Твое обручальное кольцо
Элли Лерлэнд
Твое обручальное кольцо
1
Детский психолог Джейн Сандерс долго смотрела вслед своему маленькому пациенту, прежде чем перевела взгляд на явно взрослого посетителя, который удобно откинулся в кресле с журналом «Юный эрудит» в руках.
От неожиданности у нее екнуло сердце. Джейн не видела Рональда Бартона с тех самых пор, как полгода назад их крестник, Рональд Чейн, отпраздновал свой четвертый день рождения.
Адвокат был одет в строгий серый костюм вместо обычных джинсов и мятой вельветовой куртки. Это означало, что он уже побывал сегодня на судебном заседании.
Однако сейчас модный галстук сбился, воротничок белой рубашки был расстегнут, а темные волосы растрепались — наверное, он не раз за день запускал в них свои сильные пальцы.
— Чем я могу помочь тебе, малыш? — как нельзя нежнее произнесла Джейн.
Бартон, дочитав фразу, отложил журнал и поднял взгляд. Джейн почувствовала волнение.
— Эй, Сандерс, как дела?
Рон, выросший на скотоводческой ферме близ Плейсервилля, говорил протяжно, с ленцой любителя попивать виски с медом, что нередко привлекало присяжных на его сторону, а женщин — в его постель.
Других женщин, напомнила себе Джейн. Она и Рональд — просто хорошие знакомые, не более.
Одним движением он встал и приблизился к ней. Высокий, прекрасно сложенный, широкоплечий Рональд казался настоящим атлетом — сразу и не заметишь, что он потерял правую руку. О боли и горечи в его душе знали только самые близкие друзья.
Знала о них и Джейн, как и о вспышках безудержной ярости, когда он попадал в положения, напоминавшие ему об увечье.
— Я звонил тебе, — сообщил Рон и ласково коснулся губами ее щеки, что она давно уже воспринимала как чисто дружеский жест. — Мне сказали, ты занята с пациентом.
— Да, день тяжелый, и он еще не кончился.
— Ты можешь уделить несколько минут крестному отцу маленького Рона? Это важно, — подчеркнул он, когда увидел, что Джейн колеблется. — Иначе я не стал бы просить тебя.
— Я в твоем распоряжении на… — Она посмотрела на часы, — семь с половиной минут, но не будем считаться.
И провела Рональда в свой кабинет.
Впервые они встретились пять лет назад у зала заседаний Комиссии по защите прав несовершеннолетних, где Рональд добивался для своего клиента разрешения на свидания. Известнейший детский хирург Алан Чейн ложно обвинялся тогда в приставании к собственной дочери. А Джейн защищала интересы Милли, дочери Чейна, своей пациентки.
Она сразу обратила внимание на уверенную осанку Рональда, умные карие глаза и лишь потом заметила пустой рукав пиджака.
Интерес друг к другу родился мгновенно; к тому времени, когда она поняла, что Рон явно относится к непростому типу рефлексивных, саркастичных и много переживших мужчин, Джейн уже безнадежно влюбилась в него.
Он, конечно, тоже осознавал, что между ними возникло взаимное влечение, но в те несколько недель, когда они лучше узнавали друг друга, притягательный блеск в его глазах постепенно сменился холодным безразличием.
Джейн была заинтригована и несколько обижена, пока их общая приятельница Энн Чейн не объяснила ей, что после давней скандальной истории развода Рональд научился сопротивляться серьезным чувствам.
Чем сильнее ему нравилась женщина, тем упорнее он избегал ее, утверждала Энн. Хотя Джейн подозревала, что подруга просто хотела смягчить боль ее уязвленного самолюбия.
— Как прошло заседание в суде? — спросила она, усевшись за свой порядком заваленный бумагами стол и, скинув туфли, погрузила уставшие ступни в тепло пушистого ковра.
Рональд удобно расположился в одном из кресел и ослабил узел галстука.
— Мы выиграли! — объявил он.
— Поздравляю. Собираешься отпраздновать?
Он высоко вскинул брови, и Джейн залюбовалась блеском его темных глаз и густотой ресниц. Она ни у кого еще не видела такого неотразимого и печального взгляда.
— Вообще-то я большую часть времени потратил на поиски своего стола под грудой бумаг, скопившихся, пока был в Лос-Анджелесе.
— Мой стол выглядит так же по субботам, когда я привожу в порядок свои заметки, — поддержала его Джейн со вздохом. — Я бы предпочла мытье душевых бумажной работе.
— Что касается меня, то уж лучше чистить конюшни, — лениво протянул Рон.
— О-о-о, это настоящее мужское дело!
— Всего лишь способ зарабатывать на жизнь.
— А я всегда удивлялась, почему ты выбрал такую легкую профессию адвоката.
Сверкнула улыбка. В ней был вызов, на который, она знала, Рон не ждал ответа.
— Разве непонятно? Тот из нас, кто физически неполноценен, может заняться политической карьерой.
— Фу, как грубо, Рон. Лучше, если члены вашего научного общества не услышат это.
В юридических кругах города всем было хорошо известно, что Рон потерял руку на гонках. Джейн рассказывали, что у его машины лопнула покрышка, и он предпочел врезаться в стену, лишь бы не столкнуться с двумя машинами соперников.
Когда взгляд Джейн останавливался на пустом рукаве, ей всегда хотелось спросить, не жалеет ли он о своем благородном поступке. Но всякий раз, когда она пыталась заговорить о чем-нибудь менее отвлеченном, чем погода или спорт, он охлаждал ее пыл таким взглядом, который Джейн ни за что не хотела бы увидеть снова.
— Чем могу быть полезна вам сегодня, адвокат? — спросила Джейн, отгоняя эти мысли.
— Ты помнишь себя четырнадцатилетней, Сандерс?
Она нахмурилась, удивленная не столько банальностью вопроса, сколько небрежным тоном Рональда. Сдержанный и целеустремленный, он никогда не тратил время на пустую болтовню.
— Не очень, — в тон ему ответила Джейн, продолжая наводить порядок на столе.
— Лично я тогда впервые победил на юношеском чемпионате. Обошел своего старшего брата Джеймса. Он был просто измочален, и я решил побеждать его три года подряд.
Джейн попыталась представить себе Рона четырнадцатилетним подростком в расцвете физической красоты, полным неистовой жажды жизни.
— Мне не хочется торопить тебя, Бартон, но меня ждет пациент… Да и шесть минут уже прошли.
Рон посмотрел на часы. Он привык сам определять время и форму общения с людьми, а не наоборот. Джейн, в известном смысле, оказалась для него крепким орешком.
— Позволь мне рассказать одну историю, Сандерс. Это история молодой девушки по имени Мария Гонсалес, дочери сельскохозяйственного рабочего-эмигранта. Четырнадцатилетней девочкой отец продал ее своему хозяину, фермеру из долины Джеку Джекобсу, всего за две тысячи долларов и подержаный пикап.
— Продал? — скептически переспросила Джейн.
Движением руки он отверг ее сомнения.
— Он подписал бумаги, давшие разрешение на брак несовершеннолетней дочери с Джекобсом, за что тот вознаградил Хосе Гонсалеса некой суммой и машиной.
— О, Господи!
Джейн стала слушать внимательно, ее лоб под спутанной медного цвета челкой прорезала морщинка.
— Мария не винила отца. Она сказала мне, что была старшей дочерью, а все восемь детей — ее братья и сестры — вечно были голодны. Кроме того, она устала собирать салат-латук и мечтала хотя бы чуть-чуть пожить в доме с ванной.
Рон перевел глаза на кукольную семью, уютно расположившуюся на маленьком столике. Джейн устроила у себя в кабинете детский уголок, необходимый для игровой терапии. Приятная мизансцена, решил он. Все четко продумано, даже обои со зверюшками на стенах и букетик анютиных глазок в старом заварочном чайнике.
— Однако, — продолжал Рон, осторожно подбирая слова, — Мария не подозревала, что Джек любит покладистых женщин, а старина Джек не знал, что его девственница-невеста — девушка с характером. Когда она взбунтовалась в первый раз, он сломал ей нос. Мария пожаловалась отцу, но Хосе лишь пожал плечами в ответ и сказал, что большинство англичан воспитывают своих жен именно так.
Джейн глубоко вздохнула.