Индийский океан
Чтобы развеять последние страхи, команде раздают ром и кофе.
Над бортом англичанина поднимается дымок, затем доносится грохот выстрела. Традиционный запрос: «Кто вы?» Отвечать рано, надо выиграть время и поддержать моральный дух своей команды. Корсар, старый морской волк и тонкий психолог, прибегает к способу, испытанному еще во времена Гомера, – оскорблению противника. Зажигательная речь Сюркуфа на борту его трехмачтовика, наверное, пестрела крепкими словцами – его наигранное возбуждение приводит команду в истинную ярость. Французы кричат и оскорбляют англичанина – тяжелую махину с тридцатью восемью пушками, которая качается на волнах. Раздается залп из этих тридцати восьми пушек. Все ядра пролетают мимо «Конфьянса». Сюркуф велит поднять французский флаг и дать выстрел из пушки. Ритуал соблюден, бой неизбежен. У корсара своя тактика:
– Друзья, зачем устраивать пушечную дуэль с этим увальнем, наши шесть пушек бессильны против них. Нас сто тридцать, их куда больше. На абордаж!
– На абордаж!
Не следует считать, что команда «На абордаж!» носит столь же общий характер, как приказ «В атаку, в штыки!». Абордаж требует быстрого и точного маневра, который следует объяснить матросам, а затем развить успех; этим и занят Сюркуф. Нижние реи «Конфьянса» будут использованы в качестве мостиков для перехода на более высокую палубу «Кента». До начала схватки с топорами и холодным оружием в руках на вражеское судно бросают гранаты. Лучшие стрелки, сидящие на марсах, открывают огонь по любому человеку в яркой форме (войско без офицеров ничего не стоит). Затем Сюркуф дает наставления пикейщикам: у них особая задача – уколами пик не пускать обратно тех, кто испугался рукопашного боя. Все предусмотрено.
– А если англичанин откроет огонь из пушек крупного калибра?
– Он этого не сделал, а через мгновение будет поздно. Мы сидим на воде слишком низко, чтобы бояться его ядер, они пролетят над нами.
Отважная атака, которая увенчалась успехом. Англичанин находится так близко, что на корме легко различить название «Кент». Французы наблюдают удивительный спектакль – на корме громадного судна расположилась «грациозная группа очаровательных молодых женщин в элегантных нарядах, которые спокойно из-под зонтиков смотрели на нас, словно мы не заслуживали ничего, кроме любопытства». Суда английской компании часто занимались перевозкой пассажиров из Англии в Индию и обратно, а также из порта в порт. Опасность поджидала тогда в любом путешествии, но пассажиры «Кента» явно не беспокоились за свою судьбу. О чем думали его капитан и офицеры? Они были уверены, что крохотный трехмачтовик не осмелится совершить нападение на них, а в противном случае пушки тотчас пошлют нахала на дно.
Сюркуф не дает им времени опомниться. Он заходит с подветренной стороны «Кента», чтобы оказаться у наклоненного к морю борта. Маневр удается. Англичанин, поняв, что к чему, пытается сменить галс, но Сюркуф совершает новый маневр и пристает к «Кенту» с подветренной стороны кормовой частью правого борта. «Кент» открывает огонь. Слишком поздно. Залпом сносит брам-стеньгу «Конфьянса», но корпус судна не поврежден. В дальнейшее развитие событий трудно поверить.
«Конфьянс» пристает к борту «Кента», и все англичане, бывшие на борту судна, офицеры, матросы, солдаты и прелестные пассажирки – считают, что французский парусник, поврежденный залпом, оказался в бедственном положении, сдается и даже просит помощи. Они с любопытством смотрят через борт, словно зрители в театре. Но вдруг раздаются взрывы гранат, и первая волна атакующих оказывается на английском судне.
У корсаров в руках топоры, сабли, кинжалы, пистолеты. Гарнере, описывая бой, использует выражение «грандиозная бойня». «Прошу разрешения обойти молчанием тяжелые для меня воспоминания о тех, кто в смертельном объятии соскользнул с палубы «Кента» в море и держался на воде с помощью одной руки, поскольку во второй был зажат кинжал; многие попали меж двух судов, и их раздавило». Капитан «Кента» погиб при взрыве гранаты, но бой продолжался под командованием его старшего помощника; англичане все прибывали и прибывали.
– Черт возьми, да они воскресают!
Лишь позже Сюркуф узнал, что на борту «Кента» находилось кроме экипажа еще двести пятьдесят моряков, снятых с горевшего британского судна. Несмотря на численный перевес англичан, корсары одержали верх, и старпом «Кента» спустил флаг. Почти тут же после боя на борту захваченного судна восстановлен порядок. Сюркуф заранее дал своей команде два часа на грабеж (так называемая доля дьявола), но он приказывает прекратить его, и ему подчиняются. Он слышит крики пассажирок, которые заперлись в каютах. Победители ломятся в двери.
– Оставьте дам в покое!
И дам оставляют в покое. Матросы, конечно, знают, что честный раздел добычи по установившейся традиции – столько-то долей капитану, столько-то офицерам в зависимости от чина, столько-то хирургу и т. д. – позволит им вернуться домой богачами, если, конечно, они не растратят денег в оргиях, но почему бы и еще не пограбить? Отметим абсолютную власть Сюркуфа.
Эпилог операции по захвату «Кента» лишний раз подтверждает его непререкаемый авторитет у команды. Когда Сюркуф приводит английское судно в Порт-Луи, его, как и четыре года назад, вызывает губернатор:
– Вы должны передать мне слитки и бочки с золотым порошком, которые находились на борту судна.
На этот раз корсар не стал спорить:
– Если это золото не достанется мне и моим людям, оно не достанется никому! Выбросить слитки и бочки за борт!
Охваченные тем же гневом, что и их главарь, матросы, по-видимому, повинуются. Есть ли историческое подтверждение этого факта? Гарнере ничего не сообщает по этому поводу. Подобное отношение к сокровищам, добытым в тяжком бою, вполне соответствует девизу Сюркуфа: «Никто и никогда не может помешать мне», хотя такие действия со стороны человека, умеющего распорядиться своим состоянием, и вызывают удивление. Неизвестно также, достал ли потом корсар со дна моря золото «Кента».
* * *В мае 1803 года Сюркуф впервые встретился с первым консулом Бонапартом после разрыва англичанами Амьенского мира. Сюркуфу было предложено звание капитана первого ранга и командование морскими силами в Бенгальском заливе с обязательным подчинением адмиралу. Корсар поблагодарил за честь и отказался. Бонапарт расхаживал по кабинету, заложив руки за спину, и с любопытством рассматривал громадного Сюркуфа.
– Господин Сюркуф, вы лучше других знаете, как вести морскую войну. Каково ваше мнение по этому поводу?
Из разговора видно, что Сюркуф знал свое дело и умел делать обобщения.
Сюркуф. Вы требуете от меня, генерал, серьезного ответа. Ллойд позволяет мне вынести свое суждение – Англия с 1795 по 1797 год потеряла на 180 судов больше, чем мы. Я считаю, что после разгрома наших эскадр только корсары склонили чашу весов в нашу пользу. За последние шесть лет добыча англичан росла в прежней пропорции, а мы стали добывать втрое больше. Посчитайте, во что обошлось Англии французское корсарство, и вы поймете, что корсары отомстили за поражение при Абукире.
Бонапарт. Какое же заключение вы делаете из этих фактов?
Сюркуф. Выпади мне честь стать во главе правительства Франции, я оставил бы линейные суда в портах, избегая столкновений с британскими флотами и эскадрами, а выпустил бы в море множество фрегатов и легких кораблей, которые быстро покончили бы с английской морской торговлей. Англия живет лишь своей торговлей, и именно здесь ее уязвимое место.
Бонапарт. Вы сообщили мне серьезные вещи. Наверное, вы правы, поскольку цифры подтверждают ваш тезис. Но я не могу пойти на уничтожение военного флота Франции. Продолжайте служить родине, как вы делали это до сих пор.
Возможно, Сюркуф подправил слова своего собеседника и сделал их более лестными для себя, но сейчас их диалог приобрел новый исторический резонанс. «Англия живет лишь своей торговлей». Поставила бы на колени Англию еще более жестокая и кровопролитная война корсаров? Конечно, нет. И континентальная блокада – другая мысль, родившаяся (почему бы и нет) из этой беседы корсара и завоевателя, – тоже не дала результатов.