Небоскреб

Митчелл сжал губы и покачал головой: слишком уж хорошо, чтобы быть правдой. Фабер запаникует и возьмет назад свой ультиматум, лишив его подходящей причины для увольнения. Селигмэн напомнит о неоспоримых выгодах работы в солидной, развивающейся фирме, и не самыми последними из этих выгод будет распределение прибылей по долям, программа стоматологического обслуживания, которая была предметом зависти многих инженерных фирм, и щедрое пособие в случае смерти. Возможно, кто-то из них решит подождать и все-таки выяснить, прав он был или нет относительно здания Залияна. Здание Залияна. Действительно ли оно представляет собой непосредственную угрозу? Насколько серьезны ошибки, допущенные при проектировании и строительстве, и может ли это служить достаточным основанием для его немедленного закрытия? Возможно, он был недостаточно объективен при оценке фактов, поскольку не доверял людям, с которыми имел дело. Залиян, Лузетти, Бойл и Кэстльман едва ли заслуживали доверия. Может быть, Фабер и прав, снимая его с этого расследования. И, наконец, деньги. Долго ли ему еще добывать улики за собственный счет? Эта задача еще более усложнится, если Лузетти и Залиян закроют перед ним все двери. С другой стороны, не надо будет беспокоиться об интересах нанимателей и клиентов.
Ему следовало сделать еще два звонка. Позвонить Джорджу Делле из городского строительного департамента. Может быть, кто-нибудь заметил и попытался проанализировать, почему появились эти разделительные трещины. Потом он позвонит Кэрол, которая уже должна ждать в его кабинете на 66-м этаже, и узнает, что ей рассказал ночной сторож. Но, протянув руку, чтобы опустить в щелку десятицентовик, заметил нечто, заставившее его остановиться. В дальнем конце вестибюля было четыре вращающихся двери. Всего несколько минут назад все они поворачивались свободно, теперь же две из них заклинило.
Когда Джордж Делла подошел к телефону, Митчелл рассказал ему о своем неудачном визите к Кэстльману, о своих подозрениях относительно прочности конструкции основания здания и о том, что он обнаружил тонкие трещины в нижней части.
– Это новые трещины, – заметил Митчелл. – Я не припоминаю, чтобы о них упоминалось в более ранних отчетах, и я не видел их вчера.
– Они внешние?
– Да. В том месте, где тротуар и мостовая соединяются со зданием.
– Должно быть, новые. Наши инспектора не упоминали о них.
– Больше всего они заметны с подветренной стороны, у погрузочной платформы. А минуту назад я заметил кое-что еще, и это может оказаться важным, а может – и нет. Две из четырех вращающихся дверей в вестибюле заклинило. Может, здание сместилось?
– Весьма маловероятно. Ведь это одно из немногих зданий в центре города, стоящее на сваях. А как там сейчас с ветром?
– Сильные порывы. Служащие покидают здание. Я нахожусь в телефонной будке, в вестибюле, и вижу, как их буквально швыряет из стороны в сторону, едва они выходят на улицу. Что думает городской департамент о безопасности здания в целом? Мне кажется, пора сравнить наши выводы.
– Что ж, журналисты все равно через несколько часов пронюхают, если только уже не пронюхали, так что, полагаю, вполне можно вам сказать. Мы решили, что стекла должны быть укреплены, а каркас здания следует взять в диагональные жесткие перегородки, чтобы уменьшить раскачивание. После обеда мы сообщим Залияну эти печальные новости. Выполнение наших рекомендаций влетит ему в копеечку, и он наверняка будет бесноваться, как шершень.
– А как насчет эвакуации людей?
– Не думаем, что это необходимо, но ваша последняя информация, возможно, заставит нас вернуться к дополнительному обсуждению вопроса. Сейчас десять сорок пять. Я могу приехать к полудню посмотреть, что вы там обнаружили.
– Встречаемся в вестибюле у водопада.
Митчелл, предлагая место встречи, смотрел на водопад, поскольку что-то в нем привлекло его внимание. Повесив трубку, он сообразил, что именно: ровный поток падавшей воды стал более беспорядочным. Было видно, как слабые волны колеблют мерцающую поверхность воды, словно ветер пробегает по пшеничному полю. Вот появились небольшие разрывы, потом они стали шире. Потом Митчелл увидел, что водяной занавес распался на несколько изломанных диагональных полосок. В конце концов поток совершенно прекратился, обнажив мокрую бетонную стену. Кори Хейл развернулась в своем кресле и уставилась на стену, недоуменно качая головой и как бы спрашивая: «А дальше-то что?».
 
Глава 17
Залиян стоял возле своего письменного стола и в ужасе смотрел на скорчившееся у его ног тело. Лицо лежавшей женщины походило на страшную маску: нос сломан, разорванная верхняя губа оттянута, зубы обнажены. Глаза залиты кровью, и кровь еще сочилась из раздутых ноздрей тонкими красными ленточками. Он отступил назад, отказываясь понимать случившееся. Потом опустился на колени и схватил ее за плечи.
– Эйлин, – проговорил Залиян неестественным голосом, который сам едва узнал. – Эйлин!
Ее голова безжизненно откинулась назад, зазубренный кончик кости или хряща, прорвав кожу, торчал на месте носа. Он снова и снова звал ее по имени, пока голос не задушили рыдания.
– Я не хотел этого, – бормотал он, – Боже мой, я вовсе не хотел этого.
Он взял ее левое запястье и кончиками пальцев попытался нащупать пульс. Потом прижал ухо к груди. Если сердце и билось, то настолько слабо, что он не слышал из-за отчаянных ударов собственного сердца. Его левая рука саднила, и, поднявшись на ноги, он обнаружил, что пониже мизинца сорвана кожа. Он ведь ударил ее, да, он ударил ее. Рубящий каратистский удар со страшной силой врезался точно в середину лица. Она рухнула, словно позвоночник перерезали ножницами.
В отчаянии, граничащем с паникой, Залиян ринулся через всю комнату, чтобы удостовериться, что дверь заперта. Потом обернулся, надеясь, что по какой-то кошмарной логике тело Эйлин исчезнет. Он вспомнил все: как поднимался на ноги, когда она стояла перед ним и говорила что-то неправдоподобное – о какой-то новой жизни, возвращении к церкви ее детства... Больше всего он взбесился именно из-за того, как она держалась, – высокомерно, с полным отсутствием благодарности. Она рассказала все ради спасения своей и его души, так она заявила, и смотрела на него такими глазами, будто он страдал чем-то вроде моральной проказы. Ему вспомнилось, как она высоко держала голову, скривив рот в презрительной усмешке, из-за чего ярость горячей волной прокатилась у него по всему телу. Элин заявила, что вела дневник, что она отдала те письма, которые он велел ей уничтожить... Она сделала с ними... что? Он пытался вспомнить, что она кричала. Она сделала... что? Что она сделала? Вот тогда-то он и замахнулся на нее, да, именно тогда он потерял контроль над собой. Ему хотелось только привести ее в себя, заткнуть рот. Но потом уже забыл о своем первоначальном намерении, ярость охватила его, он хотел причинить ей боль. С обжигающей ясностью Залиян вспомнил все, что произошло, и схватился за голову, сжавшись от ужаса, вспомнив хруст сломанных костей: страшное ощущение проваливающегося носа.
– Привет, радость моя. Ты что, нездорова?
– Митч! Привет! Я ждала твоего звонка. У меня болит голова, но это не значит, что я нездорова. Просто немного не выспалась. Это мне наказание за то, что позволила себе прошлой ночью. А ты как?
– Тоже немного устал. Не мешало бы вздремнуть. Желательно у тебя дома. Тебе удалось что-нибудь узнать от ночного сторожа?
– Его зовут Кристоф. Он не вернулся с работы домой прошлой ночью, но я разговаривала с его дядей. Откуда ты звонишь?
– Я в вестибюле, примерно на семьсот восемьдесят восемь футов ниже того места, где ты сейчас сидишь.
– Вот что он мне рассказал. На уровне фундамента есть какая-то запертая склад-ская комната, с той же самой стороны здания, что и погрузочная платформа. Я полагаю, что это западная сторона. Там за маленькой стальной дверью есть что-то вроде туннеля. Попасть туда непросто, надо сильно наклониться и ползти.