Саша, привет!

– Тоже верно.
– Ребят, он уже сорок минут сидит. Давайте врубать.
– Да, давайте. Степаныч, давай, расписывайся там у тебя. Тебе кнопарь нажимать.
– Стоп, стоп. Не спешим. Щас всё сделаем.
Степаныч, худой, высокий человек, распечатывает на принтере две страницы текста, просматривает их, быстро подписывает, ставит печать, убирает страницы в папку, убирает папку на полку.
– Короче, чего он там.
– Да сидит на лестнице. В подъезде.
– Ну хорошо. Всем приготовиться.
– Контроль периметра?
– Есть контроль периметра.
– Включаю ДВ.
– Есть ДВ, включайте.
Степаныч нажимает синюю кнопку. В помещении начинает слышаться очень приглушённый вой.
Серёжа сидит на лестнице, ждёт Свету. Его лицо передёргивается, или ещё можно сказать, по его лицу проходит судорога. Серёжу как будто бьёт током, но не смертельно. Серёжа вскакивает, пулей вылетает из подъезда и очень быстро бежит в сторону Комбината. Серёжа бежит, останавливается, переводит дух, снова бежит. Ему почему-то не приходит в голову воспользоваться общественным транспортом, он всё время бежит, бежит, иногда отдыхает. Потом снова бежит. Серёжа совершенно себя не контролирует, у него с уголка рта свисает слюна, у него совершенно дикий вид, единственное, чего он хочет, – поскорее добраться до Комбината.
Серёжа поскальзывается на мокром снегу (да, уже выпал мокрый снег), Серёже вообще уже не очень удобно бежать. Но он добегает до ворот Комбината. Стучит в дверь. Дверь открывается, и его вволакивают внутрь какие-то незнакомые Серёже охранники.
– Ну что, Сергей Петрович, как вы? Как самочувствие?
– Вы меня извините. Вы меня извините. Вы меня извините. Вы меня извините.
– Да ладно, ничего, с кем не бывает.
– Вы меня извините. Вы меня извините. Вы меня извините. Вы меня извините.
– Сергей Петрович, ничего страшного. Всё нормально, вы уже в Комбинате, вы дома.
– Вы меня извините. Вы меня извините. Вы меня извините. Вы меня извините.
– Давайте пойдёмте. Давайте, вот сюда.
Серёжу ведут по системе коридоров и приводят его в его камеру/номер.
– Отдыхайте, Сергей Петрович. Сегодня был тяжёлый день у вас.
– Вы меня извините. Вы меня извините. Вы меня извините. Вы меня извините.
Дверь закрывается, Серёжа валится на свою двуспальную удобную постель и моментально засыпает.
 
Эпизод 62
Света в своём закрытом купальнике сидит на своей привычной скамейке и смотрит на море. Это продолжается довольно долго, и Света уже начинает надеяться, что Виталий не придёт. Но Виталий приходит.
– Светлана, добрый день!
– Виталий, добрый день. Всё же лучше не Светлана, а Света.
– Света, простите. Добрый день.
– Здравствуйте, Виталий. Надеялась, что вы не придёте, но вот вы пришли.
– Света… простите, мне, может, уйти?
– Да нет, зачем. Будьте, если уж стали.
– Спасибо, Света. Хороший день сегодня.
– Ничего такой, да. Виталий, я прочитала ваши тексты.
– Да? Спасибо! Ну и как?
– Как вам сказать. Ну, они такие… хорошие, в общем, тексты. Крепкие. Крепкая, качественная проза. Знаете… сейчас хорошему автору трудно пробиться. Везде кумовство, только своих печатают. Да. В премиях одни и те же списки. Одним и тем же дают! Новому талантливому автору, вот как вы, например, не пробиться. Так что шансов у вас нет.
– А вам понравилось? Понравились рассказы мои?
– Да, отличные, прекрасные рассказы. Вы прекрасно пишете. Вот это запомнилось: «гладь пруда отражала…». Что она там отражала? Не помню.
– Красноватые всполохи вечернего неба, простите.
– Да! Гладь пруда отражала красноватые всполохи вечернего неба! Да! Это же великолепно! Прямо как будто видишь всё это – и гладь пруда, и всполохи вечернего неба. Вы просто художник слова!
– Да? Вам правда нравится?
– Конечно! Это же великолепно! Кто ещё, кроме вас, так красиво опишет вечерний закат!
– Правда? Вам понравилось?
– Ну конечно! Естественно! Как же могут не понравиться такие красочные, яркие, цветастые тексты. Цветистые, я бы даже сказала. Как цветы!
– Света, я не могу поверить. Вы серьёзно? Вам правда нравятся мои рассказы?
– Да, конечно, Виталий, они отличные. Жаль, что вам трудно придётся с вашими талантливыми текстами пробиваться в нашей насквозь коррумпированной литературе.
– А вы говорили… вчера. Помните? Что можно пробиться.
– Виталий, вы идиот?
– Я?
– Да, вы.
– Я…
– Да, вы. Виталий, вы и впрямь подумали, что вот эти вот, я даже не знаю, как их обозначить… вот эти, скажем так, текстовые массивы (рассказами мне их трудно назвать) мне могут понравиться?
– Значит… вы… вы меня обманули?
– Виталий, да нет, я вас не обманула. Вас невозможно обмануть. Можно обмануть крепкого, способного автора, сказав, что он гений вселенского масштаба. А вас обмануть нельзя. То, что вы пишете, – это, простите, звенящая пустота. Это даже не бездарность, это не «плохо написано», нет. Это просто такая, скажем так, яма, огромная яма. Пустая, на месте которой никогда ничего не будет построено. Поэтому я вас не обманула. Яму обмануть нельзя. Действительно, вас нигде не напечатают (хотя, кстати, почему, есть места, где такое любят, я могу подсказать). Да, вас будут затирать, будут отказывать вам в публикациях и премиях, будут публиковать и давать премии, как вы говорите, своим. И правильно будут делать. Потому что эти «свои», как вы выражаетесь, пишут примерно в миллион раз лучше вас, вот их и будут публиковать и давать им премии. Потому что они гораздо, несравнимо лучше пишут, чем вы. Такая вот, понимаете, несправедливость.
– Светлана… Света. А что же мне делать? Да и почему так? Мне вот говорили на семинаре в Липках, что это неплохо.
– Что делать? Очень просто. Надо просто писать дальше. Писать, знаете, невзирая на чьи-то там мнения, на критику. Писать, писать и писать. Выговаривать, нести людям своё слово. И люди, знаете, рано или поздно откликнутся. Не обращайте внимания на критику. Мало ли кто обругает талантливого писателя? Вот, например, приехала столичная фифа, мельком посмотрела и вынесла типа приговор. Ну и что? Да пошлите её на хуй! Прямо вот так – на хуй! И пусть сидит себе смотрит на море. А у вас ведь слово, у вас ведь смыслы! Вы ведь писатель! Вам важно донести до людей, до народа, смыслы, нравственные коды. Или как их. Ну, в общем, вот это вот всё. Я, кстати, серьёзно. Я бы вот так ко всему этому относилась, если была бы насквозь, абсолютно бездарным писателем. И вам советую именно так ко всему этому относиться.