Дни, когда я плакала

Она поджимает губы. Потом вскидывает руки и поворачивается.
– Ну ладно. Но я всё равно узнаю! – и с уверенным видом выходит из комнаты.
Мы с Мэттом переглядываемся с выражением ужаса на лицах. Мы были почти на волоске. Он беззвучно произносит одними губами: «Это небезопасно».
Я шевелю губами в ответ: «Определенно».
Он слегка приподнимает подбородок, кивая на дверь, и встает с приставкой в руке. Я слезаю с его кровати и следую за ним, и мы тут же сталкиваемся с его мамой, прижавшейся ухом к двери. Она выглядит такой же растерянной, словно застуканной на месте преступления, так только что выглядели и мы.
– Мам, что ты делаешь? – ошеломленно спрашивает Мэтт.
– Я просто принесла тебе…
Ее руки пусты.
– Принесла мне что? – спрашивает он.
Она оглядывается на темный коридор.
– Принесла тебе хорошие новости: у нас завтра на ужин стейки. Мы будем рады, если ты к нам присоединишься, Куинн.
Мэтт качает головой и обходит маму.
– Она вегетарианка! – Я иду за ним, тоже игриво покачав головой в ее сторону.
– Так что, никакого стейка? – кричит она нам вслед.
Мы спускаемся по лестнице мимо оленьих голов на стенах и коровьих шкур на полу, проходим через кухню к задней двери. Он не надевает футболку, и никто из нас не обувается. Мы бежим через двор к батуту. Он сразу же запрыгивает на него, показывая свое атлетичное тело. Я останавливаюсь и взбираюсь на батут медленно и аккуратно. Потом мы занимаем позиции, чтобы поиграть во «вперед-назад» на лодыжках, но, кажется, мы еще никогда не играли так, чтобы он был без футболки.
– Ладно, – он прижимается кожей к пальцам моих ног, положив руки мне на голени, всё еще играя в приставку, словно его и не прерывали.
Его грудь теплая, волосы покалывают кожу на моих ступнях. Я опираюсь на отведенные назад руки и поднимаю взгляд к чистому ночному небу.
– У меня такое ощущение, будто я больше не знаю, что за человек мой отец, – раздается словно из ниоткуда как для меня, так и для Мэтта. Я не планировала говорить об этом, но теперь, когда сказала, чувствую, как по пищеводу вверх устремляется поток.
– Почему? – спрашивает он, бросая на меня быстрый взгляд, прежде чем снова уткнуться в игру.
– Я всегда считала, что он осознает… ну знаешь…
– Нет, я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Осознает расовые вопросы и всё такое.
Мэтт морщится. От упоминания расы ему становится некомфортно.
– Мне кажется, что, возможно, ему не настолько нравится цвет его кожи, насколько я думала, и, возможно…
– Погоди, почему ты так решила? – он поднимает взгляд. – Это же безумие. Я знаю твоего отца уже сто лет. Я знаю, он гордится тем, что стал первым темнокожим главным хирургом в его больнице. Это едва ли не второе, о чем он сообщает людям, после своего имени. А после этого – тот факт, что он учился в Колумбийском университете, – Мэтт смеется и возвращается к своей игре. – Мне кажется, тебе просто его не хватает, – говорит он. – Я знаю, что его часто не бывает дома.
Я кривлю рот, глядя в ночное небо.
– Ага, – отвечаю я, – Может, и так.
Он не понимает. Всё это не имеет значения. Мой отец, может, и гордится тем, что он первый темнокожий главный хирург, но это не значит, что он гордится тем, что он темнокожий.
Когда я возвращаюсь домой, мои родители всё еще ругаются, но теперь я уже не могу сбежать к Мэтту, так что сажусь на подвесные качели и жду на улице.
Она кричит:
– А ты знаешь, что твоя дочь ходит по твоей гардеробной, когда скучает по тебе?
Я не знала, что она об этом знает.
– А вот что случается, когда я здесь. Это для нее не лучше.
– Твои отношения с дочерью не должны складываться как на расстоянии, когда вы живете в одном доме.
– Как насчет наших отношений, Венди? Почему ты не заботишься о них?
– Да я единственная, кто о них заботится. Ты слишком занят, чтобы о них беспокоиться.
– Сложно вспомнить, почему мы продолжаем это делать.
– Мы продолжаем это делать из-за Куинн.
Так, значит, когда я уеду в колледж, у них не будет причин продолжать ссориться.

Семь вещей, которые постоянно перемещаются по папиному гардеробу
1. Часы с серебряным браслетом, подаренные ему его отцом, – с его именем Дезмонд Джексон, выгравированным внутри.
2. Крышечка от его любимого одеколона – того, что ему подарила моя мама на их годовщину три года назад.
3. Его черный галстук.
4. Его рабочие кроссовки.
5. Его бесконечные формы.
6. Я.
7. Мама.
 
Глава 10 
 Десять правил, которые ежедневно нарушает Оливия Томас
Едва проснувшись, я тут же выглядываю в окно. Машина папы всё еще припаркована рядом с маминой. У меня в животе всё скручивается и сжимается.
Я одеваюсь и, пока спускаюсь по лестнице, слышу звон кастрюль и сковородок. Оказавшись на кухне, я обнаруживаю отца, изучающего коробку со смесью для блинчиков. Мама, одетая в халат, прижимается к его спине. Это зрелище вызывает у меня противоречивые эмоции.
– Доброе утро.
Они оба резко поворачиваются, а я беру яблоко из вазы и набор для ланча со стойки.
– Положи всё обратно, Куинн. Я готовлю завтрак, – говорит папа. Мама встает на носочки и целует его в щеку. Папа улыбается, поворачиваясь к ней губами.
– Я не хочу опаздывать на пересдачу теста.
Папа вздыхает, прижимая маму к своему боку.
– А эти шорты не слишком короткие?
– Пап, – я закатываю глаза. Он не может просто проснуться однажды утром, увидеть, как я ухожу в школу, и пытаться указывать мне, как одеваться.
– Я просто говорю. У вас в школе не существует дресс-кода.
– Не без причины, – говорю я, выходя в прихожую, – там понимают, что то, как я одеваюсь, ни в какой мере не влияет на мое образование.
– Куинн, сегодня после школы сразу возвращайся домой, – говорит мама, – мы идем на ужин.
Я оглядываюсь на них и вижу сердечки у них в глазах.
– Мы все?
Папа кивает, потом снова поворачивается к своей любящей жене.
И снова начинается этот цикл. Папа приедет домой сразу после работы, как и мама. Они всё будут делать вместе. Но сегодня вечером или, может, завтра, в зависимости от силы этого любовного заклинания, вновь начнутся ссоры.