Замок пепельной розы. Книга 2

— Пожалуйста! Ну пожалуйста… что тебе стоит? — прошептала я, едва уже сдерживая слёзы. — Ты не думай, я всё понимаю! Что тебе совершенно не хочется меня целовать, и что ты терпеть не можешь, когда тебя к чему-то принуждают… я просто боюсь того, что случится, если мы не продолжим игру, в которую ввязались.
Я отвела глаза.
Снова гробовое молчание — на три такта моего сердцебиения, и я почти уже не могла этого выносить. Но тут моего подбородка коснулись горячие пальцы. Дорн твёрдо взял его и повернул к себе моё лицо. Моих губ коснулось обжигающее дыхание.
— Помолчи. И не двигайся.
Я замерла как статуя, распахнув глаза в удивлении. И боялась даже моргать.
Наверное, я так долго — бесконечно долго, еще с той моей другой, беззаботной жизни! — мечтала о нашем поцелуе с герцогом, что теперь не могла поверить в реальность. Он что… он правда меня послушал? И… это, наконец, случится?
Слишком много мыслей в голове.
Их беспокойный хор вдруг разом улёгся и наступила звенящая тишина. Даже ветви магического дерева застыли в какой-то почти священной неподвижности.
И в этом кольце тишины Дорн осторожно приближался к моим губам. Так медленно, будто не я одна бродила вдоль жерла вулкана и боялась в него рухнуть. А мы оба совершали этот танец на цыпочках над пропастью.
В последний миг я закрыла глаза и кажется, перестала дышать.
А потом…
Он коснулся меня губами. Просто коснулся и всё! Осторожно, едва-едва. С таким чувством, наверное, целуют дальних родственников в щёку или ребёнка в лоб. Только место чуть-чуть другое. Но сути не меняет.
Морриган не целовал меня как свою жену. Как женщину.
Я не знала точно, как это должно было быть… но по той боли, которая калёным железом пронзила сердце, поняла несомненно одно. Это был неправильный поцелуй.
Дорн отстранился поспешно, оставляя на моих губах привкус пепла.
Я как можно скорее стряхнула его руку со своего подбородка и сделала шаг назад. На удивление это получилось. Ветви пепельной розы уже не обвивали нас, они бессильно упали вниз. Розовое сияние почти погасло, стало бледно-серым. Из него словно ушла жизнь, как и из меня.
Только что мою заветную мечту, точно хрустальную игрушку, с треском разбили об пол. И теперь вокруг одни осколки несбывшихся надежд. А нечего быть такой наивной дурой.
Маска невозмутимости, с таким трудом сдерживаемая, слетела с меня, и я ничего не могла с этим поделать. Поэтому просто отвернулась, закрыла лицо ладонями.
Оставалось лишь надеяться, что темнота всё скроет и муж… спишет моё поведение на смущение. Скорей бы уже только… он ушёл! Ему здесь… совершенно нечего больше делать.
— Проклятье! Надо было вставить в договор ещё пункт насчёт слёз. — Близко, слишком близко прозвучал его напряжённый голос. — Элис, что не так?
— Всё… всё так! Просто… по-другому я представляла себе свой первый поцелуй.
Правда сорвалась с моих уст прежде, чем я успела её удержать. Или хоть как-то проконтролировать то, как жалко прозвучали мои слова.
И когда ниже падать уже было некуда, в тишине отчётливо прозвучал всхлип.
Следом за ним — тяжкий вздох моего мужа. Наверняка уже клянёт себя по чём свет, что предложил фиктивный брак какой-то истеричке, которая ревёт после того, как с ней целуются. А может, радуется, что не стал со мной ещё и спать. Мало ли что за концерт я могла бы выдать после первой брачной ночи… Истеричка и форменная дура.
Он подошёл сзади и большие тёплые ладони легли мне на плечи.
— Глупышка… Я же просил, я предупреждал, ещё в первую нашу встречу — не ломать об меня свою жизнь! Найти кого-нибудь другого, кто сможет дать тебе…
Я всхлипнула снова.
— Да пойми ты, нам нельзя… А провались оно всё пропадом! Иди ко мне.
Он резко развернул меня и почти грубо убрал мои руки с лица. Я сопротивлялась! И ещё как! Оно же было зарёванное и наверняка ужасно некрасивое. Но силы были неравны.
Всё ещё сжимая разведённые в стороны запястья своими сильными пальцами, Дорн обрушился на мои губы.
Самым безумным, самым страстным, самым обжигающим поцелуем на свете.
В этом океане кипящей лавы я горела, и горела, и горела, потеряв всякий счёт времени.
Пока он пил мою душу полными глотками.
Пока рвал на части остатки самоконтроля.
Стирал в пыль мои последние попытки врать самой себе, что из этой сумасшедшей любви я смогу выбраться целиком, а не по кусочкам, что смогу как-то жить дальше, когда всё закончится.
Нет, не смогу.
Потому что после такого поцелуя уже никогда не буду прежней, не сумею жить как прежде.
Он это знал, наверное — поэтому так милосердно не хотел меня целовать.
Понимая, что не сможет дать большего, не сможет дать того, чего я так отчаянно и без слов просила. О, как он был прав! И как я ошибалась. Лучше б мы остановились после первого поцелуя. Воспоминания о нём я ещё смогла бы пережить.
Воспоминания о нашем втором поцелуе останутся ржавым ножом в моём сердце. Когда мы вырастим проклятый Замок пепельной розы. Когда Дорн расторгнет наш фиктивный брак и вернёт себе долгожданную свободу.
Кажется, у меня зазвенело в ушах из-за всего этого безумия. Иначе как объяснить, что я не услышала, что творилось вокруг во время нашего поцелуя?
Впрочем, это не объясняет, почему мой муж ничего не слышал тоже. Во всяком случае, на его лице было написано такое же удивление, когда мы, наконец, оторвались друг от друга и огляделись по сторонам.
Ох… если так пойдёт дальше, от фамильного поместья Морриганов камня на камне не останется! Его предки, наверное, сейчас в гробу переворачиваются.
Вся дальняя половина трапезного зала представляла собой каменное месиво из обломков рухнувшего потолка. Как после землетрясения! Сиротливо торчали искривлённые балки в остатках перекрытий, в столбах лунного света кружились облака пыли.
Я невольно содрогнулась при мысли о том, что всё это могло упасть нам на головы.
Нашу жизнь спас Замок пепельной розы.
Мощные ветви, обильно усыпанные бутонами, сплетались высоко-высоко самым настоящим шатром. Оплетали остатки потолка, ткали каменный купол. Мы были как в беседке.
«…Пущу слух, что жених был так нетерпелив, что не смог дождаться первой брачной ночи. И взял свою невесту сразу, как только она ответила согласием… м-м-м… скажем, в беседке в парке. Как по-вашему, это будет достаточно романтично?»
Невольные воспоминания при мысли о «беседке» заставили сердце биться чаще. А ведь оно, бедное, ещё и не успело успокоиться как следует.
Я оторвалась от созерцания разрушений и перевела взгляд на мужа, который всё ещё держал мои запястья — теперь уже безвольно опущенные.