Камень. Книга восьмая (СИ)

— Это ты вовремя вспомнил, — кивнул Николай и встал, — всё, собираемся, звонить будем по дороге.
— Я тоже с вами поеду, — поднялась со своего кресла Мария Фёдоровна.
— Зачем? — недоумённо посмотрели на неё супруг с сыном.
— Затем. Ещё раз повторяю, Вяземская — бывшая валькирия, я обязана проявить уважение. Да и мои девочки не поймут, если я не поступлю подобным образом.
— Хорошо, — только отмахнулся император.
***
— Коля, что ты такое говоришь?! — возмущался в трубку Святослав. — Я просто обязан выразить свои соболезнования! Мы с тобой оба виноваты в смерти этой молодой девочки, но моя вина гораздо больше!.. Да не обвиняю я тебя, просто констатирую факт!.. Что ты сделаешь? Дворцовых своих пришлёшь?.. Ах для защиты?.. И для этого тоже? Твои дворцовые меня не остановят!.. Что? Голову оторвал? — уже не таким резким тоном спросил Святослав и перекрестился. — Ты прав, Коля, мое появление… не будет сейчас уместно. Ты уж держи меня в курсе, договорились?.. До связи.
Еще несколько минут патриарх просидел на стуле неподвижно, а потом опять схватился за трубку:
— Володя, мне только что звонил государь и сообщил, что наш с вами Олег Бирюков на Алексея Александровича покушался и, по ходу, убил Викторию Вяземскую, подругу великого князя… Как убил? Насмерть. И сам сдох, как последняя собака, да упокой господь его душу! И это еще не все, Володя, ягодки будут впереди! Когда врачи констатировали смерть бедняжки Вяземской, Алексей Александрович… совсем чуть-чуть вышел из себя и прилюдно оторвал покойному батюшке Олегу голову!.. Именно, великий князь все-таки решил продолжить собирать свою страшную коллекцию, о которой упоминал сегодня днем! И угадай, Володя, чьими головами он может заняться после потери такого близкого ему человека?.. Правильно, только в первую очередь моей, а потом уже вашими. Короче, слушай меня внимательно — сидите у себя, где вы там сидите, и пока великий князь не отойдет, не дергайтесь… Я как? Божьим промыслом и искренними молитвами. Ты меня услышал?.. Отлично! Государь обещал держать в курсе происходящего, так что… С Богом!
***
«Врученный» чуть ли не насильно дедом Михаилом коньяк не произвёл на меня никакого особого воздействия, только чуть затуманил мозги и притупил боль потери, да свист в ушах стал не таким сильным. И я равнодушно продолжил наблюдать за тем, как к особняку Пожарских съезжаются все новые и новые действующие лица, в том числе и сходу развившие бурную деятельность «чёрные» под предводительством незнакомого мне сотрудника канцелярии. Этот важный дядечка даже сумел отвести меня в сторону от скорой помощи под предлогом проведения необходимых следственных действий, а когда попытался задавать вопросы, был послан далеко и надолго с пожеланием не возвращаться из этих «прекрасных далей» без своего начальника, Пафнутьева Виталия Борисовича. «Важный» заверил, что «намек» понял и обязательно доведет информацию до господина Пафнутьева.
В следующие десять минут после соответствующих соболезнований пришлось кратко отчитаться о произошедшем приехавшим царственному деду с бабкой и отцу. Их осторожные заявления по поводу отсутствия моей вины и упреки в слишком уж эмоциональной реакции, выразившейся в вопиющем глумлении над трупом злодея, тупо пропустил мимо ушей и вновь сосредоточился на коньяке, вкуса которого, впрочем, совершенно не чувствовал.
К приезду Нарышкина и Орлова бутылка была пуста, и только я хотел просить деда Мишу послать за следующей, как подъехали Печорские. К скорой пропустили только князя и наследника, которые в мою сторону даже не посмотрели. За ними к микроавтобусу подошел и мой отец.
Не знаю, сколько Печорские пробыли в скорой, но для меня время как будто остановилось, а когда они вышли и молча встали прямо передо мной, я не выдержал и, не поднимая глаз, прошептал:
— Мне нет оправдания…
Князь с наследником продолжили молчать, и это молчание было красноречивее любых слов, а мучило еще сильнее… Я готов был провалиться сквозь землю, понимая, что отцу и деду Виктории, скорее всего, еще хуже, чем мне…
 
Наконец, князь вздохнул и спросил:
— Это его голова?.. — И махнул рукой в сторону скорой. — Он… Вику?..
— А какая сейчас разница? — И дернул плечами. — Все равно виноват я… А этот… Да что уж теперь…
Печорские даже и не подумали меня разубеждать, постояли ещё с минуту, по истечении которой князь опять вздохнул и сказал:
— Алексей, как бы то ни было, Виктория прекрасно знала с кем именно состояла в отношениях, и я уверен, что в свои последние дни она была действительно счастлива. Конкретно тебе могу сказать одно, будь достоин памяти моей внучки. — Старик вздохнул в третий раз. — И еще, Алексей, после проведения всех необходимых следственных мероприятий мы заберём Викторию в ее родной дом. О похоронах сообщим отдельно.
Фактически это означало, что меня до похорон в доме Печорских видеть не желают. Что ж, может, это и к лучшему — не представляю, как буду теперь смотреть в глаза родичам Вики…
Князь развернулся и с прямой спиной зашагал в сторону стоящих за оцеплением остальных своих родичей, а так и не сказавший мне ни одного слова отец Вики пошел следом.
Отчаяние навалилось на меня с новой силой, и я побрел обратно к скорой.
— Как ты, Лёшка? — сквозь свист в ушах услышал голос деда Михаила.
Когда он успел подойти? Впрочем, наплевать…
За спиной деда стоял мой отец и тоже демонстрировал желание знать ответ на этот вопрос.
— Как я? Не знаю… — и пожал плечами.
— Уже разговариваешь, и то в гору, — кивнул дед. — Мне какие-нибудь слова утешения надо сейчас говорить, или это бесполезно?
— Бесполезно.
— Что Печорские сказали?
— Что Вику домой заберут и о похоронах известят.
— Не пробовали тебя… виноватить? А то старший Печорский на эмоциях может…
— Не пробовали, — меня начал напрягать этот беспредметный разговор.
— Ты, Лешка, главное, не вини себя, — продолжил тем временем дед, — это судьба или, если угодно, Господь посылает тебе испытания…
— Убивая при этом моих близких? — поморщился я. — Обалденное испытание!
— И тем не менее… Я, Лешка, в свое время на войне кучу людей на верную смерть послал, да и в относительно мирные годы тоже. И со многими из этих людей дружил… Тоже, как и ты, терзался, поначалу спать не мог, да и сейчас они все мне во сне являются… Но рук я, Лешка, не опустил, стиснул зубы и продолжил жить дальше. Так уж устроена наша жизнь, и мы ничего с этим поделать не можем.
— Деда, ты же понимаешь, что это пустые разговоры… — отмахнулся я. — Лучше принеси мне еще бутылку коньяка. — И уселся на подножку скорой.
Дед переглянулся с отцом и кивнул:
— Хорошо.
И только они собрались уходить, меня как прорвало:
— Знаете, почему только я виноват в смерти Виктории? А я вам скажу! Помните то похищение Ани Шереметьевой? Те фотографии Вики и Леси, разбросанные по всей машине княжны? Этими фотографиями Тагильцев и Бирюков, суки рваные, конкретно давали мне понять, кто именно пострадает, если я вовремя не сдохну! А я, дебил малолетний, на это предупреждение тупо забил! Просто забил! Что мешало после этого конкретного случая отправить Викторию с Алексией куда-нибудь подальше от Москвы, как после похищения хотел сделать с Аней умный князь Шереметьев? Вот что мешало? А я вам отвечу! Просто меня все устраивало! Все нравилось! И не хотелось ничего в этой охеренной, чтоб ее, жизни менять! И думал я, как всегда, только о себе и ни о ком больше! Вот и довыеб@вался! А Вика сейчас лежит мёртвая, являя собой молчаливый упрек моей глупости, самонадеянности и эгоизму!
 
Дед с отцом только осуждающе покивали головами, и первый спросил:
— Просьба насчет коньяка еще в силе?
— Да.
— Скоро принесу…
***
— Ты чего явился, Виталий? — поинтересовался у Пафнутьева нахмурившийся император. — Жить надоело? И ты таким оригинальным способом решил самоубиться?
— А мне все равно, государь… — поклонился тот императорской чете. — Когда-то же надо за собственные проколы отвечать, а не в кустах на заднице отсиживаться. Да и Алексей Александрович насчет моего присутствия выразился вполне конкретно.