Эффект Эха (СИ)
– Право на ошибку. Не перебивай! Право на одну ошибку с искренним раскаянием и возможностью ее исправления. Так вот, если я сейчас выигрываю, то позволю Олечке ошибиться, а ты не мешаешь ей искупать грех и не надоедаешь советами. Просто стоишь рядом и чешешь свою красивую репу!
– Ха! А если она совершит целых две ошибки? Или три? Если войдет во вкус? Она же у нас страшная лгунья, патологическая.
Хлюпик нахмурился.
– Я правила помню. Если наша подопечная совершает только один промах и исправляет его, мы ее возвращаем в целости и сохранности!
– Допустим так! А если эту партию выиграю я?
Хиленький подросток зыркнул на брата зверьком, в его дотоле ясных глазах вспыхнули угли, скулы резко обострились и чуть не порвали прыщавую кожу.
На гусиной шее заходил кадык.
– Шутки в сторону, ставки слишком велики. На кону двести двадцать душ, забыл? Мы и так многим рискуем, разыгрывая ее. Нам крепко влетит от Серафимы!
Лицо Красавчика тоже помрачнело и подурнело, белки залила тьма, наклонившись к своему разозлившемуся собеседнику, он процедил сквозь зубы:
– Влетит по самые гланды нам обоим, если старуха узнает! Но мы же ей ничего не скажем, да? А кто не рискует, тот пьет нарзан, теплый и без газа. Сдавай карты и постарайся на этот раз не облажаться, фокусник- вторая буква А!
Странная парочка ударила по рукам. Подоспевшая официантка разбила пари.
Оля в который раз ловила взгляд подруги, без отрыва наблюдающей за происходящим за соседним столиком.
Любопытство снова взяло вверх, она повернулась, чтобы разглядеть сидевших сзади молодых людей, как вдруг оглушительный свист тормозов за окном, глухие удары и скрежет металла, заставили ее вскочить и броситься к окну.
За окном происходило что-то невероятное.
Вишневая девятка подрезала на перекрестке небольшой грузовичок с молокозавода. От резкого торможения полуторка врезалась в фонарный столб, несколько бидонов перевернулись и залили дорогу. В сторону Красной площади заструились настоящие молочные реки. Водитель грузовичка, рыжеволосый усатый толстяк в поварском колпаке – вылитый котяра, прикормленный сметаной, с трудом вывалился из кабины и, чертыхаясь, принялся собирать покореженную тару. Загрузив полупустые бидоны в кузов, «веселый молочник» недвусмысленно сжал кулаки и направился к виновнику происшествия. Водитель новой, почти не пострадавшей в аварии Лады приоткрыл окошко, невозмутимо выдул сигаретный дым в его усатую физиономию.
– Хамло замкадное! Ездить не научился, а в Москву лезешь! Да еще со своими бидонами, – раздался его визгливый голос. Крикнул и скоренько закрутил окно.
Авария начала собирать прохожих, зеваки стекались со всех сторон, толкались, подпрыгивали, стараясь разглядеть подробности. Прибежали два милиционера в ярко начищенных сапогах, в кокардах и парадных гимнастерках.
Какой фильм это напомнило? Еще черно-белый, про старую Москву, с картонными машинками и праздничными милиционерами. Только сейчас этот фильм расцветили.
Оля отвлеклась от любопытного зрелища за окном, поискала глазами Марину и увидела ее удаляющейся вслед за незнакомым темноволосым парнем.
Куда это она?
Худосочного подростка в толстовке и кепке, сидящего к Оле спиной за соседним столиком, совершенно не интересовала сутолока на улице. Оставшись в одиночестве, он раскрыл ноутбук, и, пробежавшись по клавишам, погрузился в танковое сражение.
Марина вернулась очень быстро, Оля даже не успела удивиться.
– Вот так надо, раз и в дамки! – сказала она с сияющим лицом, – вблизи он просто умопомрачительный, послушай, как сердце бьется!
Схватила руку Оли и беззастенчиво приложила к своей груди.
– Обменялись телефонами, сегодня вечером меня ждет реальная туса. Знаешь, куда он меня пригласил? В «Рай» на Кропотне! Туда с улицы не попасть, там фейсконтроль как в Госдуме. Хочешь с нами пойти? Там мега круто! Потом фотки в «Инсту» выложим!
Оля неуверенно пожала плечами, вряд ли. У нее в планах гуманитарная миссия – посещение Веры Артуровны в больнице, а потом поездка к родителям на обед. А потом…
– Ты собираешься звонить Антону? – Марина взяла быка за рога, – да или нет?
Видя замешательство, не снижая напора, продолжила:
– Посмотри на себя, тридцать пять, чуток до пенсии осталось. После сорока на тебя ни один приличный мужик не взглянет. Кому баба с пробегом нужна? Ты одеваешься как?
– Как?
– Да как смольная гимназистка! Блекло! А теперь посмотри на меня!
Марина предпочитала броские цвета, никакого беж или черного. Серый и коричневый были так же под строжайшим запретом.
Сегодня ее мохеровый свитер оттенка фуксии сочетался с жирно подведенными голубыми стрелками – а-ля Бриджит и розовой бабеттой на начесе. Марина внешне походила на знаменитую француженку, жаль, что без щербинки во рту.
Лучше других образов Марине удавался образ порочной невинности, но в ярких тонах.
Оля же любила классику, а классика отличалась неброской гаммой.
– Встретила шикарного парня, красивого, умного, мастера своего дела и рассчитываешь, что он тебя единственную всю жизнь ждал. Ни с кем не спал? Не разведен он, видите ли! Велика беда. Захочешь, разведешь.
Почувствовав, что стена дрогнула, Марина воодушевилась, продолжила наступление:
– У тебя сейчас никого, кроме голубка соседа нет. Так и будешь к нему бегать и слезы лить. Дружеский перепихон – это разовая терапия, а не панацея от неудавшейся жизни.
Оля вспыхнула.
– Не преувеличивай, Никита – нормальный! Мы знаем друг друга с песочницы, и ближе его у меня никого нет. Душа на распашку, сердце открыто…
– Ага, догадываюсь, что у него открыто и для кого!
– Марина! Это мерзко. Я предупредила. Не смей так о нем говорить!
– Так это как!
Подруга чертыхнулась, вскочила и направилась к выходу. Оля крикнула ей вслед.
– Ты куда?! Подожди! Мы же еще не расплатились.
– Сердце у него открыто, ага! Что же ты меня с ним не познакомишь? Жалко? Боишься последней жилетки лишиться? – кинула Марина через плечо.
– Зачем тебе голодный художник? Карман пришить некуда. Он нежный очень, не испорченый такими как…, – Оля осеклась, не договорила.
Марина остановилась в дверях.
– Такими как я, понятно! Окей, ты просила моего совета – я его даю! Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бездарно прожитые ночи. Не помню, кто сказал, вроде китаец какой-то! Хватай своего доктора, пока он тепленький, и не дергайся. Второй раз никто не предложит. Все, пора мне! Адьёс!
Не дожидаясь ответа, подружка нырнула в толпу москвичей и гостей столицы, спускающуюся с Тверского бульвара к Кремлю. Оле было нечего ответить, она удивлённо смотрела на людей, заполнявших улицу Горького. Не слишком ли их много для утреннего часа?
Люди шли стеной, некоторые держали в руках красные флаги и огромные бумажные маки, словно перепутали студеный октябрь с солнечным Первомаем.
Оля проводила взглядом ярко-красный Маринкин палантин, быстро скрывшийся среди идущей на «демонстрацию» толпы.
Непривычно смотрелся красивый шарф на некрасивом манекене, как и не привычно смотрелись празднично одетые люди с огромными маками из крепа.
А еще не привычно смотрелись стоящие вдоль улицы высокие толстоствольные липы, до сих пор, несмотря на поздний октябрь, сохранившие золотое убранство. Когда их успели посадить? И когда они успели вырасти? Хотя, нет, липы были здесь всегда, закованные в чугунные решетки, словно пленники. Оля шла и прислушивалась к шелесту листочков, к шороху шин, перезвону троллейбусов. Раскидистые липовые кроны спасали от летнего пекла и от осеннего дождя. Липы были всегда. Это точно.
Оля огляделась по сторонам: толпа на Тверском бульваре потихоньку рассеивалась. Милицейская будка, нависшая аквариумом над перекрестком, пустовала. Стражи порядка в белоснежных кителях и алых фуражках оцепили место происшествия, отмеряли рулеткой тормозные пути и разгоняли любопытных. Молочник, набычившись, сидел в кабине своей полуторки, возможно, подсчитывал ущерб и сочинял объяснительную. Наглый хозяин девятки так и не покинул салон, словно происходящее его вообще не касалось, но прокурил машину настолько, что за клубами табачного дыма не было видно ничего, лишь написанный на ветровом стекле «fuck you».