Бывшие в падении
– Привет, Дияра, – улыбнулся Бехчин так, будто мы сто лет общались.
Он был приятным, очень дружелюбным парнем, но мы пока не пересекались. Поэтому я была немного удивлена его настроем.
– Привет.
К моему удивлению, Миша подошел и разом полез обниматься.
– Ты здесь, видимо, давно, – хмыкнул он, оценив разбросанные вокруг сумки вещи, в числе которых были ленты для пуантов, нитки, канифоль, вкладыши, пластыри и даже банеоцин.
– Мне не спалось. Ну ты понял, – скривилась я, намекнув на нашего лютого хореографа.
– Ты завтракала? – широко улыбнулся он.
Шутка сезона, вашу мать! Скорее бы Кифер открыл свое настоящее личико и заставил стошнить кого-нибудь еще.
– Еще один такой вопрос – и я начну кусаться, – предупредила, плюхнулась обратно в шпагат, закинув одну ногу на табуретку, и взялась за иголку. Бехчин хмыкнул.
С утра пораньше я забежала за заказанными Gaynor Minden и сейчас с радостью обшивала им нос. С любыми другими я делала это без радости. Меняя пуанты раз в четыре дня, порой на Луну выть хочется, лишь бы ничем таким не заниматься. Впрочем, мне ли жаловаться? Света вон максимум раз в два дня по паре убивала. Еще один несомненный плюс маленького веса. Впрочем, она намного выше. Сто семьдесят четыре сантиметра. С партнерами непросто.
– Это правда, что Слава тебя вчера чуть не уронил?
Бехчин начал разогреваться и растягиваться.
– Неправда. Он уронил, – поправила я. Говорить о том, что рыцарем-спасителем выступил Поль, мне крайне не хотелось. – Ты не собираешься повторять его подвиг?
– Можешь не переживать. Ты в надежных руках, – самодовольно улыбнулся Бехчин.
– А ты как тут оказался? Прошел слух, что ты в максимальном количестве спектаклей задействован. Шесть в месяц. Это же… просто вау.
– Наверное, секрет делать из этого бессмысленно. Вчера вечером Кифер меня смотрел и предложил ведущую партию. Почти наверняка. Риск есть, но современная постановка в портфолио нужна, а у нас в последнее время одна классика. И урезанный бюджет тонко намекает на то, что нормальных хореографов не скоро найдут. Не совсем понятно, как Кифер согласился перейти в наше временное пользование. В общем, я решил…
Он говорил что-то еще, но я уже не слушала. И правда: как это Кифер согласился? Судя по свеженькой машине, припаркованной у здания театра, он живет вовсе не на гроши, несмотря на проваленную «Эсмеральду». Помимо театра, в котором он обложил ролями Лебковскую, он поставил еще несколько балетов, причем не все в России. Там же какая история: один балет продумал – в несколько театров развез. И танцуют его все подряд, меняются лишь исполнители, костюмы да декорации. Вот и Кифер посидел-посидел в Петербурге, сгонял в Минск, сгонял в Москву, в Польшу, опять же… и все-то теперь балет по Киферу танцуют. Красота же! А у него гонорары.
Но тогда вопрос: как Мерхеев собрал требуемую сумму для того, чтобы поставить с нуля абсолютно новый балет, да еще с одним из самых высокооплачиваемых хореографов России? Иголка замерла в воздухе, шитье оказалось позабыто.
А еще… с какой стати меня вызвали к Бехчину? Я чуть ли не замена рядовой солистке. Даже в самых смелых фантазиях Поль не отдавал мне ведущую партию снова. Если бы он это сделал, то был бы дураком. Так что вообще происходило? Новый способ надо мной поиздеваться? Как? В чем?
Подумать как следует я не успела: дверь опять отворилась. Спешно бросив пуанты на полстежке, я вскочила на ноги, предвосхищая раздражение. Но Поль лишь мазнул по мне скучающим взглядом. На часах было девять сорок пять. Пришел, значит, раньше. Проверяет, как мы тут, не опоздали ли. Я почувствовала, что даже Бехчин занервничал. О неспокойном нраве Кифера, значит, уже прошел слушок.
– Продолжайте, – досадливо бросил Поль, заметив, что мы оба вытянулись при его появлении, не зная, чего ждать.
Миша после этого вернулся к разогреву, а вот я не рискнула продолжать заниматься пуантами: предпочла просто потянуться. И все время ждала окрика или какого-то другого удара со стороны Поля. Но он даже не смотрел. Зато я в его сторону косилась не переставая. Игнорировать его присутствие, особенно после вчерашнего, оказалось для меня просто невозможным. Стоя на кухне и строгая салат, я едва ли не оборачивалась, чтобы проверить, точно ли позади не стоит Кифер. После его сообщения я вообще ни о чем не могла больше думать. Как проклятие: всюду со мной. От мысли признать перед Нестеровым вслух то, что я до сих пор неравнодушна к мужчине, который поступил со мной как последний мудак, аж замутило.
И вообще, с чего вдруг Кифер так поменялся ко мне? То с репетиции выгнал, то на отдельную сольную позвал, да еще партнера толкового подогнал? Он что, намеренно пытается заставить меня поломать голову? Это очередной виток унижения такой? Унижать не унижая.
– Начнем со вчерашней бедовой поддержки, – прозвучало как выстрел.
Каюсь, несмотря на статистику, опыт и прочее, прочее, – я ждала осечки. Потому что так обычно и бывает: в самый ответственный момент на ровном месте все начинает валиться и ломаться. Но нет: прошло весьма чистенько. И со второго раза тоже. Кифер не придирался.
– Держу, не трясись, – отшутился Бехчин, опрокидывая меня в «рыбке».
– Теперь вчерашний кусок, – велел Кифер.
Работать один на один с хореографом совсем не то же самое, что в группе, даже пусть и на сольной репетиции. Я уже позабыла, каково это, когда оттачивают все – от градуса, на который поднимается нога, до положения пальцев рук. На контрасте стало очевидно, сколько разных вещей игнорировалось на кордебалетных репетициях, где больше работы было над рисунком танца, нежели техникой сложных элементов.
Но все, что я перечислила, касалось только Бехчина. На меня Кифер обращал внимания меньше, чем на болтающуюся сбоку побрякушку. В какой-то момент я осознала, что присутствую только для парности. По-моему, за целый час я едва ли удостоилась полдюжины взглядов от Поля Кифера. Ни одного замечания. Вообще.
Миша хмурился и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Ему явно было неуютно понимать, что меня позвали для имитации балетного станка, а с каждой минутой это становилось все более очевидно.
На Кифера я больше не смотрела. Практически все силы уходили на то, чтобы держать лицо и делать свою гребаную работу. Как же я жалела, что не начала пить транквилизаторы Нестерова еще вчера! Зря медлила, думая, что эмоциональность может быть в плюс. На что, спрашивается, надеялась?
Во многих машинах сейчас лежит запаска уменьшенного диаметра. Чтобы доехать до сервиса и поставить нормальное колесо. Я – уменьшенная запаска, на которой можно доехать спектакль. Все нормально. Такая у меня нынче роль. Непрестижная, мягко говоря.
Так хотелось с кем-то поговорить о происходящем, с кем-то более умным и понимающим. Но не с Нестеровым, засыпающим меня вопросами, от которых пухнет голова, или – еще не легче! – с Мерхеевым. А больше никто и не знал. Мама… маму я пощадила, выдав ей полуправду. Была анорексия, лечилась, с кем-то встречалась, все прошло: работа – тоже, с трудом устроилась в другую труппу. Узнав о том, что со мной плохо, мама плакала и порывалась прилететь, но одна она бы не смогла, а Рамилю из-за перевода в новую школу нельзя было уезжать. Короче, соврать маме не было сложно. А морально… морально я так завралась, что это уже просто упало дополнением к прошлым нагромождениям лжи.