Огонь в итальянском сердце

Мразь.
— Все будет хорошо, — повторяю для нее, но пытаюсь убедить в этом себя.
Я не должен привязываться к Каталин. Я просто должен выиграть пари, после чего наши дороги разойдутся, как корабли расходятся в океане.
Она опускает руки между бедер и переводит на меня взгляд, который определенно обезоруживает. Страшнее всего оказаться в яме, которую рыл для другого человека. Я скоро упаду в пропасть, я это нутром чувствую. Если не установлю дистанцию — провалюсь. Господи, какая ирония — а в случае, если отдалюсь от Каталин, тогда мой плане одержит неудачу. Раньше мною управляли тщеславие, амбиции, гордыня. Теперь же, не подозревая о том, непритворная блондинка властвует в моем подсознании. Я ничего не могу сделать, кроме как ожесточиться. Потому что поражение всегда приносит чувство досады и неудовлетворенности.
— Смотри на меня! — Каталин издает негромкий удивленный возглас, когда я сжимаю ладонями ее лицо. — Смотри! Не строй иллюзий насчет меня, поняла? — Почему-то возникает острая необходимость прямо сейчас расставить все точки над i. — Я нехороший человек, ты должна это знать.
Знаю, что ей неприятны резкие движения, а сама она испытывает легкое негодование, но все-таки, схватив ее, стремительно сажаю себе на колени. Наши глаза почти на одном уровне — я продолжаю держать в руках маленькое хрупкое лицо.
— Я не такой, как ты: не жди, что открою сердце всему миру или даже одному человеку, — она растерянно моргает и хмурится, стоит мне произнести последние слова. — Будь готова к тому, что я полный засранец, способный испортить твою жизнь. Ясно?
Нет, она не кивает, но блестящие от невыплаканной влаги глаза говорят больше, чем могла бы сказать их обладательница. Душу терзает увиденное в телефоне Каталин фото. Теперь мне не просто интересно узнать, откуда оно у такой примерной девочки — ревность съедает меня без остатка. Руки опускаются вниз, сжимают сильно талию. Здравый смысл отходит на задний план. И хоть разум кричит, что нельзя ей сейчас причинять боль, я прогоняю его прочь. Кто-то видел ее такой — обнаженной, облитой местами красной краской. Кто-то лицезрел ее голой, а я — пока нет. Вопрос о том, девственница ли Каталин, снова всплывает на поверхность. Если раньше я воспринимал ее непорочность, как факт, то с этого дня все изменилось. Я жажду быть в ней, тесно прижимать к себе и прямо в эту минуту взять за горло, сжать его пальцами, причинить хоть какой-то вред. Я зол, раздосадован, но в груди появилось новое необычное чувство. Как охарактеризовать, не имею понятия. Тепло? Надежда?
С Каталин я отвлекаюсь от гадостей, которыми переполнена моя жизнь. Хочу, чтобы она была только моей — пускай на несколько недель, пускай на несколько месяцев, — но лишь моей. И точка.
Охрана во главе с заносчивым доктором, судя по голосу, уже объявились за дверью. Они стучат в нее и требуют открыть, тогда как из палаты до них не доносится ни звука. Все потому, что мы молчим. Она смотрит на меня с неподдельным доверием, о чем такие мужчины, как я, мечтают. Как бы ни лихорадило, не делаю первого шага. Это Каталин подается вперед и легко касается моих губ, пока шум и крики становятся только громче. Но вскоре они перестают иметь всякое значение, сходят на нет. Я окольцовываю талию девушки, которую считаю своей. Ее ладони ложатся мне на грудь, мнут футболку. Я целую горячо, жарко, получая в ответ неопытность. Каталин быстро учится, вручает себя, как долгожданный подарок. Ее руки то опускаются вниз, то поднимаются вверх. Она елозит, сидя на моих коленях.
Ей меня мало.
А мне чудовищно не хватает ее.
Языком изучая рот малышки и углубляя неимоверно страстный поцелуй, я время от времени зарываюсь носом в ароматные волосы. Берусь царапать предплечья, но подстриженные под корень ногти оставляют лишь белые отметины на бархатной коже. Она принимает все, что ей даю: кусаю губы, слизываю слезы, опускаюсь к тонкой шее и зубами впиваюсь в нее. Сдавленные звуки удовольствия заводят. Нам нужно остановиться, поскольку потом сделать это будет гораздо сложнее. Но белизна кожи манит, искусанные мною губы и следы на горле Каталин возбуждают до такой степени, что я готов вот-вот кончить.
— Ты помнишь, что я тебе говорил? — оторвавшись от нее, вглядываюсь в лазурные глаза.
Они не потеряли своего блеска. Они все так же доводят до исступления. Улыбнувшись краешком рта, моя девочка мотает слегка головой. Я знаю, что шутит. Шутит ведь.
Будто вдалеке разносится разгневанный вопль доктора, на которого нам глубоко плевать. Он орет, чтобы ломали дверь. Каталин гладит меня по щекам пальцами, я целую каждый из них, утопая в эйфории.
— Завтра Исайя устраивает вечеринку у бассейна в своем доме. Ты пойдешь туда со мной?
Заливисто рассмеявшись, она снова в отрицании качает головой.
И я знаю, что шутит.
Шутит ведь…
Моя.
    
Глава 9
Каталин
Маркус оказался не против, чтобы моя лучшая подруга Джемма тоже посетила вечеринку в доме Исайи. Я даже не знаю, хорошая ли была эта идея, потому что, похоже, хозяин особняка полностью завладел ее вниманием.
— А здесь? — листая фотографии в своем телефоне, Исайя поднимает восхищенный взгляд на Джемму. — Здесь ты была?
— О, да! Ну конечно!
— Согласись, нет ничего лучше, чем просто блуждать по этим секретным местам, — убрав с глаз солнцезащитные очки, он выставляет указательный палец. — Круто быть частью всего этого! А ведь многие иностранцы и не догадываются, что Рим не ограничивается руинами, достопримечательностями и пиццей.
Он располагается прямо около бассейна в виде большой-большой гитары. Глядя на Джемму, что лежит на шезлонге, Исайя поддевает голову рукой. Позабыв о десятке других гостей, он сконцентрировался на одном-единственном. Вернее будет сказать, на одной. Они обсуждают кафе «Panella», пока я, скрывая взгляд за темными стеклами «броулайнеров», нахожусь в пассивном поиске Маркуса. Того самого парня, с которым у меня все не определенно. До того, как Джемма меня привезла сюда, она сетовала на Марка. Всю дорогу она говорила мне о том, что он за человек — плохой человек, из-за которого я попала в аварию. Из-за которого выгляжу, мягко говоря, не очень. Разумеется! Кому понравится девчонка с перевязанным коленом, локтем, с раной на лбу и царапиной на щеке? Да он и пригласил меня сюда, поскольку чувствует свою вину. Те поцелуи были плодом эмоциональности. Врачи клиники, кстати, ее не оценили. А позже, когда Маркус попрощался со мной, и вынужден был оставить одну в больнице, я взяла в руки свой телефон…
Он видел фотографию! Какого черта он полез рассматривать другие мои фото? Я не давала такого разрешения. Проклятье. Проклятье! Я не знаю, может, Марк возбудился, увидев меня обнаженной. Хотя, говоря откровенно, нет там ничего особо привлекательного. Все причинные места закрыты, на меня в тот день пролилось столько красной краски, пока фотограф не был доволен работой. Акция в поддержку диких животных. В ней принимали участие почти все молодые девушки нашего благотворительного фонда. Я не могла не согласиться, так как эти фото будут использованы лишь для одного мероприятия, которое пройдет в начала ноября. Маркус не должен был их видеть. Если бы все пошло, как нужно, он бы смог лицезреть меня обнаженной, только если бы посетил вечер помощи тем, кого мы — люди — убиваем ради прихоти. Я не знаю, захочет ли он прийти. Что-то мне подсказывает, что Маркус относится совсем к другой категории общества — ему плевать на тех, кто страдает. Он без ума лишь от самого себя.