Испанская серенада (Закон мести)
Когда Рефухио вернулся в альков, Пилар причесывалась. Поспешно скрутив волнистые густые волосы в узел и закрепив его на затылке, она взяла чашку шоколада, поднесенную ей. Когда Рефухио присел на постель, она облокотилась о стену у изголовья. Он насмешливо и удивленно взглянул на нее, догадываясь, что она старается держаться от него подальше, но воздержался от комментариев.
Возможно, он был прав, подозревая, что она побаивается его. В тесном алькове он казался огромным. Ее тревожило и беспокоило то, что они оказались отделены от остальных. От этого было неуютно. Эль-Леон, очевидно, тоже чувствовал себя напряженно. Он молчал, и его движения были скованны.
Он равнодушно подал ей кусок хлеба, завернутый в салфетку. Пилар взяла хлеб, поблагодарила и решила завязать беседу:
— Я не знала, что разбойничья жизнь позволяет такую роскошь…
— Мы живем достаточно хорошо, хотя хлеб этот — из муки грубого помола, а шоколад приготовлен на козьем молоке.
— Кажется, вы питаетесь лучше всех остальных.
— Почему вы так говорите? Она пожала плечами:
— Я слышала рассказы о вас.
— Не стоит им верить.
— Если бы я не верила этим рассказам, — произнесла она, не отрывая взгляда от кусочка хлеба, — я не попросила бы у вас помощи и не спаслась бы от своего отчима. Я благодарна вам несмотря ни на что.
Он долго смотрел на девушку. Когда он заговорил, его голос был мягок и тих:
— Знаете, я помог бы вам и не требуя платы. Но я не люблю, когда меня дурачат.
— Я никогда не делала этого.
— По крайней мере, не делали это чаще, чем было необходимо, — сухо заметил он.
— Нет, — запротестовала она.
— Постараюсь в дальнейшем поверить.
Пилар встретилась с ним взглядом. В глазах Рефухио промелькнула легкая улыбка. Благодаря ей его серые глаза потеплели, и жесткие черты лица приобрели мягкость. Натянутость между ними постепенно исчезла.
Некоторое время они молча ели, затем Пилар снова заговорила:
— Вы узнали, что стало с доном Эстебаном?
— Его не было на месте схватки. Очевидно, он оправился настолько, что его смогли увезти в карете. Я понял это по следам.
Пилар с мрачным видом кивнула.
— Кажется, вы ничуть не удивлены, — заметил Рефухио.
— Я знала, что он не умер. Это было бы чересчур хорошо.
— Как вы кровожадны. — Он насмешливо покачал головой.
Она слабо улыбнулась в ответ.
— Я много времени провела в доме дона Эстебана. Всегда все шло так, как хотелось бы ему.
— Не всегда, но довольно часто, чтобы мешать нам спокойно жить, — согласился Рефухио.
В его словах звучала горечь — ведь он сам много потерял по милости дона Эстебана. Заметив это, Пилар поспешила сменить тему:
— Думаю, у вас есть основания недолюбливать меня. Если бы моя мать не вышла замуж за дона Эстебана, у него не было бы средств удовлетворять свои амбиции и вести войну с вашим семейством.
Рефухио внимательно посмотрел на нее и усмехнулся уголком рта.
— Если бы моя семья не вызывала у вашего отчима такой дикой ненависти и желания отомстить, то, возможно, он не женился бы на вашей матери и не свел бы ее в могилу, а вам бы не пришлось отправиться в изгнание. Как видите, можно по-разному взглянуть на это.
— Может быть. Если бы вы не убили сына дона Эстебана, меня принудили бы выйти за него замуж. Я очень многим обязана вам.
— Вы были бы обязаны, если бы я убил его ради вас. Но это не так, и вы мне ничего не должны. И вам не в чем себя винить. Договорились?
С трудом уступая ему, она кивнула:
— Да, если вы так считаете.
— Я так считаю.
Прикрыв глаза, Пилар изучала стоявшего рядом с ней мужчину. Его широкие плечи были обтянуты поношенной рубашкой. Темные волосы мягко вились. Глаза твердо и проницательно смотрели из-под густых бровей. Черты его лица были пропорциональны, руки, державшие грубую глиняную чашку — сильны и изящны. Несмотря на то что он вел полную опасностей и лишений жизнь разбойника, видно было, что он происходит из старинного рода и получил хорошее воспитание. На мгновение ей захотелось, чтобы все было не так, чтобы она могла продолжить знакомство с Рефухио де Карранса-и-Леоном в другой, более подходящей обстановке. Направление собственных мыслей встревожило ее, и она отвела взгляд от Рефухио.
Молчание затянулось. В комнате кто-то закашлялся и встал, бормоча ругательства. Пламя весело затрещало — вероятно, в очаг подбросили дров.
Рефухио допил свой шоколад.
— Наступило приятное для вас время, — сказал он, — время решить, как добраться до Кордовы, и придумать, как бы вам проникнуть в ворота города.
— Проникнуть?
— А чего вы ждали? Неужели вы надеялись отправиться в Кордову в золоченой карете с почетным эскортом? Вы ждали, что отцы города торжественно встретят вас?
— Вряд ли, — резко ответила Пилар.
— Прекрасно. Значит, вы не будете разочарованы.
Она въехала в старый, обнесенный стеной город на повозке. Если бы она путешествовала одна, она въехала бы в ворота без осложнений и помех, назвав стражам свое имя. Но с ней был Рефухио, который обещал проводить ее до дома тетки и намеревался именно так и поступить. Пилар, предлагая сделку Эль-Леону, и предположить не могла, насколько он будет верен данному слову. Она знала, что народные предания наделяли Эль-Леона способностью становиться невидимым. Пилар слышала, что в деревнях и маленьких городах у него множество друзей, помогающих ему появляться и исчезать, когда и где ему захочется, а также о взятках, открывающих перед ним городские ворота Севильи. Какие еще уловки он использует, ей и в голову не приходило поинтересоваться, и, конечно, Пилар не могла представить, что в одной Из них она сама будет участвовать.
Повозка была старой и явно дышала на ладан. Высокие деревянные колеса скрипели на осях не переставая, и это действовало Пилар на нервы. В город они везли дрова — палки, чурки и причудливо изогнутый валежник, собранный в лесу. Ноша была явно тяжела для престарелого ослика, уныло шагавшего в упряжке. Пилар сидела в повозке, а Рефухио шел рядом, ведя осла на поводу и опираясь на посох, гораздо более крепкий, чем можно было подумать с первого взгляда.
Это сомнительное средство передвижения они приобрели на ферме за городом. Хозяйка также дала Пилар шерстяное черное покрывало, скрыв ее голову и плечи, и помогла ей кусочком угля нарисовать темные круги под глазами и морщины. Пилар не спрашивала, где Рефухио нашел странную остроконечную шляпу, которую он низко надвинул на глаза, и откуда взялись короткие рваные штаны и грубые башмаки, в которых он выглядел как крестьянин. Она только смотрела на него время от времени, с удивлением отмечая его наряд, беспорядочно спутанные густые волосы и туповатый взгляд простака.
Когда они входили в город, было раннее утро. Все крестьяне спешили на рынок, и повозка Пилар и Рефухио затерялась в потоке повозок, тачек, ослов, груженных товаром: кожами и оливковым маслом, свежей капустой и связанными, бесконечно гогочущими гусями. На некотором расстоянии от повозки шагали Балтазар, Энрике и Чарро, гнавшие стадо коз.
Пилар, Рефухио и трое его друзей провели ночь перед этим в доме крестьянина, разделив единственную комнату с хозяином дома, его женой, их девятью детьми, пятью собаками, черной несушкой и огромным количеством блох. Пилар думала, что после этой ночи они настолько грязны и непохожи на самих себя, что большего нельзя и желать. Однако Рефухио все еще был недоволен. Он настоял на том, чтобы Пилар несла на руках младшего ребенка этих крестьян, чудесного семинедельного мальчугана, который шумно протестовал, когда его забрали у матери. Ребенок не успокаивался ни на секунду и успел трижды намочить платье Пилар, несмотря на то что она несколько раз меняла лохмотья, служившие ему пеленками. Мать малыша вместе со своим мужем шла за стадом коз и только однажды подошла понянчить сына. Он на некоторое время притих, но, оказавшись на коленях Пилар, заревел с новой силой. Ей казалось, что ребенок чувствует ее неопытность в обращении с ним и страх перед тем, что должно произойти.