Собирается буря
Лицо Аттилы потемнело.
Аэций! Почти бессознательно великий гунн попытался перестать думать о нем. Аттила не хотел видеть это имя в списке врагов, появившемся в голове. Остальных можно с удовольствием победить и проглотить, как лев антилопу. Но Аэций… Его стоит убить. Или его стоит оставить в живых?
— У него есть семья? — спросил Аттила у собравшихся шпионов и повернулся к женщине, вернувшейся из самой Равенны.
Она выглядела смущенной.
— Аэций, — хрипло произнес Аттила. — Стратег.
Женщина покачала головой:
— Он ни разу не был женат.
Каган гуннов казался озадаченным.
— Говорят, — сказала женщина, — он любит Афинаиду, императрицу.
— И что стратег собирается с этим делать? Разве ему не хочется сыновей?
Женщина покачала головой. Он не понимала.
Аттила сел и стал думать. Благородный возлюбленный. Великодушный солдат. Последний из римлян, достойный уважения. Друг детства. Заклятый враг. Его тень, его возмездие.
— Где стратег сейчас?
— У визиготов. При дворе короля Теодориха в Толосе. Аэций снова оскорбил императора Валентиниана своей прямотой.
На лице Аттилы появилась едва заметная улыбка:
— Боюсь, скоро Валентиниан еще больше обидится. Но тогда ему как раз понадобится Аэций.
Но Аттила понимал, почему Аэция отправили в изгнание.
Трусливый император Валентиниан не мог смотреть на такого человека с подозрением и горькой обидой. Полководцы, подобные Аэцию, постоянно приковывали к себе внимание. Так случалось довольно часто. Поэтому в военную палатку молодого главнокомандующего с завидным постоянством приходили новости об организации заговора против него. Необходимо было бежать, чтобы спасти свою жизнь. Иногда сообщения приносили, если верить слухам, от самой Галлы Плацидии.
Аэций отправился в изгнание и останавливался у франков, бургундов или визиготов, против которых всегда сражался. Те огромные, мускулистые, краснолицые воины из германских племен неизменно приветствовали стратега как брата, заставляя пить из кружек пенящийся эль и уговаривая не уходить ради их блага, напасть на Рим и покорить город ради своего. Тогда Аэций отхлебывал напитка, благодарил за радушный прием и не говорил больше ни слова. Когда туземцы смеялись над ним, стратег просто улыбался. Как только стало известно, что императорский двор прощает изгнанника за любые преступления, тот немедленно оседлал коня, попрощался с великодушными хозяевами, поехал без свиты обратно на юг и без малейшего упрека вновь принял командование западной армией.
Таким был мужчина, в которого превратился голубоглазый юноша. Насколько же четко Аттила помнил Аэция, торжественно стоящего в степной траве по пояс, когда впервые увидел его. Высокий, гордый, стройный молодой человек… Как Аттиле в Риме, так Аэцию пришлось провести детство в чужом лагере гуннов. Когда они вместе ездили по скифским степям в те долгие летние дни, вся жизнь и весь мир казались яркими и солнечными.
Каган хрипло велел шпионам убраться и поднес руку к глазам, не сосредоточиваясь ни на чем и глубоко погрузившись в воспоминания.
Однажды они выехали вместе — Аттила, Аэций и два мальчика-раба. Всего лишь вчетвером они убили ужасного вепря и тащили тушу на обратном пути в лагерь! А теперь великий гунн узнал, что и стратег тоже провел много лет в изгнании, вдали от любимого народа.
Искорка исчезла из глаз, пропала вся сардоническая радость от абсурдности этого мира. Конечно, существовал смысл и пример для подражания; и Драматург был автором трагедий.
Глубокая печаль наполнила душу Аттилы.
Стройный мальчик-римлянин, который положил руку на эфес меча, когда Руга ударил Аттилу по лицу, и стал бы биться, защищая друга. Вдвоем они лежали всю ночь в повозке на равнине, ожидая наказания, связанные и не состоянии пошевелиться, смеясь, дрожа и криком отпугивая шакалов…
О, Аэций! О, вы, боги, боги!..
Часть вторая
ОБЪЕДИНЕНИЕ ПЛЕМЕН
Глава 1
Меч Саваша и правители-данники
Новости распространялись подобно степному огню, охватившему берега от Дуная до Аральского моря: найден меч Саваша!
Саваш был богом войны у гуннов. Легенды гласили: любой, нашедший его меч, станет властелином всего мира.
Рассказ о том, как оружие обнаружили, казался странным.
Некий пастух бродил по степи, когда заметил, что одно из животных порезало ногу. Он пошел по кровавому следу в траве и увидел прекрасный меч, наполовину засыпанный землей: тонкий орнамент, извилистое, суживающееся лезвие, какого никогда прежде встречать не доводилось. В суеверном страхе пастух отдал находку Аттиле, и каган тут же воспользовался случаем. Подняв оружие над головой, гунн заявил, что обнаружен меч Саваша.
Один человек из толпы не кричал громко от радости, а наблюдал, и вскоре его лицо, обычно бесстрастное, приняло крайне озабоченное выражение. Это был грек Орест. Только он из всех ликующих людей заметил: меч, который верховный вождь держал в руках, оказался подарком юному Аттиле, сделанным римским стратегом Стилихоном.
Невероятно циничное поведение? Обман хитрым и беспринципным повелителем своего же народа? Ослепление магическим «божественным мечом», в действительности изготовленным в каком-то императорском арсенале в Италии, в самом «сердце» неприятеля?
Но нет, это было не так просто. Крайнее удивление на лице Ореста постепенно снова сменилось безмятежностью.
Аттиле часто нравилось произносить шепотом таинственный стих:
Коль суждено будет пасть от гордыни и похоти,Значит все это одно — сами заколем себя…Сейчас Орест хорошо понимал своего кровного брата и друга.
Аттила объявил себя каганом всех гуннов, живших от реки Дунай до Китайской стены. В качестве дани привезли индийский жемчуг, восточные шелка и балтийские меха. Ночью Аттила встал и в самый разгар праздника по поводу прибытия Дания, обращаясь к своему народу, заявил: вскоре их империя покорит мир.
И люди поверили в эти слова. Построили огромный деревянный алтарь, такой же высокий, как дворец вождя. Зарезали много животных, жертвенник окропили кровью и жиром овец, крупного рогатого скота и лошадей.
В последующие дни, услышав новости, распространившиеся в обширных скифских степях на востоке, пришло большое количество людей и засвидетельствовало свое почтение — мелкие князьки, правители крошечных, разбросанных повсюду отрядов белых гуннов с берегов Каспия, кривоногие главари гефалитских гуннов, обитавших около Аральского мира. Даже из более отдаленных восточных областей явились те, кто едва ли были похож на гуннов. Эти одевались скорее как разбойники, чем правители. Они спустились на крепких маленьких лошадях с сочных зеленых лугов под сенью гор Тянь-Шань, поклонились кагану Аттиле, а затем встали и обняли своего повелителя, словно давно потерянного друга. Подобным теплым образом приветствовали Аттилу и гунны-отшельники с юга священного Алтая и из ужасной пустыни Такла-Макан.
Души наполнялись радостью, когда люди видели, как любили и узнавали их правителя все эти кочующие племена гуннов. Оставалось гадать, где тот побывал во время изгнания, сколько страданий перенес и сколько подвигов совершил, чтобы завоевать уважение у такой огромной толпы, словно герой народных мифов. Он стал подобен самому Таркану, выполнившему семь заданий, чтобы завоевать руку прекрасной дочери шаньюя Байкала. Ее красота превращала любого иного в каменный столб.
Аттила любезно принимал всех и показывал магический меч, который гости, становясь на колени, молча, объятые благоговейным страхом, целовали клинок. Человек, держащий оружие, приковывал к себе особое внимание. Безжалостные вожди племен, живших на равнинах, в горах и в пустынях, отлично знали: любой мошенник мог бы взмахнуть драгоценной находкой и заявить, что это меч Саваша. Но этот мужчина вовсе не был обманщиком. Он излучал такую силу, которая заставляла всех, стоящих рядом, трепетать до костей, словно пораженным какой-то стремительно распространяющейся лихорадкой. Перед гуннами стоял почти ставший легендой сын Мундзука, много лет назад отправленный далеко на восток в изгнание. Вожаки слышали его историю. А теперь Аттила, назначивший сам себя каганом, был здесь. Вокруг царила доброжелательная атмосфера, и даже мелкие князьки гордо подняли голову, испытывая страх и сильную привязанность одновременно.