Агидель стремится к Волге

— Верно! — воскликнул Хабибназар с таким жаром, что конь его чуть не шарахнулся было в сторону. — А ведь могли и забыть. Ни слова нельзя было вымолвить по-своему. Стоило рот раскрыть, как мурзы ногайские начинали насмехаться. А язык казанских татар вроде бы на наш похож. Сразу и не сообразишь, то ли по-татарски, то ли по-башкирски лопочут.
— Еще бы, ведь не один век бок о бок живем! А те, что к нам перебежали, когда татар насильно крестили, и вовсе как мы разговаривают.
— Да, щедрый и незлобивый у нас народ, ничего не скажешь, — вздохнув, с горькой усмешкой промолвил Хабибназар.
— Ты это к чему, кустым? — удивился Тюлькесура.
— Кто бы к нам ни явился, наши люди всех подряд привечают. И землю выделят, и избу построить помогут, скотиной поделятся. Хорошо, ежели не забудут, а то ведь мало кто добро помнит!
— Я тебя понимаю. Сам об этом не раз думал. Не во вред ли нам самим простота наша? — задумчиво промолвил Тюлькесура и замолчал. Очнуться его заставил споткнувшийся обо что-то конь. Встрепенувшись, всадник резко поднял голову и сказал: — Не верю я в милосердие по отношению к нам, башкортам. Сдается мне, со временем кильмешяки закрепятся тут прочно, а самих нас погонят с наших же земель.
— Неужто посмеют? — удивился Хабибназар.
— А то… Слыхал про булгар — про великий народ, что проживал на Волге до черного нашествия? Кто скажет, где они теперь, сколько их осталось? — с горечью произнес Тюлькесура, ерзая в седле. — Да и тех, кто выжил, не сегодня — завтра тоже поглотят. Не знаю, были бы сейчас гайнинцы с минцами, кабы Казанское ханство не кончали.
— Нас, башкортов, пока что много!
— Вот-вот, в том-то и дело — пока что!.. Вся наша беда в том, что мы слишком доверчивы и не умеем хитрить, изворачиваться. Кильмешяки этим как раз и пользуются. Заговаривают льстивыми речами, дурачат наших людей всякими посулами. А те и рады — развесят уши и готовы последнюю рубашку с себя снять да отдать!
— Но как же с этим покончить?
— Не поучениями, конечно. Одними словами натуру не исправишь. Не знаю, прав я или нет, но думаю, выжить мы сможем лишь при помощи урысов. Уж навидались башкорты, каково быть без сильных покровителей…
Так, за разговором, доехали они до длинной и высокой горы под названием Бешэтэк, за которой располагалось яйляу Шагали Шакман-бея, деда Тюлькесуры. Джигиты свернули с большака на тропинку и вскоре добрались до Сапкына [35] — небольшого хутора у горной речушки. Дав коням отдых, они снова тронулись в путь.
Вскоре всадники доехали до аула, носящего имя Шакман-бея, и разошлись по своим жилищам.
Жена Тюлькесуры, завидев его, распахнула калитку. И тут же с радостными воплями сбежались сыновья.
— Атай вернулся!
— Мы по тебе соскучились, атай!..
— Я тоже соскучился. — Счастливо улыбаясь, Тюлькесура обнял и приласкал всех домочадцев по очереди. Затем, поручив оседланного коня работнику, он прошествовал к дому. Войдя внутрь, Тюлькесура прошел, не останавливаясь, к нарам, на которых лежал его больной дед.
— Как чувствуешь себя, олатай?
— Эй, улым! Да как может себя чувствовать больной и немощный старик? — невесело усмехнулся тот, показывая беззубый рот, и, взглянув на внука мутными глазами, добавил: — Ну, сказывай, улым, как съездил-то?
— Много мест объехать успел, олатай. Встречался с вождями… Канзафар-бея и Айсуак-бея тоже повидал. Они велели тебе кланяться.
— Неужто живы еще? — просиял Шагали Шакман-бей.
— Аллага шюгюр, живы-здоровы. Только уже не при деле. За них сыновья управляются.
— Иншалла! Хорошо, что есть у них такая замена. А твой отец, как ушел вместе с урысами на Ливонскую войну, так и не вернулся. Кабы был он сейчас с нами, не пришлось бы тебе одному такую ношу тянуть — заправлять всем нашим родом.
— Да мне не так уж и тяжко, олатай. Я бы и на большее согласился — кабы доверили, взял бы в свои руки судьбу всего Башкортостана!
Услыхав такой ответ, Шагали Шакман-бей скривил, точно от боли, худое, изборожденное морщинами лицо. Но, не желая расстраивать внука, не стал его переубеждать, а только сказал:
 
— Все в руках Аллаха. Кто знает, может, и впрямь суждено тебе стать башкирским ханом. А пока рановато тебе об этом думать, улым. Не спеши, поучись уму-разуму у пожилых, более опытных людей.
— А если захотят меня выбрать, неужто я должен отказываться, олатай? — приуныв, спросил Тюлькесура.
Оставив его вопрос без ответа, тот поинтересовался:
— Скажи-ка, улым, а все ли вожди согласны объединяться?
— Да вроде бы все, олатай.
— И когда же вы соберетесь на йыйын?
— Ближе к лету.
Шагали Шакман-бей медленно поднялся, держась за поясницу, и уселся, кряхтя.
— А пришлых мусульман позовете? — спросил он.
— Пускай приезжают, если захотят. Мы не против.
— Скажи-ка мне вот еще что: много ли кильмешяков теперь в окрестностях Имэнкала?
— У-у! — протянул Тюлькесура и махнул рукой. — В последние годы столько урысовых селений вокруг города развелось! А сколько татар казанских, мишарей, тептярей, мордвы, чувашей, черемисов да вотяков в тех местах обосновалось! Чую, не к добру все это… — с тревогой промолвил он.
— Так ведь кильмешяки платят в царскую казну налог — четверть того, что положено башкортам. Разве нам это не выгодно? — спросил Шагали Шакман-бей и, не дождавшись ответа, грустно вздохнул: — Да-а, улым, я и сам боюсь, как бы не вышла нам такая выгода боком. Кильмешяков становится, как я погляжу, все больше и больше. Даже подумать страшно, чем все это может кончиться…
— Ты что, олатай, никак жалеешь, что башкорты вошли в Россию? — удивился Тюлькесура.
Тот не сразу решился ему ответить.
— Это с какой стороны посмотреть, улым, — подумав, начал бей осторожно. — Конечно, чего греха таить, убытков нам из-за этого немало. Так ведь и польза большая… Разве плохо, что мы избавились от трехсотлетнего гнета? Да и заступиться за нас теперь есть кому…
Слушая его, Тюлькесура втайне радовался, что старый дед, побывавший некогда у самого Белого царя и добившийся его покровительства для своего племени, пребывает, несмотря на возраст и болезни, в ясном уме, рассуждает столь трезво и здраво.
Он прав. Это было очень важное событие для настрадавшегося, доведенного до крайней черты из-за постоянных завоеваний и притеснений, обнищавшего за долгие века народа — оказаться под защитой могущественного государства. Хоть и зависят башкиры от России, но теперь у них есть реальная возможность объединиться и стать одним целым…
Русские власти не вмешиваются в дела башкирских племен, все внутренние вопросы решаются на йыйынах родоначальниками и прочими знатными людьми. Если других насильно обращают в христианство, то башкир пока не трогают. Они по-прежнему исповедуют ислам и соблюдают обычаи своих предков.
Башкиры взяли на себя обязательство платить царю ясак, служить за свой счет в русских войсках, участвовать в иноземных походах, защищать юго-восточные границы России от набегов кочевников. Со своей стороны русское государство оказывает Башкирии помощь при вторжении чужеземцев.
Пребывание в составе России было выгодно и вождям добровольно присоединившихся родов, ибо согласно Жалованной грамоте Ивана Грозного за ними закреплялось право на вотчинные земли, а те, кто удостаивался титула тархана, освобождались от уплаты ясака…
— Интересно, а как живут наши люди в других местах? — спросил вдруг Шагали Шакман-бей.
— Пока не жалуются, — ответил Тюлькесура. — Похоже, ни в чем не ведают нужды. Жизнь после избавления наладилась, богатство растет, стада тучнеют, и настрой у людей хороший.
 
— Иншалла! — возблагодарил старый бей Аллаха и, огладив усы и бороду, добавил: — Наконец-то башкорты зажили по-человечески. Как тут не радоваться!.. Вспоминать не хочется те проклятые времена, когда приходилось платить непомерную дань Казанскому ханству. Отец твой был тогда еще мальчонкой…