Замок пепельной розы. Книга 2

Необъятное небо, белое как чистый лист бумаги. Чёрный прочерк леса на волнистой кромке горизонта. А застывший под своим панцирем, свернувшийся клубком у подножия холмов старый дом Морриганов— такой маленький и незаметный, наверное, когда на него смотрит вон та маленькая птица, летящая в вышине.
На моё запрокинутое лицо упал первый снег.
Дорна не оказалось и в зале, увитом колючими плетями Пепельной розы. После неба и пронзительно-чистого света там, снаружи, мне было темно и тесно даже в этом огромном помещении.
И почему-то уже ничего не тронули в душе лепестки увядших роз, так и не успевших распуститься, которыми усеяно было моё брачное ложе.
Все бутоны осыпались за ночь. Голые ветви замерли, они были недвижимы — ни единого шороха или шелеста. Словно и впрямь окаменели. А искра жизни, которая питала волшебство ростка, медленно угасала, заставляя его цепенеть.
Прости меня, Замок! Я тебя подвела.
Мы тебя подвели.
Моя последняя надежда была на то, чтобы попасть в подвалы. Наплевать на приказания Дорна и всё-таки спуститься туда ещё раз. Одной.
Потому что моя клятва спасти брата — это моё бремя и мой долг. И мне потом смотреть в глаза его жене и сыну зная, что в моих руках была единственная ниточка, а я не смогла её удержать.
Но в этот раз не вышло даже попасть за двери. Потому что весь коридор, ведущий вниз, был забит корнями Пепельной розы, глубоко проросшими в тело Тедервин. Толстые, перекрученные, как тела огромных змей, все в изогнутых кинжалах острых шипов — один взгляд на них убивал всякую надежду попасть в подземелья.
Я опустилась на колени и закрыла лицо ладонями.
Сломанное перо было уже непригодно, и я долго искала новое. Насилу нашла.
Макнула в чернильницу, осторожно стряхнула излишки.
Перо царапнуло чистый лист бумаги, но оставило лишь грязный расплывчатый след.
Я непонимающим взором глядела на него целую минуту, наверное, пока не поняла, что я забыла его очинить.
Долго искала перочинный нож в ящиках стола, наконец нашла рядом с коробкой новеньких гусиных перьев. Осторожно обрезала кончик наискосок, придала нужную форму, провела тонкую борозду вдоль острого края и сделала насечки, чтоб хорошо набирались чернила. Пальцы двигались ловко, но как-то отдельно от моего сознания, сами собой вспоминали нужные движения.
Теперь линии выходили идеально. Изящно и ровно, как в детстве на уроках чистописания.
У меня не было гувернантки, ко мне не ходили учителя, как к другим девушкам благородного сословия. Родители предпочитали учить меня сами. За каллиграфию отвечал отец. С его скрупулёзностью и любовным отношением к бумагам лучшего преподавателя трудно было бы сыскать. Он всегда гордился успехами своей ученицы.
Часто рассказывал мне, что люди даже не догадываются, как много можно узнать о человеке по одному лишь почерку, даже не видя его лица. Мелкий или крупный почерк, закруглённый или заострённый, наклон вправо или влево, размер полей, расстояние между буквами, любовь к завитушкам или резким вертикальным линиям, ровные или «ползущие» вверх строки…
Мой всегда был средним. Идеальным почерком старательной ученицы. Не слишком крупные и не слишком мелкие буквы. Прямые, как по линейке вычерченные строки. Аккуратные заглавные. Плавные линии и ровные очертания букв, которыми можно было бы заполнять образцы в прописях для малышей.
Я всегда старалась держать лицо. Не расстраивать родителей, которые и так в жизни натерпелись. Не отвлекать брата от его проблем. Не огорчать дядю и тётю. Покорно следовать правилам, которые навязал мне фиктивный муж.
Идеально ровный фасад.
Ничего, что могло бы выдать окружающим бушующие внутри шторма.
Сегодня я увидела, что бывает с красивым фасадом, когда стихия разрушает дом изнутри. Не хочу, чтобы тоже случилось со мной. И поэтому…
Поэтому я должна ему кое-что сказать. Даже если он не желает меня слушать.
Ровные линии, идеальные буквы. Перо легко и уверенно скользит по бумаге, оставляя след.
Я всё-таки оставлю след в его жизни, пусть такой хрупкий и невесомый, как чернила на бумаге, которую так легко смять в руке или бросить в огонь. Но разве существование наше в чужой жизни — не вещь, ещё более хрупкая? И порой люди выбрасывают нас из неё так же легко. Иногда убирают на дальнюю полку, если надоедает, и мы покрываемся там пылью. Иногда выпускают из рук, если тяжело становится нести. И тогда мы падаем и разбиваемся. А нас выбрасывают как мусор.
Да, наверное, когда переболит, я снова почувствую себя не вещью, а человеком. Который идёт по своей дороге, запрокинув голову, и смотрит в небо, и ловит губами снег.
И в душе прорастут новые волшебные цветы.
Но сегодня всё во мне застыло, как мёртвый камень.
«Прости, что пишу это письмо, вместо того чтобы поговорить. Но я просто не смогла тебя найти. А даже если бы и смогла… не уверена, что у нас получился бы разговор. Никогда ведь не получались, правда?
И знаешь, в конце концов я смирилась с тем, что твоё молчание и эта стена между нами — твой выбор. И сколько бы ни билась, я не смогу это изменить. Я уважаю этот выбор. Но кое-что сказать всё же должна.
Жаль, что мы так и не смогли возродить Замок пепельной розы. Волшебные замки всегда чувствуют то, что скрыто. И пепел осыпавшихся лепестков тому подтверждение. Мы не смогли его обмануть. Видимо, эта затея с самого начала обречена была на провал. Как и наш брак.
Потому что брак не должен быть построен на лжи.
А в фундаменте нашего была ложь.
Грандиозная ложь. И я хочу признаться в ней сейчас, пока не стало слишком поздно.
Ты говорил мне когда-то — так давно, будто это было в прошлой жизни! — что тебе не нужна жена, которая будет обременять тебя… чувствами. А я уверила, что не нужно бояться этого со мной. Что моя давняя влюблённость прошла, как детская болезнь.
И поверь, я очень старалась быть для тебя такой, как ты хотел — идеальной светской женой, холодной и благовоспитанной. Честно!
Но не смогла.
Именно поэтому я не могу больше продолжать. И не стану ждать, пока ты сам вышвырнешь меня из Тедервин — и из своей жизни.
Поэтому я… помогу тебе принять решение, которое ты хотел, но колебался.
Потому что я люблю тебя»
Немного песка из маленькой песочницы, чтоб чернила скорее высохли. Встряхнуть, сдуть лишнее. Аккуратно придавить уголок письма тяжёлым пресс-папье, чтоб не упало куда-нибудь со стола.
Едва не забываю важную деталь.
Помолвочное кольцо снимается легко — мои пальцы для него всегда были слишком тонкими. Сиротливо сверкнула пустая рама без камня, которое так и осталось на руинах прежнего Замка пепельной розы. Быть может, когда-нибудь они дождутся правильных хозяев.