Только он

– Алёна Игоревна, хорошо, что вы не ушли. У вас тут телефон звонит.
Алёна обернулась в её сторону, махнула рукой.
– Да, спасибо. Уже иду. – На прощанье коротко глянула на Решетникова, чтобы произнести, приобрётшее уже какой-то особый смысл: – До свидания, Дима. – И решительно двинулась в сторону «Преподавательской».
Больше она не остановится, что бы он ни сказал. Хватит. Сразу надо было так поступить, а не вестись на его непредсказуемые загадочные фразы.
А телефон не дождался её и уже замолчал. Номер совершенно незнакомый. Скорее всего, реклама или какой-нибудь соцопрос, но не важно. А если важно, то сами перезвонят. И Алёне всё-таки надо дойти до деканата, правда, приблизившись к двери, она уже не столь решительно распахнула её.
Если Дима по-прежнему поджидает её в коридоре? А ведь совсем не хочется возобновлять их бессмысленный диалог. Она действительно не встречается со своими студентами, даже с такими, с которыми знакома на особых условиях. А может, тем более с такими. И что на самом деле очень странно – это подобный выверт реальности.
Когда-то Алёне казалось, она бы что угодно легко отдала, лишь бы навсегда остаться с Глебом, лишь бы он её полюбил, не как младшую сестрёнку, а как девушку. Это было её самым страстным желанием, из тех, которым, если верить сказкам, книгам и фильмам, непременно суждено исполняться. Но оно то ли затерялось среди других, то ли слишком долго лежало на рассмотрении в судьбоносной небесной канцелярии, а спустя долгое время вдруг всплыло, попалось кому-то там на глаза, и этот кто-то запоздало выдал вердикт «Исполнить по мере возможности», и его подчинённые не смогли придумать ничего лучше, только вот так – не сам Глеб, а его сын, копия, дубликат. Зато выглядел он, совсем как Глеб тогда, наверное, чтобы не слишком бросались в глаза упущенные сроки. Но характером, похоже, пошёл в мать, такой же целенаправленно хваткий и проницательный, способный замечать скрытый смысл у действий и слов.
А вот здесь особенно интересно. Что бы ощутила Лиля, узнай о сегодняшнем разговоре? То же самое, что и Алёна, когда услышала, Глеб не только встречается, но и женится на другой. Встревожилась бы? Посчитала бы, что ей пытаются отомстить за прошлые неудачи, отобрав не одного так другого?
Кстати, ещё неизвестно, какой бы из этих вариантов ударил по ней чувствительнее и больнее.
    
23
(прошлое)
Лиля даже свадьбы дожидаться не стала, перебралась к Глебу жить заранее, и попадалась на пути, будто специально, слишком часто. Хотя это, скорее, судьба над Алёной измывалась, а не Лиля. Той-то зачем? Она и так уже одержала победу по всем фронтам. Разве только чтобы лишний раз почувствовать своё торжество над убогой. А Алёне и не защититься никак, даже пожаловаться некому. С Шарицким они по-прежнему показательно игнорировали друг друга.
Алёна сидела на своей кровати, сжимая в руке трубку радиотелефона. Просто уже сил не хватало держать эмоции в себе, делать вид, будто у неё всё в порядке и жизнь движется по накатанной. Но и набрать нужный номер никак не получалось. Ну максимум хватало на первые три цифры, а дальше… дальше ступор, потому как слишком очевидно, что произойдёт.
Скорее всего, Шарицкий отплатит той же монетой, обиженно выдаст, что ему не о чем с ней разговаривать, или ехидно поинтересуется: «Ну что? Всё-таки не можешь без меня обойтись?» А это ещё хуже. Но если даже вдруг снизойдёт и выслушает, опять ведь заявит, что никто Глеба насильно не заставлял, что тот по собственной воле так решил. А сам просто не понимает ещё, как это работает, когда и не требуется насильно, когда, наоборот, слабость оказывается более действенной, и, чтобы добиться своего, достаточно обыкновенной женской хитрости. Так стоит ли ради подобных слов унижаться, идти на попятную первой.
Как же его не хватает. И какая же он скотина, бесчувственная, бессердечная. Ведь они каждый день в школе видятся, не считая выходных. И неужели так сложно подойти, сказать: «Одинцова, ну хватит уже. Сколько можно дурака валять? Мир?»
Не ей же это делать. Ещё чего? Это Шарицкий должен. В конце концов, мужчина он или кто?
Вообще, можно ещё позвонить Снежанке Мухиной. Пока сидели за одной партой, они не то, чтобы подружились, но более-менее наладили отношения, и поболтать с ней вполне даже реально, в отличие от большинства одноклассниц, у которых чужие секреты не удержатся дольше десяти минут. Но тогда для начала придётся рассказать ей обо всём, а Алёна к такому не готова, даже если не с глазу на глаз, ей надо, чтобы её поняли с полуслова, без уточняющих вопросов и объяснений.
В комнату заглянула мама.
– Ты телефон не видела? – Она почти сразу разглядела трубку в руке дочери, но всё равно договорила фразу до конца и только потом спросила: – Тебе нужен?
Алёна, плотно сжав губы, последний раз взглянула на телефон и решительно произнесла:
– Нет. – Протянула руку, отдавая его подошедшей маме: – Забирай.
Заполучив необходимое, мама направилась на выход, но в самых дверях, будто вспомнив нечто важное, притормозила, развернулась. Алёна уставилась на неё вопросительно и даже взволнованно, потому что в голове внезапно вспыхнула глупая, но обнадёживающая мысль. Вдруг сейчас мама скажет: «А тебе Андрюша звонил. Когда тебя дома не было». Или даже не звонил, а приходил. Ну вот реально же глупая. И мама сказала совсем другое, точнее, поинтересовалась:
– Алёнка, а ты в чём на свадьбу собираешься?
А, может, она совсем и не собирается? И даже слышать не хочет ни о какой свадьбе.
– Не знаю, – буркнула Алёна раздражённо, отмахнулась безучастно: – Выберу чего-нибудь.
Мама на мгновенье смущённо замялась, потом предложила:
– А не хочешь новенькое? Раз повод есть. В воскресенье пройдёмся по магазинам, купим по платью? Мне и тебе. А ты потом сможешь его ещё и в школу надеть. Вам же будут после девятого аттестаты вручать.
И при этом глаза у неё вдохновлённо поблёскивали, словно она уже предвкушала, как будет выбирать и примеривать это самое новенькое платье, а потом красоваться в нём, сначала перед папой, а потом перед гостями на… предстоящем мероприятии.
Не часто удаётся подглядеть подобные чувства у взрослых, особенно у собственных родителей. Хотя обычно и не стремишься – своих хватает, и даже странно вдруг обнаруживать, что и у них нечто подобное бывает. Наверное, у Алёны в связи со всеми этими переживаниями восприимчивость обострилась, и совесть тихонько зудит, что, если у самой всё плохо, зачем маму лишать столь невинного маленького удовольствия.
– Ладно. Если хочешь, – согласилась Алёна обречённо.
Вообще-то она тоже любила походить по магазинам, прикупить себе что-нибудь. Но это когда повод совсем другой, или вообще без повода. Хорошо, мама удачно идею подкинула. Теперь Алёна так и будет думать, что ищет себе платье для торжественной линейки в школе, но, когда нет соответствующего настроения, ничего не нравится, всё кажется неподходящим: то чересчур ярким, то нелепым, то аляповатым, то откровенно уродским. Даже глазу не за что зацепиться, и примерить, в кои-то веки, совсем ничего не хочется, а они уже почти все знакомые магазины обошли, и мама себе давно обновку подобрала.