Рагнарёк

Ран, жена Эгира, играет огромной сетью, ловит в нее мертвых и умирающих созданий, что падают в густые придонные глубины. А иные говорят: не мертвых – а завороженных звуками, взмывающими со дна. Что делает она с костями, кожей и плотью, никто не знает. Ходит слух, что зарывает в песок, подкармливает тех, кто копошится еще ниже дна. И другой ходит слух: самых красивых – мерцающего кальмара, заплутавшую морскую змею, синеглазого морехода с ясным золотом волос и бирюзовой серьгой – оставляет Ран в садике своем среди водорослей для услады взора. А сама она такая, что стоит кому взглянуть, – ничего уж, кроме нее, не видит и никогда не вернется рассказать о ней.

 
Homo homini deus est [10]

для тоненькой девочки все так же тянулось военное время, и она размышляла: как что-то могло появиться из ничего? В истории, что рассказывали в каменной церкви, верховный дед, не терпевший маленьких выскочек, шесть упоительных дней провел, сотворяя все на свете: небо и море, солнце и луну, деревья и водоросли, а еще верблюда, коня, павлина, собаку, кошку, червяка… И всякая тварь радостно пела ему хвалу. Ангелы день-деньской только его и славили. Но потом дед сотворил себе новых любимцев -
людей, повелел им знать свое место и ни в коем случае не есть плод познания добра и зла. А они все-таки съели. Девочка прочла достаточно сказок и потому не сомневалась: в любой истории запрет на то и нужен, чтобы кто-то его нарушил. Адам и Ева обречены были съесть яблоко. Верховный дед вел нечестную игру и был весьма доволен собой. А девочке никто тут не был близок. Разве что змей. Он не просил о роли соблазнителя. Он просто хотел скользить и виться среди ветвей.
А что было в начале историй «Асгарда»?
В начале времен
не было в мире
ни песка, ни моря,
земли еще не было
и небосвода,
бездна зияла,
трава не росла [11].
У бездны было имя, и девочка все повторяла его: Гиннунгагап. Это было чудесное, упоительное слово.
Бездна была не вовсе бескрайней, ей положен был предел на севере и на юге. Холодный и сырой Нифльхейм лежал в ее северной оконечности – чертог туманов, откуда с ревом стремили двенадцать ледяных рек. К югу был Муспельхейм, где лютовал огонь и клубился дым. Вода несла туда айсберги из Нифльхейма, встречь им пыхал неистовый жар, и они таяли, исходя паром. И вот однажды в смятении паров и обжигающих брызг проступил человеческий облик. То был великан Имир, а иначе: Аургельмир, что значит «кипящая глина» или «каменный ревун». Говорили, что слеплен он из чистой белой глины – той самой, которой норны питали Иггдрасиль. Имир был огромен, он был всё или почти всё. Девочка представляла: вот он стоит, широко раскинув руки, расставив ноги. Все тело его лоснится, и почему-то нет лица на шишковатой голове…
В бездне Гиннунгагап жила еще великанская корова Аудумла. Она лизала промерзшие соляные глыбы, и ее вымя наполнялось молоком. Этим молоком питался Имир. Девочка никак не могла это вообразить: слишком уж Имир был непомерен. На его теле почками набухала новая жизнь. Там, где левая рука примыкала к тулову, в ложбине подмышки родились у него инеем покрытые великаны-хримтурсы, мальчик и девочка. Потом ноги его перевились вместе, и явился в мир еще один мальчик. А корова все лизала горячим языком соль, и вот показались из-под соли сперва кудри, а потом и все тело спящего великана, покрытого инеем. То был Бури, и Бури в свой срок родил Бора, а тот нашел себе великаншу Бестлу (где? – дивилась девочка, у которой в голове было тесно от всех этих великанов). Бор и Бестла родили трех сыновей: Одина, Вили и Ве. Это были первые боги.

Три бога-брата убили Имира и разрубили его на части.

Тоненькая девочка пыталась представить себе его смерть. Чтобы все эти громады поместились в воображении, нужно было их уменьшить. И вот Гиннунгагап превратилась в подобие стеклянного шара с толстыми стенками. Внутри вились волокна тумана, и глиняный человек стоял, раскинув руки и ноги, поблескивал покрытой инеем кожей. Они подкрались к нему, первые боги, и растерзали ногтями, зубами, серпами, крюками… или еще чем-то? Растерзали в клочья – эту фразу девочка знала хорошо. У них не было лиц. У трех богов не было лиц, не было ничего внутри, они перебегали, как черные тени, как исполинские крысы, кромсали, грызли, вертели по сторонам хищными мордами. Убийство было первое, что свершили они на земле, и у него было три цвета: черный, белый и красный – первые цвета, что осознает и называет человек. Бездна была черная со множеством оттенков и переходов, переливов и пятен. Великан был бел как иней, и только кое-где залегали у него лиловые тени: под мышками, под коленями, в пещерах ноздрей. Новые боги кромсали его и хохотали. Кровь брызгала из ран, струилась по шее к плечам, жаркой и гладкой тканью одевала ему грудь и бока. Текла, текла кровь, переполнила шар багрецом и затопила мир. И не было ей конца – жизни, что раньше подо льдом и глиной бежала по Имировым жилам, а теперь утекала в смерть. В книге про Асгард был миф, где говорилось, что великан Бергельмир построил ладью и в ней пережил потоп, а потом дал начало новому великанскому роду. Миф девочке не нравился: немецкий писатель считал, что, возможно, в нем отозвалось сказание о Ное и его ковчеге. Девочка не хотела ту историю смешивать с этой.
Из мертвого великана боги сотворили мир. Девочка чувствовала, что и это нужно вообразить, но ей было не по себе: по какой шкале мерить такое? Впрочем, она видела туманное сходство между частями растерзанного Человека и тем, что из них произошло.
Имира плоть
стала землей,
стали кости горами,
небом стал череп
холодного турса,
а кровь его морем.
Пóтом великана боги наполнили озера, из кудрей его сотворили густые леса. Под высоким сводом черепа Имировы мысли превратились в стаи летучих облаков. По ночам загорались наверху звезды: может, залетели сюда ненароком искры из Муспельхейма, а боги поймали их да приделали к небосводу? А может, это снаружи заглядывал свет в пробоины черепа?
В гниющем теле завелись черви и безногие личинки. Боги сотворили из них карликов, темных альвов, что в родстве с английскими эльфами, и могучих троллей-тугодумов. Так зародились народы пещерные. Из кустистых бровей великана боги смастерили частую изгородь для Мидгарда – Сада Срединной земли. Посреди Мидгарда возвели они себе чертог и назвали Асгард, обитель богов. Самих себя назвали они асами, что означает «столп» или «устой». Асгард был окружен Мидгардом, а Мидгард со всех сторон омывало море крови. За морем лежал Утгард – Кромешная земля, где рыскали немыслимые твари.