Собственность зверя (СИ)

— Я поел.
Ну уже прогресс — не напомнил, что это не мое дело. Но меня все равно взбесило:
— Ты со мной спать больше не собираешься?
Я немного забыла, как быстро он звереет и возвращает себе доминирующие позиции, отказываясь меня слушать. Эти звериные сложности изматывали. Как разложить на столе, поддаваясь желаниям — так нет проблем. А признаться себе в слабостях — так целое дело.
— А ты соскучилась? — предсказуемо зло оскалился он.
«Хрен тебе! — зло подумала я. — Будешь нести ответственность!».
— Может, и соскучилась, — пожала плечами. — Но у меня есть оправдание — моя жизнь от тебя зависит. А у тебя какое?
Он удивленно замер, не спуская с меня взгляда.
— Хочешь моих оправданий? — опустил угрожающе голову.
— Хочу понимать, что меня ждет, Киан. Ты — мой единственный мужчина. Я знаю, что ты не человек и не пользуешь меня из мести. Но чувствовать себя объектом постоянного срыва тоже не хочу. Мне важно понимать, чего ждать.
— А если я захочу остаться единственным? — жесткие губы дрогнули в усмешке.
— А ты захочешь? — я пыталась не проиграть борьбу взглядов.
— Ты не сможешь жить со мной. — Он выпрямился, высокомерно поднимая голову. Очевидно, противоречия рвали моего медведя на части. — Ты чуть не умерла вчера.
— Я чуть не умерла из-за тебя. — Слабо соображала, успеваю ли я поворачивать в нужное мне русло переговоров. Уговариваю его меня оставить? А план был таким? — Ты гнал чертов снегоход, не давая передышек!
— Да, гнал, — рявкнул он со злостью, но следом опустил плечи, сдаваясь: — Я чуть не убил тебя. Хочешь дальше играться со смертью? Или начнешь умолять отпустить тебя?
— А есть смысл?
Он не знал. А я не знала, что у него просить. Свитер? Или его самого?
— Ты мне нужен, — обреченно выдавила я.
Понимала, что взваливаю ответственность на себя, и не факт, что он ее разделит… Но ребенок важнее.
— Хочешь остаться здесь?
Злая усмешка затаилась тенью в уголках его губ, хотя лицо казалось спокойным.
— Нет, — мотнула головой.
— Я отвезу тебя в Климптон, как поправишься и стихнет буря, — вдруг тихо заключил он. — Не могу понять только, какого черта ты вернулась сюда и что такого важного тут оставила, чтобы так рисковать…
Я посмотрела в его глаза. Тебя я тут оставила.
Но он не дождался ответа. Забрал чашку и вышел.
  
9
 
Хотелось запустить чашку в стенку. И разнести кухню. Еще — выйти медведем и побиться головой о лед… А лучше — вернуть себе прежний мир. Мне не нужна эта синеглазая, я и без нее жил нормально. Сны мне не мешали все это время, а с болью я научился справляться. Хуже точно не будет.
Только зверя это не устраивало.
Я метался по кухне туда-сюда, не видя ничего вокруг.
«Она чужая, не твоя».
«Моя», — возражало животное внутри.
«Она не сможет жить здесь».
«Сможет, если беречь, — рычал зверь. — Забери себе!».
От усталости все дрожало внутри, а от воспоминания о ночи с ней — плавилось. Я не помнил большей радости, чем держать ее в руках, пока за окном воет ветер. Слушать, как тихо дышит, как ее кожа касается моей, рождая такую нужную вибрацию, будто биение нового сердца. Мне больше не нужно рисковать жизнью в погоне за кадром, чтобы унять ненасытную боль. Достаточно просто прижать к себе «лекарство» покрепче…
Я осознал, что стою и пялюсь на собственное фото на стенке — пытаюсь вспомнить прежний мир, который был таким правильным еще совсем недавно. Она, оказывается, знает мои работы. А я их едва узнавал — все казалось потерявшим краски. И только взгляд больших голубых глаз будоражил воображение и желание жить.
Но это пройдет. И не в таких передрягах выживал. Мне никто не нужен, чтобы жить.
«Никто…»
В груди несогласно дернулось и зазвенело пустотой. А потом снаружи что-то стукнуло. Далеко, еле слышно… Может, птица обронила кость на корпус базы, а может, что-то еще. Я замер, прислушиваясь. И звук повторился.
Уже через минуту я крался к входу с оружием. Когда проходил мимо комнаты Лали, с трудом заставил себя не заглянуть — не время. Здесь она в безопасности. Мы в безопасности.
 
Но меня явно выманивали наружу…
Я уже дошел до снегохода в коридоре, когда раздался очередной стук. Пальцы нащупали рубильник, и свет погас. Как только в коридоре стало темно, впереди ярким пятном проступил очищенный от снега иллюминатор. Присмотревшись, я сцепил зубы — на меня смотрела женщина.
Как бы я ни хотел — память хранила эти ненавистные черты. Бледное лицо, спутанные светлые волосы и лихорадочно горевшие глаза.
Разия снова стукнула в стекло и вжалась в него ладонью, вглядываясь внутрь.
Я медленно приблизился вплотную к стеклу, позволяя ей себя увидеть. Прятаться смысла не было — меня выследили. И донесли ей. Но то, что она здесь мнется на пороге моей берлоги, говорило об одном — пришла одна. Стая бы ей не простила пресмыкания перед тем, кто обрек их на скитания. А она именно пресмыкалась, стоя голышом у двери.
Для меня образ этой женщины навсегда будет связан с самой темной страницей моей жизни.
Я отставил ружье и разблокировал замок, дернул двери, и те распахнулись со скрежетом.
Мы с Разией замерли друг напротив друга. Она застыла на границе света и снега. Пять лет, что я ее не видел, не сильно изменили волчицу. Те же светлые пепельные волосы до задницы, крепкое тело, аккуратная грудь, которую она прикрывала дрожащими руками, разыгрывая уязвимость… и невменяемые дико блестящие глаза.
— Киан, — выдохнула она. — Я не поверила…
— Уходи, Разия, — еле разжал зубы, чтобы процедить.
Взгляд волчицы дрогнул. Она всегда была хорошей актрисой, только мне ее постановки казались бездарной фальшью.
— Нашел себе самку почистокровней? — оскалилась она, опуская руки.
Быстро сменила репертуар.
— Уходи.
А вот теперь на лице проявилось настоящее — сцепила зубы, пытаясь сдержать обиду.
— Я пять лет тебя искала… Выла от тоски, что предпочел утонуть…
— Предпочла пристрелить, — зло поправил ее.
Я сбежал весной, когда лед стал тоньше у берега. Шаманке нужны были снова ее драгоценные водоросли, и я рискнул сыграть в рулетку со смертью. Когда надсмотрщики поняли, что я не собираюсь возвращаться к их полынье, в меня разрядили все ружья — выстрелы сотрясали воду долго, хотя было понятно, что бесполезно.
Что мне были пытки в лаборатории после того дня? Я пробил лед в тонком месте у ледника и бросился в Климптон. Сутки добирался с простреленным бедром, последние километры тащил онемевшую лапу и вывалился к пограничному посту полудохлым.
— Ты же знал, что не отпущу, — и она похотливо облизала губы. — Неужели она горячее в постели? Человеческая шлюшка? Правда, Киан?
— Тебе жить надоело, Разия? — я одним рывком схватил волчицу за горло, подтаскивая к себе.
Тварь использовала шанс оставить на запястье напоминание о себе кровавыми дорожками царапин. И я уже думал, что вот-вот сдавлю пальцы сильней, но когда взглянул в ее глаза, испытал лишь отвращение. К ней. И себе.
Для нее все это было игрой. Разия жила в метаниях между противоречивыми эмоциями — привязанность, страсть, ненависть и жестокость сменялись у нее так же стремительно, как погода весной. Мне всегда казалось, что она больна. А еще казалось, что я ее жалел. Но недостаточно, чтобы остаться. И недостаточно ненавидел, чтобы перегрызть горло…
— Может, и надоело, — скривила она губы. — Может, без тебя мне совсем отвратительно… Я чудовище, Киан! Только ты можешь меня спасти от меня самой! — Она обвила ногой мою, пытаясь прижаться ко мне. — Стая погибает… После твоего ухода нас травят отовсюду…
— Предсказуемо. Пошла вон! — и я швырнул ее в проем.
Разия упала на колени в снег, но тут же вскинула голову, уставившись куда-то за спину. Лицо волчицы исказил злой оскал.
Я обернулся. В коридоре, кутаясь в длинную кофту, стояла Лали.