Смотри на меня (СИ)

Я торможу и разворачиваюсь к Драгунцеву, чтобы пояснить, что я сама в состоянии решать, что делать, но тут как раз рядом останавливается такси.
Уже через двадцать минут мы в моём районе, выходим возле дома и направляемся к подъезду. В машине ехали молча, Сергей обнимал меня. А теперь, проводив до подъезда, снова привлекает к себе.
— Я поднимусь? — спрашивает негромко.
Внутри проходится дрожь, и я бы не назвала её приятной или волнующей.
— Не сегодня, Серёж.
— Юль… — взгляд становится твёрже, как и голос.
— Я устала и хочу спать, — отстраняюсь и тоже стараюсь говорить так, чтобы он не засомневался в моём решении.
Пару секунд смотрит напряжённо, но потом кивает.
— Спокойной ночи, — говорит прохладно. — Иди. До завтра.
Я киваю и ретируюсь. Хочется быстрее оказаться одной за закрытыми дверьми и, наконец, расслабиться. А ещё подумать, как вести себя дальше и что мне теперь вообще делать.
Выдыхаю только когда оказываюсь дома за закрытой дверью. Голова кружится от событий вечера. Мне стыдно перед Сергеем за свою холодность, но в то же время я злюсь на него. Это предложение при толпе его родственников на семейном торжестве было слишком показательным. Я такое не люблю. С ответом у меня как бы и выбора не было.
Просто не люблю, когда меня загоняют в угол. А именно это Драгунцев и сделал.
Что касаемо встречи с Егором… Мне это ещё долго укладывать в голове. Эмоции настолько взбудоражены, что меня просто штормит в их бурном потоке, я тону в них и выбраться на берег хотя бы для передышки не получается.
Кое-как стаскиваю одежду, как можно дальше закидываю это синее платье, будь оно неладно. И уваливаюсь спать, даже не смыв макияж.
На удивление, ночью никаких кошмаров мне не снится. Абсолютная темень и глушь. Видимо, моё сознание настолько было выжато в течение дня, что подсознание оказалось просто неспособным пробиться.
С утра телефон молчит. Обиделся Сергей, видимо. Но это моё тело, и распоряжаться им буду я. Всякие манипуляции обидами и надутыми губами мне до лампочки.
Однако некую вину я за собой чувствую. Поэтому нейтрально иду на контакт, отослав смайлик с добрым утром и стик чашку кофе.
Смайлики и стики вообще чудесная вещь. За ними можно спрятать истинные эмоции. Они могут сгладить конфликт. Могут помочь завершить неинтересную или нежелательную по каким-либо причинам беседу. Мои любимчики в таком случае — смайл-улыбаш с розовыми щечками или «ок». Своеобразные точки в разговоре. Отличная вещь.
Отвечает Сергей мне сердечком. Уже хорошо. А потом пропадает из сети. У него, кажется, индивидуальные занятия по иностранному должны быть.
Я же, как не стараюсь, не могу вести себя обычно и делать привычные дела. Сажусь в машину и еду в пригородный посёлок, в котором жила. В автомастерской, где раньше работал Вертинский, теперь работает Семён Звягин, с которым он дружил и жил в общежитии в одной комнате.
Университет Звягин бросил через год после аварии. В ту ночь ему здорово досталось, придурки-дружки Миляева прилично его отделали, когда Вертинский выиграл гонку. Отомстили.
Семён отучился ещё год и ушёл, так и не сдав ГОСы на бакалавра. Устроился в мастерскую.
Прохожу через распахнутые широкие ворота, кивая по пути знакомому ещё со школы парню, который тоже тут работает.
Дядя Саша всё ещё является владельцем автомастерской, но сам в ней появляется редко. Кроме Семёна и того парня, я тут уже никого и не знаю.
Внутри стоят несколько машин. Одна поднята на железных столбах, одна опасно нависает над ямой, из которой и торчит белобрысая голова Звягина.
— Какие люди, — улыбается мне Семён, когда замечает. Откладывает какой-то инструмент и складывает руки на краю ямы, глядя на меня снизу вверх. — Ласточка забарахлила, Юль?
— Нет, Сём. Приветик. Поговорить надо. У тебя скоро перерыв?
Мне везёт, потому что как раз время перерыва. Звягин умывает лицо, тщательно моет руки и зовёт к ним в подсобку на чай.
— Ты в курсе? — спрашиваю, усевшись на накрытый потертым пледом диван и отпив глоток из чьей-то фиолетовой чашки со знаком зодиака. Весы, кажется.
 
— В курсе, — сдвигает брови, глядя мимо меня.
— Что скажешь? Вы виделись с ним?
— А что сказать? — пожимает плечами, а потом переводит взгляд на меня. — Виделись. Верт теперь из другой лиги, Юлька. Мажор.
— Это я заметила, — пожимаю плечами и отставляю чашку. Чая совсем не хочется. — Он ведёт себя странно.
Теперь уже плечами пожимает Звягин.
— Между вами изначально всё было странно. Эта ваша дружба. Я не верю в дружбу между парнем и девушкой, уж прости, Юля. И вы с Вертом это доказали.
Слышать это больно. Мы ведь действительно были друзьями. Или Семён прав, и такого понятия, как дружба между мужчиной и женщиной, не существует? Что если мы обманывались, и пелена с глаз слетела в момент, когда из меня пьяной тогда вырвалась эта просьба?
— Он бросил меня. Изломанную, едва выжившую, Сём. Я знаю, что аварию спровоцировал не он, но он рисковал. Сильно. Мной, понимаешь?
— Я тоже чувствую вину. Ведь ехали вы ко мне, — тоже отставляет чашку и всколачивает пятернёй волосы.
— Глупость! Тем более ты пострадал из-за нас. А он… Бросил обоих.
Звягин поднимает на меня глаза и внимательно смотрит, сведя брови.
— Юль, ты разве не в курсе всего?
— Не в курсе чего? — внутри пробегает холодок.
Семён медлит, будто ему не хочется рассказывать, или он удивлён, что мне неизвестны какие-то подробности.
— После аварии Егор трое суток просидел на полу под дверью твоей палаты. У него самого было лёгкое сотрясение, но врачи так и не смогли заставить его уйти в свою или домой.
Я смотрю на Семёна во все глаза, пытаясь переварить. Родители ведь сказали, что он исчез на следующий день.
— А потом у твоего отца кончилось терпение. Он вышвырнул его за шкирку, сказав, что если его девочки не станет, то Вертинский будет гореть в аду, потому что виноват. Егору сорвало крышу конкретно, он напился, пробрался в спортклуб, заперся в душевой и очень старательно поорудовал лезвием. Вытащил его Шевцов, и очень вовремя. Не знаю как, но нашёл контакты отца, а на следующий день загрузил в машину и отвёз к тому.
Меня начинает бить мелкая дрожь. Я встаю и отхожу к окну, обхватив себя руками. Внутри всё сжимается.
Он не бросал. Не хотел бросать. Тонул в чувстве вины, едва не свёл счёты с жизнью.
Тогда почему за эти два года ни разу не попытался связаться? Решил, что с глаз долой и из сердца вон?
«Дал время»? Для чего?
А он спросил, нужно ли оно мне было вдали от него?
Снова вопросы, на которые нет ответов. Что же я такого ему сделала, что он вычеркнул меня из жизни в самый трудный для меня период?
— Это ничего не меняет, — говорю сама себе, но получается вслух. — И не оправдывает два года молчания.
— А я его и не оправдываю, — Звягин выливает остатки чая в раковину и ополаскивает кружки. — Но на твоём месте выслушал бы его.
— Если бы он хотел говорить, уже давно бы это сделал.
Чувства смешиваются. И радость, что Вертинский не просто перешагнул через меня тогда после аварии, и злость и непонимание, почему исчез потом.
Начинает болеть голова. Я прощаюсь с Семёном и ухожу. Сажусь за руль и уезжаю в сторону города.
Но благополучно добраться не выходит. Между посёлком и чертой города, напротив полей, приходится съехать на обочину. Мне не нравится, как ведёт себя руль. Кренит немного влево. В принципе, аккуратно доехать можно, но я решаю сначала набрать папе. Он говорит, что страшного ничего, до города дотяну на пятидесяти-шестидесяти километрах в час, а вечером отгонит в сервис. Но как только я пытаюсь завестись, ничего не выходит. Стартер щёлкает, но машина даже не пытается заурчать.
— Блин, — хлопаю по рулю.
И тут, как в фильмах, вижу в зеркало заднего вида, как сзади тормозит, съехав на обочину, уже знакомая мне чёрная иномарка.