отстранив жену, Салават подскочил к отцу с вопросом:
— А кто тут давеча шумел?
— Сеу, потише, улым, не мешай матери рассказывать, — прошептал тот и тут же добавил: — Гонец был, из Ырымбура… Мы тут с ним малость потолковали.
— А зачем он приезжал? — насторожился Салават. — Тебя, что, к губернатору требуют?
— Да нет. Гонца Рычков прислал. Велел сказать, что из Питербура один важный ученый пожаловал. Собирается-де, изучать наше житье-бытье и всякие башкирские обычаи. Разрешения моего испрашивают, чтобы приехать.
— Ну и как? Разрешил?
— А почему бы и нет? Какой нам от этого убыток, улым? Даже наоборот. Пообщаемся с учеными людьми. Может, и мы у них чему-нибудь научимся, — сказал Юлай и махнул рукой. — Айда, пускай приезжают, раз хотят. Хоть узнают, как мы тут живем. Встретятся с нашими людьми, порасспрашивают о том, о сем. А там — кто их знает — может и напишут что про нас.
  
X
 
Приезд молодого академика Лепехина, совершавшего путешествие из Петербурга через Новгород, Москву, Владимир и Поволжье, оказался для Рычкова несколько неожиданным. Несмотря на это, он встретил Ивана Ивановича как подобает. Польза от встречи двух ученых получилась взаимной. Они много беседовали, а темы возникали сами собой.
Теперь вот представился случай свозить Лепехина, проведшего в этой поездке более четырех лет, к знакомому старшине Шайтан-Кудейской волости.
Гостеприимный Юлай Азналин оправдал надежды Рычкова, встретив его с Лепехиным самым достойным образом.
— Здравия желаю, кунаки дорогие, — радушно приветствовал именитых гостей старшина и, обойдя всех прибывших, с каждым из них поздоровался. Затем, махнув рукой на стоявшую среди берез большую юрту, он пригласил их к себе. Те привязали своих лошадей к изгороди, защищавшей жилую часть яйляу от нашествия скотины, и, озираясь по сторонам, стали проходить по очереди внутрь.
В юрте оказалось прохладнее, чем снаружи. Земляной пол был полностью застлан кошмами и коврами, поверх которых лежали взбитые подушки. На одну из них опустился в изнеможении притомившийся в дороге Лепехин. Рядом расположился Рычков, а за ними — согласно чину и старшинству — все остальные, включая сопровождавших обоих ученых людей, местных аксакалов и прочих представителей рода. Держа наготове медный кумган с тазиком, рассевшихся гостей обошел паренек, предлагая им вымыть руки, и подал каждому по чистому полотенцу.
Выполнив свои обязанности, подросток вышел, уступив очередь старшей хозяйке, непрерывно помешивавшей все это время кумыс. То и дело приговаривая вполголоса «бисмилла, бисмилла», Мюния принялась разливать пенящийся напиток по чашам и подавать их мужу с тем, чтобы тот сам раздавал их гостям. При этом строго соблюдался все тот же порядок. Первая сэуэтэ полагалась академику Лепехину, вторая — Рычкову, и так далее по очереди.
 
Не сумевший с непривычки оценить вкуса и замечательного качества свежеприготовленного кумыса Лепехин, пригубив напиток раза два, оставил чашу недопитой, зато другие, в том числе и Рычков, воздали кумысу должное, с большим удовольствием выпив по несколько сэуэтэ.
Тем временем Лепехин подозвал к себе маленького внука Юлая и протянул ему гостинец. Мальчик взял, но прежде чем попробовать, решил поделиться с другими детьми, не сводившими с лакомства жадных глаз. Не ожидавший этого академик восхищенно воскликнул: