Сережик

Служба шла к концу, родители решили, что я должен вступить в КПСС. Они готовили мне карьеру. Я обязательно должен был после армии продолжить учебу в институте и поступить к отцу на какую-нибудь должность. А без членства в партии Ленина невозможен карьерный рост. Опять были задействованы все известные и неизвестные мне коррупционные схемы, и я пошел к Сметкину и передал ему желание моего отца. Сметкин посмотрел на меня лукаво, он сидел, как всегда, на табуретке, нога начала раскачиваться вверх-вниз все сильнее. Он предвкушал неплохой заработок.
– Три тысячи рублей, – проговорил он, жуя зубами сигарету. И затянулся с удовольствием.
Я так и передал нашим. Деньги ему вручили в городе. Маро его проклинала. Она, мол, честным трудом зарабатывает в бане свои левые десять рублей в день, а он бац – и три тысячи! Сволочь!
Но для наших главным было добиться цели. Мне оставалось просто написать заявление и демобилизоваться на три месяца позже. Это было хуже всего. Хотелось в Ереван, все уже надоело. Хотелось в институт, хотелось новой жизни – гражданской жизни.
Все мои армейские друзья уже готовились к демобилизации. Джениш сделал себе дембельский альбом с фотками. А мне было на все наплевать. Тем более что Вика, когда узнала, что я скоро заканчиваю службу, открыла мне ужасную тайну.
Она прислала последнее письмо. Она писала, что не может мне ответить тем же чувством, которое питаю к ней я. Она знает, что я ее люблю, но сама меня уже считает другом. И предлагает чистую дружбу. Потому что очень меня ценит. Письмо заканчивалось нокаутом ниже пояса. Постскриптум: «Я отдала свою девственность Сергею, окропив кровью белую простынь. Да, его тоже звать Сергей, как тебя. Я люблю этого Сергея. Это произошло еще год назад. Мы живем вместе в общежитии, он с моего курса. Я не говорила тебе, потому что ты служишь, не хотела делать тебе больно. Но уже можно и нужно посмотреть правде в глаза».
Надо же, мало того, что у меня есть две могилы с именем Сергей… Мало того, что это ложное имя отца… Еще и этот козел – Сергей. «Ненавижу свое имя!» – рыдал я, как мальчишка. Хотя почему «как»? Мне было двадцать лет.
Я был поражен, убит, уничтожен. Я хотел эту белую – или уже не совсем белую – простыню засунуть этому Сергею в задницу. Я накатал Вике толстое письмо, которое не влезло в стандартный конверт. Я даже не помню его содержания. Я запомнил только Викино письмо и процитировал вам последние строки, как они были.
И только потом понял, почему не любил свое имя. Просто мне больше нравилось, когда меня называли Ёж.
  
Тайны
Я сидел дежурным на КПП. Держал в руках пояс с бляхой, на поясе были нацарапаны месяца и под ними аккуратно подведены черточки. Сентябрь – черточка. Октябрь – черточка. Ноябрь. Последний месяц, но черточки под ним пока не было. Оставался еще долгий месяц бессмысленной службы. Надо было получить партбилет. И вернуться в Ереван… опять в никуда. В пустоту. Вики нет, друзья не радуют, да ничего не радует. На душе пусто, как в высохшей канистре из-под солярки. Соляркой вроде бы пахнет, а внутри – одно эхо.
Я пару раз уже ездил в Ереван. Мама приглашала каких-то уродок – своих студенток, мол, смотри, какие девушки, можешь и себе присмотреть. А мне было противно на них смотреть – именно потому, что мама этого хотела. Для меня это было дико. Но маме ничего сказать не мог. Я их всех ненавидел. Мне казалось, они пахнут дешевыми духами, и лифчики у них под мышками желтые. Мне казалось, зубы у них вымазаны помадой. Меня тошнило от этих девушек.
Но сейчас я был на КПП.
Из Еревана я как-то привез себе магнитофон с кассетами – чтобы слушать, когда стоишь на КПП дежурным. На одной с разных сторон были записаны Алла Пугачева и тяжелый классический рок. Deep Purple. Я любил эту кассету за ее универсальность. Как только подходит к КПП девушка – делаешь реверс, и поехали. «Без меня тебе люби-мый мо-ой…»
В один прекрасный день к КПП подошла Света. Она была текстильщицей. Очень красивая – волосы длинные, глаза голубые. И, что главное, не мама ее мне прислала.
Она попросила позвать рядового Лисина. Я о таком не слышал, но уже начал ему завидовать и ненавидеть. Подошел я к коммутатору, попросил найти рядового Лисина. И выяснилось – на радость мне, – что Лисин сидит на гауптвахте. Я невольно заулыбался, но сразу скрыл улыбку. Подошел к двери и с озабоченным видом сказал Свете, что его наказали.
Она поняла, что я типа озабочен, спросила:
– А за что он сидит?
Я понял, что разговор завязывается. Решил ей помочь.
В детстве, кода я еще жил в Айгедзоре, один мой дворовый друг постарше меня давал советы, как клеить баб. Он говорил назидательным тоном, что надо притворяться, мол, тебя они не интересуют. И бабы так и будут к тебе лезть. Я сразу вспомнил тот совет, но что-то мне подсказало – надо действовать по-другому. Так, как я.
Посмотрел на нее голодным взглядом и выпалил:
– А давайте я обо всем узнаю, вечером пойдем ко мне домой, выпьем вина, и я все вам о нем расскажу. Идет?
Света очень удивилась моей наглости: она все еще была озабочена своим другом, а тут я несу какую-то чушь. Но что-то в ней екнуло, и она сказала:
– Ох, какой ты шустрый, солдатик. Ну, если расскажешь о Лисине, то идет.
Мы назначили стрелку, и она села в такси.
Я был поражен своей смелостью. Потом, проанализировав это в зрелом возрасте, понял, что просто не умею клеить женщин. Я сразу говорю им, чего хочу. Правда, это не всегда ценится, но я не умею врать. У меня все на лице написано.
В общем, я сдал смену и спустился в город. Мне надо было переодеться и в назначенный час быть у ворот текстильной фабрики. Я надел свой знаменитый голубой костюмчик, который шил для вечеринки перед армией. Обычно, когда я его надевал, то грустил, вспоминая Вику, и сейчас тоже вспомнил, но на душе было радостно и тревожно. Я пустился бегом к фабрике, она находилась недалеко от нашего дома. Все еще не верил, что Света придет, или, думал, если и придет, то прихватит с собой подругу-уродку. Девушки вечно таскают с собой на свидания какую-нибудь ширму, чтобы тебя кинуть в кафе. Притом подругу берут всегда классом ниже, чтобы быть вне конкуренции.
Но вот открылась алюминиевая дверь на пружине, и из здания вышла Света. Мы удивленно посмотрели друг на друга и рассмеялись. Дело в том, что в Советском Союзе было сложно с одеждой, и чтобы быть оригинальным и не похожим на всех, надо было не покупать одежду, а шить у портного. В этом случае было маловероятно, что ты на улице увидишь такие же брюки или кофту на каждом втором прохожем. Но сейчас мы со Светой стояли в одинаковых нарядах, хотя и шили их у разных портных в разных городах в разное время. На ней была юбка из того же материала, в том же стиле, что и мой костюмчик. Как будто мы договорились.
Я сразу сориентировался и сказал, что это говорит о нашей глубокой духовной связи. А Света предложила мне больше не пиздеть, мол, она прекрасно понимает, что мне от нее нужно. Я был сражен наповал ее откровенностью, и мы пошли гулять по проспекту в сторону нашего дома.