Мой муж – мой босс?

И вот теперь я должна буду пойти к нему чтобы… предложить себя. Что он подумает обо мне? Поверит ли, что тот раз был моим первым?
Снова накатывает паника. Аж ладошки влажнеют.
— Ламп, — говорю, — а может ну его, это Клепенщука… Кредит возьму!
Подруга фыркает:
— Ога, — ехидничает, — так тебе, нищебродке без обеспечения, и отвалили кругленькую сумму. А даже если — звезды сойдутся и Меркурий будет в Козероге — и тебе дадут эти деньги, чем и как отдавать собираешься? Натурой? Банку? Так он не берёт!
Вздыхаю, Лампа, как всегда, права. Тяжко ей, наверное, реалистке и прагматику.
— Лучше на себя посмотри — красавица же!
Смотрю, хмыкаю… Он тоже в тот вечер звал меня красавицей. Говорил, что у меня невероятный цвет глаз. Ага, такие называют радужными. В них будто спорят вся доступные глазные оттенки — светло-каре-голубо-зелёно-серые. Тогда Клепенщук что-то плёл про драгоценные камни, кажется, про бриллианты. А отделался колье из сапфиров …
Точно, колье! За него можно выручить неплохие деньги!
— Лампа! — вскрикиваю и вскакиваю. — Мы спасены! Не нужно никому себя продавать! У меня есть деньги! Сейчас… Сейчас…
Со стула срываюсь, как есть, в топе и трусиках. Бросаюсь к чемодану, где сложены мои вещи. Все не влезли в старенький шкаф. Часть так и лежит по коробкам и чемоданам. Нахожу бархатную продолговатую коробочку, открываю, и мы с Лампой обе замираем…
В то утро я была слишком не в себе — кинула подарок в сумку, не стала рассматривать, а теперь — не могу не признать: настоящее произведение искусства.
— Красота какая! — восхищается Лампа. — Откуда оно у тебя?
— Да так, — пожимаю плечами, по-прежнему не желая выдавать тайну, — подарил кое-кто… За ночь любви…
Глаза Лампы ползут на лоб.
— Ну, ни черта себе! Дороговатые у тебя ночи любви! Молодец, подруга, не дешевишь! — с горькой иронией произносит она. — Только вот что, дорогая, оставь-ка ты эту вещицу на самый чёрный день. И не дури! Тебя пока что в постель не тянут. Сходи и узнай, что там за предложение у него такое…
— Руки и сердца, — хмыкаю я.
— Всё может быть, — Лампа распахивает шкаф. — Предлагаю синее платье. — Достаёт вещицу, кладёт на диван. — Оно у тебя такое — и в пир, и в мир. Не прогадаешь.
Без пяти семь Лампа буквально выталкивает меня из квартиры, благословляя при этом.
Тайком от неё я всё-таки кладу в сумочку сапфировое колье. Может, мы с Клепенщуком проговорим недолго, и я ещё успею забежать в ломбард. Кажется, тот, что возле нас, работает до десяти.
Это, почему-то, окрыляет.
И я сажусь в дорогую чёрную машину с улыбкой — есть ощущение, что сегодня случится нечто судьбоносное, то, что перевернёт мою жизнь.
Автомобиль паркуется возле дорогущего ресторана. Даже в лучшие Борькины времена, когда он любил пофорсить и побаловать меня, мы не ходили в такие заведения — слишком дорого. Заоблачно.
Швейцар в ливреи распахивает передо мной дверь и приглашает внутрь с полупоклоном, не забыв сообщить номер столика.
Стараюсь не пялиться на просто сказочную роскошь, окружающую меня — мрамор, позолота, хрусталь, натуральный шёлк…
— Нравится? — раздаётся за спиной.
Вздрагиваю, разворачиваюсь и тону… В ледяной голубоватой бездне. За эти два года он стал ещё сексапильнее, притягательнее, брутальнее. Ему дико идёт лёгкая щетина и чуть растрёпанная причёска. Каштановые волосы искрятся в отблесках люстр, в них играют взапуски золото и медь… Я зависаю, любуясь.
Глупая, нельзя. Ты же изранишь себе сердце о льдины в его взгляде.
— Да, неплохо, — уставляюсь в пол, чтобы не потерять себя рядом с ним.
Он подходит близко, непростительно близко, берёт мою руку, подносит к губам.
— А вот вы — просто ошеломительны, — льстит, не краснея. — Настолько, что я теряюсь.
Горько хмыкаю:
— Бросьте, не трудитесь, мы ведь здесь не для флирта.
Клепенщук расплывается в довольной улыбке:
— Какой поход! Какая хватка!
Пожимаю плечами:
— Хорошие учителя были. Отучили верить сладким речам и неприкрытой лести.
Смотрю прямо в глаза.
Не узнаёт.
Конечно, я была лишь глупой девочкой на одну ночь. Сладким призом тайному спонсору.
— Идёмте, — он проводит меня к одному из столиков, отодвигает стул, помогая сесть.
Устраивается напротив, сверлит взглядом.
Это нервирует.
— Сделаем заказ? — зачем-то интересуется у меня.
Безразлично повожу плечом.
— Я бы предпочла воды и сразу к делу — что за предложение было у ваше рекрутёра?
Клепенщук кривит красивые губы в довольной усмешке:
— Такое, — говорит он, — которое, на самом деле, нельзя перепоручать другому человеку. Его нужно делать лично, держа за руки и глядя в глаза.
Судорожно сглатываю, потому что он действительно накрывает мои ладони своими и пристально смотрит, будто хочет вытянуть душу через глаза.
— Выходите за меня, — произносит, наконец.
А мне снова хочется хохотать до икоты — я ждала эти слова два года назад после той ночи любви. И что они будут искренними, а не сделкой…
* * *
— То есть, прямо-таки и позвал замуж? — пытает Лампа, усадив меня на кухне после свидания.
— Прямо-таки позвал, — говорю ей, отправляя в рот виноградину.
— Вот видишь! — ликует подруга. — Я знала! Знала, что это непросто так!
— Да уж, — фыркаю, — всё так раз сложно и запутано.
— И чем же запутанно? — идеальные брови Лампы лезут на не менее идеальный гладкий лоб. — Сама, небось, клубок-моток всяких глупостей припасла. Вот и запутала.
Горько усмехаюсь:
— Мне жаль разочаровывать тебя, подруга, но свадьбы не будет…
— Почему? — искренне удивляется Лампа…
Поднимаюсь со стула и бросаю устало:
— Потому… Я в ванну и спать.
— Океюшки, иди, подруга, у тебя был тяжёлый день. Но завтра! Тебе не уйти. Ты выложишь мне всё! — угрожает, включая комнатного диктатора.
И утопывает в спальню. Через гостиную, где моя обитель. Но закрывает дверь.
Лампа сейчас одна. Харламов проспался, вспомнил, что он мужик, и ушёл добывать мамонта. А подружка, как водится, хранила очаг и ждала.
Быстро смываю с себя сегодняшний день — такой насыщенный и разный, переодеваюсь в любимую пушистую пижаму и бреду к уже разложенному дивану. Ныряю под одеяло, закрываю глаза…