Тайное дитя

– Почему бы нет, – соглашается Элинор. – Я могла бы пригласить и Софи с Генри. Но при условии, что ты не будешь безостановочно говорить об Италии и нагонять на гостей тоску.
– В Италии нет ничего тоскливого.
– Для тех, кто там побывал.
Дождь еще сильнее барабанит по оконным стеклам. Гром подобрался совсем близко. Элис убирает тарелки после десерта. В этот момент ослепительная вспышка молнии озаряет сад. Электричество мигает и гаснет. И тут же оглушительно и неожиданно гремит гром. Женщины с криком бросаются к окну. Новая вспышка озаряет не только сад, но и окрестные поля.
Элис отправляется за газовыми лампами и приносит две. Следом за ней входит мисс О’Коннелл, няня Мейбл, держа на руках дрожащую от страха малышку.
– Простите за вторжение, сэр, – говорит мисс О’Коннелл, и губы ее кривятся, будто ей неприятно это говорить. – Ребенок никак не угомонится. А тут еще эта гроза, свет погас и все такое. Кричала, что хочет к маме. Пришлось принести ее сюда.
В певучем ирландском акценте мисс О’Коннелл есть что-то гипнотическое. Ее негромкий голос не вяжется с ее обликом. Она женщина крупная. «Крепкокостная», – слышится Эдварду голос покойной матери, когда он смотрит на няню. Широченная талия, внушительный бюст, курносый нос и изогнутые брови.
– Ничего страшного, мисс О’Коннелл, – отвечает Элинор.
Она встает из-за стола и подходит, собираясь взять дочь на руки.
Полное имя няни – Грейс О’Коннелл. «Тоже странно», – думает Эдвард. Чего-чего, а грациозности [3] мисс О’Коннелл лишена напрочь.
– Я сейчас ее успокою и уложу спать. А вы можете поужинать.
На лице няни написано облегчение. Напряжение спадает с ее лица, губы складываются в улыбку. Повернувшись, она уходит из столовой.
Мейбл цепляется за мать и озирается своими огромными сине-черными глазами.
– Привет, малышка, – говорит Эдвард, тянется через стол и гладит дочь по волосам, мягким и тонким, как шелковые нити. – Гром не причинит тебе вреда. Это всего лишь шум.
– А няня говорит, что это Бог на небесах гневается на плохих людей. Он кричит на них и замахивается большим-пребольшим молотом, если внутри тебя есть зло, как у меня иногда бывает, – говорит Мейбл, продолжая дрожать. – Это Бог погасил свет.
– Мейбл, какую чепуху ты повторяешь?! – возмущается Эдвард. – И о чем только думает эта няня, заполняя твою головку подобной ерундой!
Элинор кривит губы и качает головой.
– Мама, я что, плохая? – спрашивает Мейбл. – Это из-за меня свет погас?
– Нет, Мейбл! Ни в коем случае. – Элинор выразительно смотрит на мужа и берет пухлую ручонку дочери. – Папа прав. Гром – это всего лишь звук молнии, мелькнувшей на небе. Он не сделает тебе ничего плохого. Утром я серьезно поговорю с няней, чтобы больше тебя не пугала.
– И зачем только она пугает бедняжку Мейбл? – включается в разговор Роуз.
Неожиданно гром грохочет снова. Мейбл зажимает уши и громко вопит. От молний в столовой на мгновение становится светло, как днем.
– Пойдем, я уложу тебя в кроватку, – осторожно предлагает Элинор, опуская дочь на пол.
– Давай я ее уложу, – вызывается Роуз; она берет лампу и ведет Мейбл к двери. – Обещаю: завтра свет починят. А я положу тебя в теплую кроватку, где до тебя не доберется никакой гром, и посижу с тобой, пока ты не уснешь. Хочешь послушать сказку? Или спеть тебе колыбельную? Чего ты больше хочешь?
– Колыбельную, – отвечает довольная Мейбл, позволяя увести себя из столовой.

Гроза выдохлась. Эдвард курит на террасе. Во влажном воздухе терпко пахнет землей. К запаху земли примешивается сильный пряный аромат жасмина, кусты которого растут под террасой. Ливень смыл жаркий липкий воздух. Дневной зной сменился приятной прохладой. Роуз и Элинор уже легли, и Эдвард наслаждается покоем и уединением.
Докурив сигарету, он поднимается по лестнице и тихонько стучится в дверь комнаты Элинор. Недельная разлука, скопившееся электричество, высвобожденное грозой, а также потребность отвлечься только усилили желание Эдварда.
На ней кремовая ночная сорочка без рукавов. Ткань сорочки дразняще прозрачная.
– Дорогая, – говорит он, обнимая ее, и его ладони скользят по шелковистой коже, – я так по тебе соскучился!
Он приподнимает ей подбородок, чтобы видеть лицо, и целует в теплые податливые губы. Элинор отвечает коротким поцелуем, затем отталкивает мужа, но при этом улыбается. Ее щеки пылают.
– Эдвард! – Она стискивает его руку. – Я целую неделю жаждала поговорить с тобой наедине.
Он вновь тянется к ней, крепко прижимает и легонечко, как она любит, целует в шею. Но жена отталкивает его, и он смеется этой странной игре, которую она затеяла.
– Нет, – твердо произносит Элинор, выворачиваясь из его объятий. – Ты должен выслушать. Садись.
Она подводит мужа к кровати, где он садится, прижимаясь к ней, и гладит его по руке.
– У меня есть самая замечательная новость. – Элинор кокетливо смотрит на него из-под ресниц, покусывая губу.
– Давай говори, – смеется он, отводя прядку волос с ее щеки. – Не держи меня в напряжении.
– А сам догадаться не можешь?
Он затаивает дыхание:
– Смею ли я надеяться?
– Да. Я всерьез считаю, что на этот раз мы сумеем!
– Ты уже побывала у врача?
– Побывала. Он уверен, что я нахожусь на четвертом месяце. У меня отвратительное самочувствие, и он считает это очень хорошим знаком. Невероятно! Чем сильнее тошнота, тем лучше.
– И ты все это время молчала.
– Не хотела давать тебе неоправданных надежд и искушать судьбу. И потом, я сама только на этой неделе окончательно уверилась, что беременна.
Эдвард целует ее. Нежно, с благодарностью. И Элинор его не отталкивает.
– Я знаю, мы давно не… Но врач сказал, по соображениям безопасности мне нужно избегать… Ну ты понимаешь. Потому что те три раза… Эдвард, надеюсь, ты не возражаешь? Прости, пожалуйста. Я бы не хотела рисковать.
Возражает ли он? Конечно возражает.
– Я даже не мечтал, – говорит он и осторожно касается ее живота. – Ребенок – самое важное. Это поистине замечательная новость. – Он пристально заглядывает ей в глаза. – Я счастливее любого мужчины на свете. Честное слово. – Сейчас он действительно сказал правду. – Ты должна отдыхать.
Эдвард вздыхает и гладит ее по коленке. В неярком свете газовой лампы она красивее, чем прежде. У него щемит сердце.
– Эдвард, оставайся.
– Нет. Тебе будет лучше спаться одной. Я прекрасно посплю у себя в комнате, – лжет он.