Смотри на меня

Вертинский злится. Хоть изображение ещё не совсем чёткое, но я замечаю, как у него на лбу венка начинает пульсировать сильнее. Егор в бешенстве.
— Ей проспаться надо, Егор, — говорит Семён. — Что-то по-любому вспомнит.
— Давай к нам в общагу, Звяга. Завтра будем разбираться.
Машина заводится и начинает ехать, а меня от вибрации снова мутит. Егор держит крепко, и я прижимаюсь к нему, утыкаюсь носом в грудь. Мне так тепло и уютно, чувство безопасности успокаивает, дыхание становится ровнее.
— Мне было так страшно, Егор, — позволяю себе пожаловаться.
— Я им задницу на нос натяну за это, Юль.
— Особенно, что они… ну… особенно в первый раз.
— Не имеет значения, в первый это раз или нет, если это без твоего согласия, — отвечает тихо.
Семён за рулём, негромко играет музыка, и он нас не слышит. Мы с другом не впервые говорим на откровенные темы.
— Я ненавижу свою девственность.
— Глупости, Юля, в девственности нет ничего плохого.
— Мне было бы куда проще без неё.
И правда достало. Девочки обсуждают секс, рассказывают как это классно, а я как белая ворона. Ну кто почти в девятнадцать сейчас ещё этим не занимается? Фрик Юля Сладкова. На шутки парней вечно краснею, и вот этот страх внутри.
— Конфета, не спеши, ты обязательно найдёшь того, кому это сможешь доверить.
И тут я говорю то, что в будущем возымело жуткие последствия. Знала бы, что выдерну чеку из боевой гранаты, язык бы себе откусила.
— Я никому не доверяю. Только тебе. Сделай это, Егор, стань моим первым.
После этих слов наступает какой-то вакуум. Я понимаю, что сказала, и от этого становится не по себе. Но обратно забрать слова не хочется, ведь я и правда доверяю только ему. Разве не с Вертинским я впервые ездила в город без родителей? Впервые села на двухколёсный велосипед, впервые попробовала алкоголь? Он научил меня плавать и водить машину. Научил мухлевать в картах и как пронести смартфон на экзамены. Заставил научится давать сдачи. С ним было нестрашно, я всегда могла рассчитывать на подстраховку. Почему бы и первый секс не доверить лучшему другу? Он не обидит, не высмеет потом, знает что делать.
Егор молчит, молчу и я. Может, он не услышал? Не разобрал моё бормотание?
— Спи, Конфета, — отвечает всё же, но голос звучит странно, — ты ещё под кайфом.
 
* * *
Просыпаюсь от того, что у меня окоченели ноги. А вот спине очень тепло, и, продрав с трудом глаза, я понимаю почему, хоть и не сразу.
Комната в общежитии, окно, кажется, закрыто не полностью, на улице конец января. Одеяло сползло с ног, и даже то, что я в джинсах и носках, особо не спасает. А спине тепло потому, что сзади, обняв меня за талию, спит Вертинский.
Вообще-то, спать в обнимку нам не впервой. Пару раз было, что смотрели кино у меня или у него и задремали. Но не так, чтобы всю ночь, как сейчас.
Мне хочется в туалет и воды. Думаю, лёгкая дрожь не только из-за холода, а даже больше от похмелья.
Хочу аккуратно выползти, стараясь не потревожить друга, но его рука вдруг напрягается на моей талии.
— Не ёрзай, — слышу негромкий голос, ещё хрипловатый ото сна.
Затихаю и спустя пару секунд понимаю, почему он попросил об этом. Понимаю, потому что чувствую, как мне чуть ниже поясницы упирается что-то твёрдое.
У Егора эрекция, и ничего странного тут нет. Дело даже не в том, что мы лежим слишком тесно, просто, насколько мне известно, у всех здоровых парней она есть с утра.
Но смущает меня даже не это, а битый пазл вчерашних воспоминаний. Они заполняют голову, как вода улицы в наводнение.
Я поссорилась с Лилей и решила напиться.
Какие-то мудаки затащили меня в ванную, скрутили и сфоткали мою обнажённую грудь, а потом бросили в холодной ванной.
Не знаю как, но Егор нашёл меня, отогрел и привёл в чувство.
А потом… потом я попросила его переспать со мной.
Дерьмо.
И сейчас мы в постели, в его комнате в общаге, а его член упирается мне в задницу.
Сердце тревожно замирает в груди, а сушь во рту становится сильнее, чем в пустыне. Мы же не…?
Ну нет. Не может быть. Он бы со мной так не поступил, даже если бы я его умоляла Не в том состоянии, в котором я была.
Как мне вообще смотреть ему теперь в глаза?
— Мне надо в туалет.
А ещё мне надо посмотреть ему в глаза, чтобы понять, как он вчера отнёсся к тому, что я ляпнула. Не обиделся? Или, может, сердится?
Вертинский чуть отодвигается и поджимает ноги, позволяя выбраться из кровати. Вторая койка пуста, значит, Семён ночевал не в комнате, но одеяло, кажется, он забрал с собой.
Я опускаю ноги на пол, нащупываю мужские тапочки и встаю. Первым делом захлопываю плотнее окно. Стягиваю с вешалки Егорову спортивную мастерку и выползаю в коридор.
Время раннее, суббота, общага почти пустая. Мне бы очень не хотелось сейчас кого-нибудь встретить. Я, со следами похмелья и вчерашней туши под глазами да в мужской секции. Такое себе.
Делаю свои дела и возвращаюсь обратно. Медлю у двери, всё ещё испытывая смущение и стыд за вчерашнее, но всё же вхожу.
Егор уже встал и делает зарядку. Он не пропускает её никогда, даже когда болеет или после весёленькой ночи. Включаю чайник и залезаю в углу на высокий барный стул, откуда-то тут взявшийся. Отрешённо наблюдаю за тем, как Вертинский отжимается. Следующим будет турник, потом пресс. Это я уже наизусть знаю, выучила, каждое утро наблюдая в окно за небольшой площадкой рядом с нашими домами. Сколько Егор не пытался и меня склонить ко всем этим нормативам ГТО, ему не удалось. Спасибо, мне и так хорошо.
— И мне завари, — кивает на чайник, переводя дыхание между упражнениями. — Бутеры сделаешь? Там масло и сыр в холодильнике.
— Угу.
Пока он заканчивает, я достаю продукты и делаю нам лёгкий завтрак. На удивление, отмечаю, что мне дико хочется есть, хотя, по идее, должно быть наоборот — воротить от еды. Егор уходит умываться, а я переставляю чай и тарелку с бутербродами на столик и усаживаюсь с ногами на стул в ожидании.
Он возвращается с футболкой на плече, идёт к шкафу, чтобы надеть свежую, а я впервые отвожу глаза от его обнажённого тела. Я ведь раньше не раз видела его без футболки, но это никогда не вызывало смущения.
А всё вчерашняя глупость. Хочется извиниться за неё, но я даже мысль отметаю. Лучше сделаю вид, что не помню.
Он переодевается и присаживается на соседний стул, начинает есть свой бутерброд с аппетитом.
— Что? — спрашивает, толком не прожевав, когда замечает, как я пялюсь.