Париж никогда тебя не оставит
– Ну извинииите, – протянул он и удалился.
– Тебе надо бы приучиться держать в узде свое неотразимое обаяние, – заметила Шарлотт.
– А тебе надо бы быть с ним поосторожнее.
– Он совершенно безобиден.
– Как скажешь. – Он немного помолчал, внимательно глядя на нее. – Ну, как там дела на вашем этаже?
– Прекрасно. Была проблема с напором воды, но Игорь все наладил.
– Моя супруга и ее подручный – великолепная команда, но вообще-то я спрашивал не об этом. Скорее, о состоянии морального духа. Как Виви?
– Прекрасно, – снова ответила она.
– Не совсем то, о чем я слышал вчера.
– В смысле?
– Когда я вернулся вечером, то заглянул на кухню за льдом. Виви сидела там вместе с Ханной. И, честно говоря, у твоей дочери был такой вид, будто это ей не помешало бы выпить.
– Прошу прощения. Если Виви будет путаться у вас под ногами, просто отошлите ее домой.
Он покачал головой:
– Да ладно тебе, Чарли, мы оба знаем, что Виви в нашем доме ни у кого под ногами не путается. Ханна поселила бы ее у нас, если бы ты позволила.
– Я знаю, и я вам благодарна.
Он поднял бровь. Сложность с Хорасом была в том, что он слишком пристально наблюдал за людьми.
– Ханна сказала, что были какие-то неприятности со школьной вечеринкой.
– С балом, не с вечеринкой. И это не в школе. – И она рассказала ему о бабушке, осознавшей, что она смертна, и об отозванном приглашении.
– Ты как будто удивлена.
– А что, я не должна быть удивлена? – изумленно спросила она.
– Имя Дрейфуса [29] ни о чем тебе не говорит? Я уж молчу о более недавних событиях, в которых, как я понимаю, ты принимала непосредственное участие.
– Но это же было во Франции. В Европе. В Старом Свете.
– Ах да, я забыл. Человеческая натура меняется, стоит ей пересечь океан.
– Мне даже в голову не приходило, что эта зараза могла распространиться и здесь. И я не думала, что они способны ополчиться на четырнадцатилетнюю девочку.
– В этом твоя проблема. Ты не думаешь.
– Спасибо.
– Прости. Я имел в виду отсутствие у тебя определенного чутья.
– Ты хочешь сказать, что я бесчувственна?
– Не в этом смысле.
– Тогда в каком?
– Большинство евреев, даже таких, как я…
– Ты еврей?
Он молча глядел на нее несколько секунд, а потом, запрокинув голову, расхохотался.
– Вот это-то я и имею в виду. У тебя нет чутья.
Шарлотт почувствовала, что краснеет.
– Я допускала, что Ханна еврейка. Из-за того, чем она занимается. Но я не думала, что и ты тоже. Ты не ведешь себя как еврей. И не похож тоже.
– А теперь ты говоришь совсем как мисс Хэвишем наших дней, престарелая антисемитка, которая сидит у себя в поместье в стиле бозар [30] и плюется ядом. Как, по-твоему, выглядит или говорит типичный еврей, а, Чарли?
Тут он ее поймал.
– Я только имела в виду, что ты никогда ничего на этот счет не говорил. И ты никогда не делаешь ничего, связанного с религией.
– То есть в отличие от тебя?
– Меня не растили еврейкой. И я себя таковой не называю.
– Да, ты предоставляешь это другим. Понимаешь, я пытаюсь сказать, что ты – единственная знакомая мне еврейка, которая совершенно об этом не думает. Впрочем, нет, погоди. Твой отец был таким же, но мы с ним всегда говорили исключительно о книгах. Ах, каким он был издателем! Но большинство евреев, включая тех издателей, которых я встречал за границей, одержимы этим предметом. Даже те, кто старается сойти за нееврея. Особенно те, кто старается сойти, – в чем, естественно, я не обвиняю ни тебя, ни твоего отца, – они постоянно думают об этом. Кто – еврей, а кто – нет. Кто нас ненавидит, а кто притворяется, будто это не так. Некоторые из нас пытаются это игнорировать, а другие носят на груди, точно рекламу. Есть и такие, кто постоянно лезет в драку. Это тактика выживания. И это присуще всем нам. По крайней мере, я так думал, пока не встретил тебя. Ты – единственная еврейка, которой в этом отношении медведь на ухо наступил.
– У тебя паранойя становится каким-то достоинством.
– Это не паранойя, когда угроза реальна. Я так понимаю, о квотах ты слыхала. Я столкнулся с ними в Гарварде. И они до сих пор существуют. Тебе знакомо выражение «ограничение доступа»? У меня есть фотография отеля в штате Мэн. Там на дверях имеется табличка: «Собакам и евреям вход воспрещен». И это было еще до войны. Теперь все немного деликатнее. Не веришь – попробуй снять квартиру в некоторых домах на Манхэттене или купить дом в определенных районах Коннектикута, не говоря уж о многих других штатах нашего славного государства. Был у меня один друг, которому это удалось, но ему пришлось пустить перед собой адвоката. И все же кое-что хорошее в этом есть. Эта старая антисемитская сучка помогает Виви подготовиться к реальности.
– Чего я, как ты тут намекаешь, не делаю?
Ответом ей был только холодный синий взгляд.
* * *
Утром, придя на работу, она не успела даже снять пальто, когда к ней за перегородку вкатился Хорас.
– Я здесь для того, чтобы извиниться. На что я, кстати, неспособен, по мнению Ханны.
Последнюю фразу он произнес так тихо, что она не была уверена, будто правильно его расслышала.
– За что? – Шарлотт повесила пальто на вешалку, стоявшую в углу, и, обойдя Хораса, села за свой стол.
– За вчерашние нотации. Не знаю, что это на меня нашло – проповедовать тебе насчет того, что значит быть евреем. Это как если бы ты решила просветить меня, как нужно жить, если ты, извини за выражение, калека. И не надо так удивленно на меня смотреть, Чарли. Думаешь, я не замечаю, что я в инвалидной коляске?
– Я никогда раньше не слышала, чтобы ты об этом говорил.
– Я говорю об этом не больше, чем ты – о том, что случилось с тобой в Париже. Мы с тобой два сапога пара. Ходячие травмы. Или, в моем случае, травма на колесах. Это же обстоятельство делает нас с тобой величайшими загадками этого места. Объектами безграничного любопытства и разнообразных домыслов. «А это правда, что он был ранен, совершая подвиг?» – Он покачал головой. – Никакой это был не подвиг, а обычный бой, но подвиг – гораздо более интересная история, а мы тут все занимаемся продажей историй. «А правда, что ее пытали в гестапо? Или что она умудрилась сбежать вместе с младенцем из последнего поезда на Освенцим?» – Тут он предупреждающе поднял руку: – Я ни о чем не спрашиваю. Просто пересказываю тебе слухи, которые ходят вокруг именно из-за того, что мы с тобой ничего не рассказываем. Я вовсе не предлагаю нам с тобой прилюдно разоблачаться. – Хорас ненадолго замолчал, и Шарлотт подумала, что, может, он сейчас размышляет о самых дерзких домыслах на свой счет. – Но, – продолжил он, – друг с другом нам можно и не миндальничать. Так что я прошу прощения за вчерашние дурацкие нотации.