Тайное дитя

– До сих пор не понимаю, почему ты мне сразу не сказала, – тихо говорит Эдвард.
– Я боялась. К тому же у нашей малышки живое воображение. Думала, она чрезмерно утомилась. Отдохнет, и все пройдет. Я не хотела обращаться к врачу из-за…
Эдвард кивает:
– А мисс О’Коннелл упоминала о чем-нибудь подобном?
– Нет, ни разу, – отвечает Элинор.
– Возможно, мы напрасно беспокоимся, – скупо улыбается Эдвард.
– Эдвард! – громогласно зовет его с корта Бартон. – Нам нужен четвертый!
– Иду! – отвечает Эдвард.
– Включайся в игру, – говорит Элинор, сдерживая дрожь в голосе. – По пути домой я раздобуду для Мейбл кусок медового кекса. Может, все дело в голоде. Она же с самого утра ничего не ела! Это моя вина. Надо было сказать мисс О’Коннелл, чтобы заранее ее покормила…
Эдвард касается колена жены:
– Элинор, не вини себя. Возможно, ты права. Кекс – это хорошо. Сладкое ей сейчас пойдет на пользу.
Она смотрит, как муж уходит на корты. Всего раз он оборачивается и машет ей. Элинор понимает: надо побыстрее увести Мейбл, пока гости не начали задавать вопросы. Софи ждет, что они продолжат разговор, но ей сейчас не до беседы. Элинор чувствует навалившееся утомление.
Она крепко прижимает дочь к себе и качает, пока голова малышки не упирается ей в грудь. Через мгновение Мейбл уже спит. Ее розовые губки раскрыты, глаза слегка подрагивают под сомкнутыми веками. Ее кожа персиково-кремового цвета гладкая и нежная. Недавняя бледность сменилась легким румянцем. Элинор никогда не наскучит смотреть на это личико, знакомое, как свое собственное.
 
Глава 6 
 Эдвард
Банк «Коулрой и Мак» находится в доме номер 24 по улице Чипсайд. Неприметное здание, беленые стены снаружи и добротная темная отделка тиковым деревом изнутри. Скромный банк, не чета финансовым гигантам акционерных обществ, но зато здесь особое отношение к каждому клиенту. Специализированный банк для состоятельных людей; для тех, кому важно знать, что их деньги находятся в хороших, надежных руках; где задают мало вопросов, но делают все, дабы как можно полнее учесть интересы клиента. Вкладчиком «Коулроя и Мака» был и отец Эдварда, храня здесь свое состояние, нажитое нелегким трудом. Стараниями банкиров деньги Хэмилтона-старшего значительно умножились в основном за счет вложений в стремительно развивающиеся отрасли американской экономики – электротехническую и сталелитейную. Сейчас владельцы банка с такой же проницательностью стараются приумножить деньги Эдварда посредством операций на финансовом рынке.
– Я не люблю рисковать, – неоднократно заявлял мистеру Коулрою Эдвард, когда тот заводил разговор о спекуляциях на фондовой бирже.
– Нынче все занимаются подобными спекуляциями, – отвечал ему мистер Коулрой. – Прекрасный способ сделать быстрые деньги.
Однако Эдвард упорно не поддавался на искушение.
– У меня достаточно денег, – не раз говорил он мистеру Коулрою, – и я хочу, чтобы все оставалось по-прежнему.
Любое рискованное предложение его нервировало.
– Как вам будет угодно, – бормотал мистер Коулрой, соглашаясь на апробированные вложения в надежные компании и государственные облигации и оставляя спекуляции волатильными ценными бумагами, фьючерсами и опционами для более смелых душ, нежели его клиент.
Мистер Коулрой наверняка родился и вырос в обеспеченной семье, где не волновались из-за нехватки денег. Поэтому он не знал и вряд ли мог понять, что у Эдварда есть все основания думать по-другому. Об этом, пусть и весьма скупо, писал Джеймс Джойс в своем «Улиссе». Отец писателя был одним из тех, кто проделал путь из низов наверх исключительно за счет собственного трудолюбия и упорства.
В двенадцать лет отца Эдварда отправили работать на шахту. Жалованье доставалось ему нелегко, и к каждому пенни он относился с такой заботой и почтением, что это вызвало бы глубокое восхищение у дядюшки Скруджа. Такое же внимательное, трепетное отношение к деньгам укоренилось и в Эдварде. Он не шел ни на какие риски и не допускал, чтобы деньги утекли сквозь пальцы, ибо слишком хорошо понимал витающую над ним возможность обеднеть.
Благодаря природному уму и неустанному труду отец накопил достаточно денег. Семья жила скромно, занимая небольшой домик и довольствуясь простой одеждой, простой пищей и простой мебелью. В детстве Эдвард был счастлив, ибо не знал иной жизни. Единственной статьей расходов, на которые отец не скупился, было образование сына и намерение поднять Эдварда выше уровня рабочего класса.
Однако реакция новых соучеников Эдварда на его незнатное происхождение была жестокой. Он быстро начал стыдиться своих «неотесанных» родителей и «жалкого домишки». С тех пор он делал все возможное, только бы скрыть свое происхождение, компенсируя историю семьи резкими выступлениями против низших слоев общества, чтобы ни у кого не закралось сомнений насчет его принадлежности к верхушке среднего класса. Даже Элинор не знала, сколь скромно начиналась его жизнь, а если бы знала – ни за что не вышла бы за него. В этом он уверен. Пусть ее семья и пережила тяжелые времена из-за гибели братьев и смерти родителей, но все они выходцы из добропорядочного сословия.
Он же был аномалией. Яркой искрой среди пепла и копоти низших классов.
– Доброе утро, мистер Хэмилтон, – здоровается с ним секретарша средних лет.
Ее седые волосы убраны в аккуратный узел. Невысокого роста, она кажется совсем маленькой за своим громадным письменным столом. Его узнают в лицо. От этого в груди разливается приятное тепло.
– У вас назначена встреча? – спрашивает она, водя пальцем по четко выписанным строчкам увесистого настольного календаря в солидном кожаном переплете.
– Доброе утро. Нет, сегодня у меня никаких встреч. Я зашел снять деньги.
– Конечно. – Секретарша поднимает на него глаза и улыбается. – Проходите.
Она открывает массивную дверь и вводит Эдварда в помещение, где сидят несколько клерков, склонившихся над конторскими книгами. Опять эта тупая, пульсирующая головная боль. Как же она ему мешает. Едва ли стоит ей удивляться. Он постоянно страдает от головных болей. Сгустки боли ударяют ему в череп. Помимо этой напасти он отвратительно спит по ночам. Минувшей ночью, что часто бывает накануне таких дней, как этот, он практически глаз не сомкнул. А теперь, после теннисных состязаний на выходных, к череде его обычных забот добавилась тревога за Мейбл. К своему удивлению, он обнаруживает, что молится Богу, в которого больше не верит, и просит, чтобы увиденное оказалось не более чем случайностью.
Секретарша подводит его к кассиру.
– Передаю вас в надежные руки мистера Джонса, – с улыбкой говорит она и возвращается за свой громадный стол.
Джонс порывисто встает, сдвигая в сторону бумаги, с которыми работал, тянется через стол, чтобы пожать Эдварду руку, и роняет авторучку.