Подлунный квест
— Лимит? Что еще за лимит?
— Предел маны, — поднявшись с табурета, я шагнул к Каратовой. — Дай мне руку!
— Будешь колдовать? — слегка нахмурилась она — ладонь, однако, протянула без возражений.
— В некотором смысле…
Мои пальцы коснулись Светкиных…
— Отставить, кадет! — громкий окрик от двери заставил меня обернуться: на пороге палаты нарисовалась одна из местных целительниц — Лариса Георгиевна, пухлая сорокалетняя тетенька, некогда ставившая меня на ноги еще после приснопамятного первого спарринга с Иванкой. С тех пор, ясное дело, немало маны утекло, вывихов было вправлено, костей срощено и рассечений залечено. Отношения с целительницей (пребывавшей, кстати, в офицерском звании поручика) сложились у меня достаточно доверительные — так, это именно она оформила мне свободный допуск в лазарет — тем более удивительным показался мне ее нынешний резкий тон.
— Светлана пришла в себя! — поторопился я сообщить Ларисе Георгиевне радостную новость, решив, что, возможно, целительница превратно поняла мои намерения в отношении пациентки.
— Знаю, — буркнула та.
«Уж не тем ли она недовольна, что не верила в благоприятный исход для Каратовой? — подумалось тут мне. — И пальцем о палец не ударила, чтобы его приблизить — все сделала Оши?»
— Я только хотел по-быстрому оценить ее магический потенциал, — пояснил я.
— Вы с ума сошли, кадет? — хмуро бросила на это Лариса Георгиевна. — Никаких магических воздействий на пациентку! Неужели это не ясно?
— Простите, госпожа поручик, — предпочел уйти я от конфликта.
— И вообще, выметайтесь-ка отсюда! — прикрикнула на меня целительница. — Еще на построение опоздаете!
— Простите, госпожа поручик, — повторил я. Однако выполнить приказ не поспешил. — Я ждал этой минуты добрых четыре месяца! Можно мне задержаться еще на пару слов? — сообразил я вдруг, что так и не сказал Светке самого главного. — Обещаю, никакой магии в отношении пациентки!
— У вас минута, кадет, — сменив-таки гнев на милость, кивнула Лариса Георгиевна и выплыла за дверь.
Проводив ее подозрительным взглядом, я сложил пальцы в фигуру маскировки — пряча не столько даже образ, сколько звук. Нужно было, конечно, с самого начала так поступить — да вот не сообразил. Оставалось надеяться, что до подслушивания чужих разговоров Лариса Георгиевна все же не опустилась.
— А сурово тут у вас, — хмыкнула между тем Каратова — ее я тоже накрыл маскировкой, так что меня Светка по-прежнему и видела, и слышала. Скорее всего, она даже не поняла, что формально я только что нарушил свое обещание целительнице не касаться пациентки магией.
Впрочем, маскировка девушке никак не могла навредить.
— Как и везде, — бросил я. — А теперь слушай внимательно: кто бы тебя ни спрашивал, ни в коем случае не говори, что мы из другого мира. По документам ты простолюдинка чухонского происхождения — так всем и отвечай. В подробности старайся не вдаваться. Забыла, мол. Должно прокатить: они не верили, что ты вообще хоть что-то вспомнишь.
— А что такое «чухонского происхождения»? — деловито спросила девушка.
— Значит, родом из Чухони… Или из Чухляндии. Дух знает, как правильно! Все по-разному говорят. По местным меркам это дыра дырой. К тому же, заграница. Никому особо не интересная.
— Заграница? — переспросила Каратова. — А здесь что за страна?
— Удивишься: Россия. Российская Империя.
— Понятно…
— Ладно, я побегу, — заявил я. — И впрямь скоро построение курса, потом занятия… Во второй половине дня загляну. А может, тебя уже и выпишут к тому времени…
— Хорошо бы, — вздохнула Светка.
— Ну, тогда до встречи!
Убрав маскировку, я наклонился к Каратовой и коротко чмокнул ее в задумчиво наморщенный лоб. В ответ девушка ухватила меня за руку и до хруста стиснула пальцы своими — прям вот словно предлагая прогнать через себя ману для оценки лимита.
Внутренне усмехнувшись, я осторожно высвободил руку — даст Ключ, наколдуемся еще! — и отступил к выходу из палаты.
Глава 3в которой я веду разговор о девушках
К месту утреннего построения — расчищенной от снега площадке между пятым чертогом и зданием столовой — я подошел несколько раньше урочного времени, и все же добрая половина нашего курса уже топталась здесь в ожидании куратора. Пару месяцев назад вместо штабс-ротмистра Поклонской, разрывавшейся до того между нами и кадетами второго года обучения, нам назначили нового попечителя, некоего поручика Чубарова — совсем молодого, лет двадцати трех, офицера. В ходе своей, определенно, недолгой, но, должно быть, весьма доблестной армейской службы оный поручик лишился трех пальцев на правой руке — напрочь, так, что никакому целителю не восстановить — из-за чего был вынужден покинуть полк. Однако почетной отставке и пенсии предпочел не самый, наверное, благодарный труд заботы о юных кадетах.
Добряком его, впрочем, назвать никак было нельзя: спуску нам поручик не давал, безжалостно карая за малейшие нарушения. И дистанцию с нами, несмотря на свой не самый солидный возраст, держал так, как той же Поклонской и не снилось. Скажем, его имя и отчество — Елисей Елисеевич — я узнал лишь неделю назад, да и то совершенно случайно. Для всех нас он был исключительно «господин поручик» — это если в лицо. А за глаза чаще — «этот духов Чуб».
Кичащийся свой пунктуальностью, Чубаров всюду являлся минута в минуту, так что пока его на нашем импровизированном плацу не было. Кое-кто из кадетов, правда, все равно уже предпочел занять место в будущем строю — так сказать, во избежание. Кое-кто — но только не Воронцова. Едва завидя меня на тропинке, Милана, тряхнув своей шикарной черной косой, решительно поспешила мне навстречу.
— Ну, как она? — спросила, приблизившись.
Речь, понятно, могла идти только о Светке.
— В шоке, — сообщил я. — Чего, в сущности, и следовало ожидать. А ты откуда в курсе? Машка рассказала?
— Ну, — кивнула молодая графиня.
Машинально я поискал глазами Муравьеву, но нигде длинноножки не углядел.
— Мы наверху пересеклись, в коридоре, она еще не спускалась, — пояснила Воронцова, угадав мое недоумение. — Кстати, что-то наша Мария Михайловна нынче неважно выглядит. Вы поссорились?
— С чего ты взяла? — прищурился я.
— Да какая-то она вся сама не своя. Смурная, словно Змаевич, когда смотрит на Златку…
Злые — даже не столько, собственно, злые, сколько острые и несдержанные — языки уверяли, что Инна Змаевич, девица из отделения Тоётоми, некогда имела конкретные виды на нашего японца, но из-за появления в жизни того Иванки-Златки вынуждена была свой пыл поумерить. С разрывом в Америке их астральной связи, Ясухару и «Иванова» вовсе не отдалились друг от друга — пожалуй, даже наоборот, именно после того они и сделались по-настоящему, по-человечески близки. Никому третьему в отношении этой пары покамест ничего не светило — это факт.