Тайное дитя
– Сэр, это же сущее светопреставление, предсказание конца света! Ведь наша великая страна была построена на предприимчивости и изобретательности наших иммигрантов. Согласны? – спрашивает Уилсон, лихорадочно строча в блокноте.
– В общем-то, да, однако иммигранты иммигрантам рознь, – вмешивается Лафлин. – Мы просто отделяем менее желательных от желательных и в то же время поощряем обладателей лучшего генофонда, которые просто обязаны иметь больше детей. Большее число детей в семьях этих людей необходимо для будущей безопасности нашей расы. К сожалению, эти люди как раз и прибегают к методам планирования семьи.
Лафлин поворачивается и сердито смотрит на высокую женщину средних лет. Та слушает его слова и качает головой.
– Если бы решение целиком зависело от меня, – подхватывает Дарвин, – можете это тоже записать… я бы ввел строгую классовую сегрегацию. Смешение разных слоев недопустимо, иначе будет сохраняться риск постоянного снижения биологического потенциала людей.
– Это же применимо и к межрасовому смешению, – добавляет Давенпорт. – Число детей в семьях низших рас должно быть строго ограниченно, тогда как среди высокоразвитых рас следует поощрять многодетные семьи, чтобы в каждой семье рождалось минимум от четырех до шести детей!
Журналист переворачивает страницу и продолжает строчить, сосредоточенно морща лоб.
– И все равно прогресс окажется слишком медленным, – вступает в разговор еще кто-то. – Эвтаназия – вот каким путем необходимо идти. Расходы на институционализацию огромного и продолжающего расти населения непомерно высоки.
Эд Уинслоу перестает строчить и поднимает глаза от блокнота. Его брови исчезают под нависшей прядью волос.
– Эвтаназия?! – восклицает он, подняв руку с карандашом. – Неужели вы всерьез ратуете за нее?
– Для большинства этот шаг оказался бы слишком радикальным, – поспешно заявляет Давенпорт. – Это не входит в нашу нынешнюю стратегию.
Журналист что-то бормочет, качает головой и возвращается к записям.
– А это не что иное, как аргумент в пользу планирования семьи, – раздается женский голос. – Маргарет Сэнгер, – представляется женщина, на которую недавно сердито поглядывал Лафлин.
Ее имя и лицо знакомы Эдварду. Он вдруг вспоминает, что несколько лет назад встречал ее в Лондоне вместе с Мэри Стоупс. Обе работали в схожих направлениях. Если ему не изменяет память, из-за ее деятельности в сфере контроля рождаемости ей даже пришлось покинуть Нью-Йорк.
– Большинство бедных семей с ограниченными доходами были бы только рады иметь меньше детей, если бы им были доступны соответствующие средства и знания. Это в значительной мере помогло бы нам двигаться к улучшению состава населения.
Давенпорт с подозрением косится на Маргарет Сэнгер. Чувствуется, друзей среди собравшихся у нее немного.
– Но то, что вы проповедуете, опасно, – говорит он. – Практика планирования семьи не сбалансирована. К ней прибегают как раз те, кого мы призываем иметь больше детей. Посмотрите, к чему привел контроль рождаемости у французов! Высшие слои общества обезлюдели!
– Дело совсем не в этом, сэр, – отвечает Сэнгер, возвышая свой голос, чтобы ее было слышно среди общего гула. – Каждая женщина должна обладать правом самостоятельно решать, иметь детей или нет. Как и вы, я горячо выступаю за то, чтобы низшие слои плодились как можно меньше. Вы также знаете, что я поддерживаю стерилизацию тех, кому вообще нельзя иметь детей. Но все меры должны осуществляться без ущерба для женщины. Женщинам необходимо представить право самостоятельно распоряжаться своим телом.
Сэнгер становится все оживленнее. Чашка в ее руке подрагивает, выплескивая кофе на блюдце. Карандаш Уинслоу так и летает по блокнотной странице.
– В выживании нашей расы роль женщин значительно важнее, нежели мужчин, – говорит Дарвин. – Что станет с родом человеческим, – смеется он, – если каждая полноценная, умная, хорошо образованная женщина решит, что она не желает жертвовать своими свободами ради ограничений, накладываемых материнством? Что тогда? – Маргарет открывает рот для ответа, однако Давенпорт хлопает в ладоши. – Боюсь, я вынужден завершить эту оживленную дискуссию. Мне пора произносить вступительную речь, – с улыбкой сообщает он.
– Один момент! – восклицает Уинслоу, поспешно убирая блокнот и карандаш. – Мне нужно сделать снимок!
Группа послушно выстраивается. Уинслоу что-то подкручивает на фотокамере. Ярко вспыхивает магниевая лампочка. Снимок сделан.
Давенпорт отправляется произносить свою речь. Уинслоу следует за ним по пятам, неся на плече штатив.
Эдвард один бродит по главному выставочному залу, отмечая статьи и экспонаты, к которым собирается вернуться позже. «Алкоголизм и наследственность». «Умственные нарушения у близнецов». «Эра сверхчеловека». «Преступность и упадок расы». «Евгеника для школ». «Подводные камни контроля рождаемости». «Специальные заведения, колонии и стерилизация – путь вперед».
Глядя на экспонаты, он с некоторым раздражением отмечает, что Америка ушла далеко вперед в этой гонке за создание высшей расы. Его стране, если она не хочет отстать, нужно поднажать.
Он вдруг ощущает беспричинную усталость и идет в кафетерий, где для восполнения энергии берет себе чашку черного кофе и жареный пончик. Эдвард усаживается в тихом углу. Родной дом кажется ему бесконечно далеким. Как сейчас ему недостает Элинор, сидящей напротив! Она бы добавила в чашку сахара и сливок и, помешивая кофе, говорила бы: «Ох, я знаю, что нельзя себе потворствовать, но вредящее талии благотворно для души. Эдвард, ты согласен?» Он улыбается своим мыслям. Он совсем не беспокоился бы о размере ее талии, особенно сейчас, когда она ждет его ребенка.
Эдвард возносит краткую молитву, чтобы у второго ребенка не обнаружились дефектные гены, как у маленькой бедняжки Мейбл. Мысли о дочери подобны ножу, вонзенному в открытую рану. Мейбл, которую они должны прятать от мира в детской. Мейбл, которая не сможет посещать школу для девочек, куда они собирались отдать ее в этом году. Мейбл, лишенная игр с деревенскими сверстниками, вынужденная довольствоваться обществом своей угрюмой, строгой няни мисс Картрайт-Джонс. Той платят непомерно высокое жалованье, зная, что она будет держать язык за зубами. Какая горькая ирония скрыта во всем этом, учитывая тематику конференции, куда съехалось столько ученых, включая и его. Но одно с другим не связано. Конечно же нет. Мейбл не относится к тем, о ком пойдет речь в докладах и обсуждениях. Люди из низших слоев – это нечто иное. Они уроды и чудовища. Преступники и ничтожества. Подонки, убивающие невинных женщин вроде матери Элинор и оставляющие после себя годы горя и отчаяния.
– Эдвард!
Он резко вскидывает голову, удивляясь тому, что находится здесь, далеко-далеко от бед Брук-Энда. Это Гарри.
– Вот вы где прячетесь! Вы хорошо себя чувствуете?
– Да. Просто… заглянул сюда подкрепиться. Не составите мне компанию?