Остров для белых

И еще. Социализм всегда кончается диктатурой одной партии. Иногда все остальные запрещаются сразу. Иногда господствующая партия крадется к диктатуре ползучим образом, маскируя свои намерения демократическими разглагольствованиями. Но всегда наступает период агрессивной нетерпимости к любым иным точкам зрения! Инакомыслие — компрометируется, позорится, объявляется ошибочным, вредоносным, преступным, аморальным!
И адепты социализма превращаются в боевой наступательный отряд диктатуры единомыслия. Они уже фашисты — они готовы во имя грядущего счастья человечества крушить черепа и сносить города.
— Я вынужден поставить вам F, дорогой Шнеерсон. Слишком много в ваших ответах было ошибок.
— Я вынужден исключить вас из числа президентов, дорогой Сандерс. Слишком много ошибок в ваших оценках моих скромных представлений о мире и людях, его населяющих.
…Лифт остановился, Берни вышел на 66-ю Ист и медленно пошагал в сторону Централ Парка. Обшарпанные фасады и разбитые стекла района напоминали… о многом они напоминали, сами понимаете, если память не отшибло.
В парке Берни выбрал скамейку в тени, уселся и закинул ногу на ногу. Под шнурком его правой туфли из толстой мягкой коричневой кожи застрял маленький трехзубцовый лепесток василька.
…А потом стал читать роман о жизни в той Америке, которую он реформировал, более того — пересоздал — для счастливой и справедливой жизни. Чудесный старый парень, любивший равенство и веривший в социализм.
     
Книга II
   
Глава 10. Допустим, это роман Остров для белых
 
ну, и тогда:
    
Глава 1. Зубная боль инаугурации
начнем так:
В день инаугурации Трампа у меня болели зубы.
(вариант: В день инаугурации Байдена у меня болела мошонка.)
Или лучше так:
В день инаугурации Трампа я напивался в баре.
(вариант: В день инаугурации Байдена я нажрался в хлам.)
Или так:
Я человек с особенностями развития, и вот я не знал, как буду теперь жить дальше. Нет, я не пускаю слюни, не передвигаюсь в коляске и членораздельно разговариваю. Я вполне социально адаптирован и неотличим от окружающих. Вот только с памятью не очень, это правда: я доктор каких-то наук, но не помню, чего именно, а диплом не могу найти. Какая разница, если люди не воспринимают меня всерьез. Потому что я все понимаю не так, как они. Они толпа умных, а я дурак сам по себе. Но. Они поют хором — а я солирую.
В XIX веке они бы меня линчевали. А в XXI делают вид, что я и так давно повешен; но как повешенный имею льготы.
Итак, народу в баре было полно; в старые времена написали бы, что «он утопал в клубах табачного дыма». Но сегодня курильщика, предающегося пороку исключительно в особой резервации, рассматривают как мерзавца, хитростью избежавшего электрического стула — поэтому воздух в баре был чист. Чист, наэлектризован и гнусен.
Бостон, колыбель и цитадель американской науки и образования — город многих героев. И ни один из них не Трамп. С Байденом другая головная боль. Бывали здесь праздники и повеселей, чем эта инаугурация.
Бармен был реликтовый демократ, старая школа: один телевизор у него показывал толпу перед Капитолием, а второй — запись игры «Янки» с «Кардиналами». И народ сосредоточенно смотрел бейсбол, косясь на Капитолий и бранясь невпопад. Самым прикольным способом самоубийства было закричать им: «Да здравствует Трамп!»
Молодежь вообще выглядит протащенной сквозь гибрид задницы и стиральной машины — мятые, чистые и со сдвигом. Студенты и молодая профессура — интеллектуальное будущее нации, залог мирового лидерства. Залог полной жопы для всей страны. И бармен был похож на компьютерного гения, в стиле — тощий, сутулый, нестриженый, очки и кривоватые зубки.
Увидел я его зубки, и мои опять заболели. Я взял еще двойной джин с тоником и лимонным соком, и накатил на бухло колесики — две таблетки законного парацетамола и три незаконного кодеина — грамм плюс ноль шесть грамма чистого, то есть. Стоматолог? Его способы исцеления моей челюсти с пятью штифтами я наизусть знаю, такое давится иммунитетом, а иммунитет любит хорошее настроение и меньше жрать, а вот выпить — за милую душу.
В меру выпить — проясняет мозги и зрение. Настроение в баре установилось типа резни на похоронах. И в телевизор смотрят, будто не бейсбол там, а ужас атомной войны.
А мне жутко комфортно. Тепло, сухо, выпивки неограниченно — и деньги есть. Драться никто не лезет, делать ничего не надо, в тюрьму не сажают. Человек всегда счастлив — надо только увидеть и оценить свое счастье.
После четвертого двойного джина, градусы которого в растворе тоника с грейпфрутовым соком никак не чувствовались — лимонад и лимонад — после четвертого я улетел. Как птица из клетки, честное слово! Дышалось необыкновенно легко, и не всей грудью — всем телом и даже окружающим пространством. Я ничего не весил, я видел все одновременно, я накрыл помещение бара, как газовое облако с колкими шампанскими пузырьками.
Я вообще не пьяница, и тем более не балуюсь наркотой. Травку курил, но на меня не действуют, только глаза красные, как у кролика. А тут принял крен сорок градусов на левый борт, яхта под парусом, аж лазурь расступается.
Я видел сразу и тонированные под темное дерево панели, нити швов между ними, и каплю застывшего клея на шве, приглушенные светильники, и ряды пестрых бутылок вдоль зеркала за стойкой, и свитера под куртками, и лица всех здесь, и их губы, и глаза. Да, так все их глаза смотрели на меня. Почему-то.
А рядом произносилась речь. Эхо колебалось слева, чуть выше и впереди меня. Голос звучал знакомый, типа друга юности в искажении аэропортовской трансляции. И по выражению лиц публики, каковые лица преображались в первобытные маски каннибалов, я понял, что слышу свой собственный голос. И понял, кем они будут сейчас закусывать свою выпивку.
Когда я напиваюсь, я молчу. В отличие от своего голоса, который несет все подряд, абсолютно не интересуясь моим разрешением. На этот раз голос превзошел себя. Он сообщал то, что я думал, и то, чего не думал, и как сюрприз даже то, чего не мог бы подумать. Нет ничего интереснее, чем знакомиться со своим расширенным от дозы сознанием.
    
Глава 2. Что он нес
(Что услышало левое ухо:)
— Рыжий крашеный клоун! Всю жизнь он занимался спекуляциями, не отдавал банковские кредиты — а под конец жизни решил «Сделать Америку снова великой»! Он не платил налоги, за гроши нанимал на стройки мигрантов, открывал какие-то жульнические курсы для простаков — и вот теперь, уверившись в своей гениальности, решил обрушить глобальную экономику! Ломать не строить. Он еще устроит Америке конкурс красоты. Она еще шарахнется от зеркала.
Много лет, пятьдесят… сто лет!.. двести сорок лет мы боролись за права человека, за равные права для всех. Так теперь для этого сексиста женщина не человек! Хватай их всех за киски, раз ты звезда! А кто когда-то отказывался сдавать квартиры афроамериканцам? А кто призывает запретить въезд в Америку всем мусульманам — только потому, что люди исповедуют эту религию?