Порожденная грехом 1 (ЛП)

 — Только не говори, что ты ни разу не отсасывала этому бедному мудаку за два года отношений. Неудивительно, что он всегда выглядел таким измученным. Я бы тоже был таким, если бы не получал хорошего длинного минета в последние годы.
 — Прекрати произносить это слово, — пробормотала я.
 Я никогда не хотела делать Джованни оральный секс, и ему бы и в голову не пришло попросить меня об этом. В наших отношениях он никогда даже близко не подпускал меня к своей ширинке.
 — Эта дискуссия окончена.
 — Я заставляю тебя испытывать неловкость? — спросил Мэддокс, явно наслаждаясь собой.
 Он заставлял меня чувствовать неловкость по разным причинам, ни одну из которых я не стала бы обсуждать с ним, особенно когда мы делили постель.
  Флирт с ним. 
 Таков был план, но выполнить его оказалось сложнее.
 Мэддокс наблюдал за мной, и мои ладони вспотели. Мое тело никогда так не реагировало на чье-то присутствие. Я заставляла других нервничать, а не наоборот.
 — Зачем кому-то прокалывать гениталии? — выпалила я, желая нарушить тишину.
 Ответная улыбка Мэддокса только заставила меня почувствовать себя еще горячее.
 — Получать больше вожделения и, что еще более важно, отдавать больше вожделения.
 Мой разум пришел в бешенство. Мы с Мэддоксом уставились друг другу в глаза, затем он со смешком покачал головой и перевернулся на спину.
 — Ложись спать, пока мы оба не сделали то, о чем могли бы пожалеть.
 — Сомневаюсь, что ты пожалеешь обо мне, — сказала я.
 Мэддокс закрыл глаза с сардонической улыбкой.
 — Я не пожалею.
 Его подтверждение ошеломило меня. Мои глаза скользнули по его груди, которая не была прикрыта одеялом.
 — А ты, ты бы пожалела? — спросил он в конце концов.
 — Определенно, — ответила я.
 Я даже не хотела думать о том дерьме в социальных сетях, которому меня подвергнут, если станет известно, что я переспала с байкером, даже если это должно было спасти меня. В наших кругах девушек осуждали в мгновение ока. А моя семья? Папа бы сошёл с ума.
 Мэддокс кивнул, его глаза все еще были закрыты.
 — Да. Ты определенно пожалеешь.
 Марселла провела последние три ночи в моей постели, и каждая ночь была более мучительной, чем предыдущая. Я ощущал ее присутствие повсюду. Когда я лежал без сна рядом с ней ночью, и почти не спал, я практически обезумел от ее запаха и образов ее тела, прокручивающихся перед моими закрытыми глазами.
 Я наполовину надеялся, наполовину боялся, что Марселла наброситься на меня, даже если это будет только ради ее спасения, но до сих пор она сдерживалась. Несмотря на ее убийственное тело, она не привыкла заигрывать с мужчинами. Я не был уверен, было ли это из-за ее консервативного воспитания или потому, что она привыкла к мужчинам, бросающимся к ее ногам.
 У меня мелькнула мысль сделать то же самое.
 Некоторые девушки одевались в дорогие платья и накладывали тонны макияжа, чтобы выглядеть презентабельно, но Марселла в моей одежде и без макияжа была видением, которое заставляло их всех стыдиться.
 — О чем ты думаешь? — спросила она ни с того ни с сего.
 — Разве это не тот вопрос, который ты задаешь своему жениху, когда он остается на ночь?
 Она пожала плечами.
 — Джованни никогда не оставался на ночь.
 Придурковатое имя для придурка, затем мой мозг зарегистрировал ее слова.
 — Почему?
 — Мы придерживаемся наших старых ценностей, — сказала Белоснежка как ни в чем не бывало. — И я живу со своими родителями.
 Я не мог оторвать взгляда от ее голубых глаз, сияющих на фоне темных угольных волос.
 — Дай угадаю, твой жених обмочился бы из-за твоего старика.
 Она ухмыльнулась.
 — Как и большинство людей.
 — Не я.
 — Нет, — согласилась она мягким голосом. — Не ты, Мэддокс.
 
 Блядь. Мне хотелось, чтобы она перестала произносить мое имя таким нежным напевом. И все же я никогда не спрашивал ее, потому что в тот момент, когда последний слог замер на ее губах, я страстно желал услышать его снова. Она была как наркотик, перед которым я не мог устоять, а я еще даже не пробовал ее на вкус. Без сомнения, она была бы похожа на крэк. Один раз и ты станешь зависимым, и в конечном счете она погубит тебя.
 — Какое твое любимое детское воспоминание об отце?
 Я не ожидал такого вопроса. Никто никогда не спрашивал меня о чем-то подобном. Я ломал голову, пытаясь придумать ответ. Большинство моих воспоминаний не были счастливыми. Мой старик не был лучшим отцом, но он был отцом.
 В моей голове промелькнули образы отца, ссорящегося с мамой, или сидящего на диване с пивом, или вообще отсутствующего.
 — Он умер до того, как мы смогли создать много хороших воспоминаний, — сказал я.
 Но в глубине души я знал, что счастливых воспоминаний было бы немного и они были бы далеко друг от друга, даже если бы Витиелло не убил его. Но иметь плохого отца было лучше, чем не иметь его вообще.
 — Но ты скучаешь по нему?
 Больше всего я скучал по тому, что могло бы быть. Я скучал по тому, что у нас никогда не было шанса наладить хорошие отношения. Я скучал по тому, что мой старик так и не получил шанса стать хорошим отцом.
 — Конечно, — ответил я, но слова прозвучали неубедительно.
 Марселла наклонила голову так, что ее волосы веером рассыпались по подушке, как смола.
 — А твоя мама?
 — Она стала старухой моего дяди через несколько недель после убийства моего старика.
 Это должно было ответить на ее вопрос. Моя мама никогда по-настоящему не скучала по отцу. Она могла бы не становиться старушкой президента, если бы мой дядя немедленно не сделал ее своей.
 Я указал на нее жестом.
 — Твоя очередь.
 Я все еще не мог смириться с тем фактом, что Марселла Витиелло лежала в постели рядом со мной, в моей черной футболке и боксерах, и разговаривала со мной так, будто это была самая нормальная вещь в мире.
 — Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о своем любимом воспоминании детства? Уверен, что хочешь услышать какие-нибудь истории о моем отце?
 Я чертовски уверен, что не хотел представлять Луку Витиелло хорошим отцом. Я хотел бы, чтобы воспоминания Марселлы о нем были такими же мрачными, как мои о моем отце, но я не слабак. Я могу принять правду.
 — Продолжай.
 Взгляд Марселлы стал отстраненным, затем ее губы изогнулись в мягкой улыбке, которую я никогда раньше не видел на ее обычно таком сдержанном и осторожном лице.
 — Когда мне было семь, я впала в период, когда была убеждена, что монстры жили в моей гардеробной и под кроватью. Я едва могла заснуть. Поэтому папа каждый вечер проверял все возможные укромные места в моей комнате, и даже когда он возвращался домой поздно ночью, после тяжёлого рабочего дня, он все равно пробирался в мою комнату и убеждался, что я в безопасности. Как только он проверял комнату, я знала, что монстры ушли, и всегда засыпала в течение нескольких минут. Но за несколько секунд до того, как я проваливалась в сон, папа всегда целовал меня в лоб.
 Я не мог представить Луку Витиелло таким, каким его описывала Марселла, любящим, заботливым отцом. Он был монстром, который все еще преследовал семилетнего меня. Думая о нем, я всегда видел безумца с топором и ножом, убивавшего людей, похожих на мою семью. Он человек, ставший нашим врагом еще до моего рождения. Это не новая вражда, но она длилась несколько поколений.
 Марселла посмотрела на меня.
 — Ты мне не веришь?