Огонь в итальянском сердце

   
Пролог
Каталин Андреа Катана
Джемма называет мою преподавательницу по основам журналистской деятельности странноватой. Это потому, что Лучиана всегда одевается очень ярко, красит веки тенями не в цвет одежде, а ещё не меньше, чем раз в неделю экспериментирует с цветом волос. Сеньору Корсини мы — ее студенты — видели абсолютно разной, но никогда ее образы нельзя было назвать обычными… ну, или даже стильными. Лучиана живет в своем мире, всегда улыбчивая, но не перестает вводить новшества в учебный процесс. Именно поэтому в нашей кафедре зарубежной журналистики многие были, мягко говоря, не в восторге, когда Лучиану назначили заведующей.
Теперь она придумала каждому творческое задание перед началом нового учебного года. Я не знаю, как обстоят дела у других, но мне однозначно не повезло. И вообще, все ее глупые выдумки никак не относятся к образовательному процессу. Я завидую Джемме — она выбрала кафедру рекламы и PR-менеджмента и не прогадала, поскольку может отдыхать последний месяц до наступления занятий, а не трудиться над внеплановой практикой.
Я жду Лучиану больше сорока минут, постоянно поглядывая на наручные часы. За это время я успела изучить потолок аудитории, пообщаться мамой в WhatsApp и в очередной раз по sms отвергнуть ухаживания однокурсника. Никаких отношений во время учебы — я не за этим сюда приехала. Мне открылись сенсационные возможности в стране мечты — я долго и усердно старалась ради этого.
— Сеньорита Катана? — Корсини врывается в кабинет, словно ветер и обращается ко мне с нескрываемым удивлением — будто она была не в курсе, что я здесь.
Она держит в руках кучу папок, оглядывает помещение и многочисленные места для слушателей. Заведующая приближается, я вскакиваю из-за стола на трибуне, где обычно сидит преподаватель. Лучиана пальцем руки, в которой она держит шариковую ручку, опускает очки для зрения чуть-чуть вниз. Она оглядывает меня с интересом поверх них.
— Спасибо, — ее звонкий голос звучит слегка надменно, когда я отхожу, давая ей пройти.
На темно-зеленый стол Лучиана кладет свои вещи и сумку ярко-голубого цвета. Короткие волосы у нее стоят торчком и окрашены на этот раз в оранжевый. Я стараюсь не концентрировать на них взгляд. Как всегда, волнуюсь. Она сама подталкивает меня к диалогу, но продолжает изучать бумаги, с которыми пришла.
— Я вас слушаю, Каталин, — постоянно, произнося мое венгерское имя, Лучиана едва заметно прыскает.
Но мне в самом деле очень неприятно!
— Сеньора Корсини, хотелось бы обсудить задание, которое вы мне дали… — в горле пересохло, а глаза бегают.
И вскинув взор, Лучиана быстро подмечает данный факт.
— Правда? — она хмыкает. — А никто другой не стал отвлекать меня от дел только потому, что не согласен с моей методикой обучения.
Договорив, она со строгим взглядом наполовину оборачивается ко мне. Я стою рядом с ней со сложенными руками с рюкзаком за спиной, и мое сердце почему — то колотится.
— Но по отношению ко мне вы несправедливы.
— Правда? — ее коричневые брови взлетают ещё выше.
— Сеньора Корсини, у меня серьезная специализация, которая не включает в себя общение с популярными медийными личностями…
Лучиана дергает носком ковбойского сапога, снисходительно мне улыбаясь. Она берется бестактно перебить меня.
— Ваша будущая специализация! — уточняет преподавательница с напором. — А пока ты делаешь то, что я тебе говорю.
Сказав это, она замолкает. И я тоже. Смотрю, как она опять опускает голову и отдает все внимание работам студентов и прочим документам. Между нами нависает тишина, которую мы обе не приветствуем. Вижу, что Лучиана краем глаза на меня поглядывает, ожидая, когда я уйду. А у меня не выходит сойти с места. Словно приросла к полу. Меня сковывает ощущение неловкости, и чем больше я остаюсь тут, тем сильнее оно становится. Ненавижу такие моменты — когда хочешь положить чему — то конец, но не получается.
Лучиана в итоге вздыхает, взмахивает руками и задевает случайно одну из папок — та падает на пол. Наставница не обращает на нее внимания и поворачивается ко мне с обреченным выражением лица.
— Да ладно, Каталин! — сорокапятилетняя женщина принимается активно жестикулировать. — Неужели у тебя нет ни одного кумира в Италии?
— А если и есть, как я свяжусь с ним?
Она глядит на меня, как на глупышку.
— Пускай это будет не самый известный артист. Или модель! — подсказывает Лучиана и сама же радуется своей находчивости. — Знаешь, — выпятив подбородок, она шепчет почти заговорщически, — твои однокурсники не задавали подобных вопросов. Может, зря тебе дали грант в Будапеште?
Корсини выпрямляется, но не отнимает от меня скверного взгляда. Вскинув одну толстую бровь, она кажется довольной.
— В Дьёре, — четко исправляю я.
Нахмурившись, она громко и раздраженно вопрошает:
— Что?
— Я в Дьёре училась, сеньора. Это не очень далеко от Будапешта и…
Лучиана поднимает руки над головой и машет ими, перекрещивая.
— Ну, неважно-неважно! — Сложив позже ладони на коленях, она заглядывает мне прямо в глаза, склонив голову набок. — Школа закончилась, деточка.
— Я это знаю…
— … И впереди у тебя тяжелая жизнь: дни, много дней, когда придется делать то, что совсем не хочется…
— Но все же…
— … Поэтому, если ты намерена и дальше отвлекать меня, — ее брови сводятся к переносице, а взгляд делается жалостливым, — пожалуйста, не стоит. У меня, — Лучиана кладет руки на стол, едва ли не хныча от досады, — так много работы!
Я хотела было добавить ещё несколько слов, но мне, правда, стало жалко сеньору Корсини, потому сдержанно киваю головой, поправляю лямку черной сумки-рюкзака и подаюсь медленно назад. Лучиана поджала губы, когда я подошла к двери.
— Спасибо, — она в благодарности кладет ладонь на сердце.
Выйдя из кабинета, оказываюсь в просторном коридоре. В этом — четвертом корпусе — окна высокие, почти до потолка, а подоконники шире, чем в других корпусах. Я сажусь на один из них, смотрю отсюда на прекрасный сад впереди, и прошлый учебный год проносится перед глазами. Я всегда любила думать о жизни тут, у окна. Это лучше, чем после занятий сразу маршировать в общежитие. Оно находится на территории кампуса — плюс. Но комната мне досталась совсем небольшая, мы с моей соседкой чувствуем себя тесно — минус. Моя соседка — не Джемма. Еще один минус.
Я чувствую некоторую обреченность, наблюдая за редкими студентами на территории универа. Когда в июне, глядя на выпускников в синих мантиях и академических шапочках, я понимала, что тоже однажды буду на их месте. Вряд ли у меня получится отстрочить окончание обучения в Тор Вергата. А папа согласился, чтобы я лишь училась в Италии, а после — вернулась домой, к нему, маме, старшему брату. Джакобу уже двадцать пять, он работает в крупной автомобильной компании Будапешта, но, реши он куда уехать, никто бы не противился. Я, как девочка, таких веских прав не имею. Обязана подчиняться даже после того, как мне исполнится двадцать один год.