Собственность зверя (СИ)

— Да, я дам показания.
Неудивительно, что у нас с Кианом не ладилось сначала. Он, казалось, просто отталкивал от себя чужаков, не желая с ними взаимодействовать.
— Хорошо.
Рэм, казалось, ничего не замечал. Но я была уверена — слишком хорошо все понимал.
Дальше мы ехали молча. Киан смотрел на город за окном, а между нами разливалось море отстраненности, будто мой мир начал нас разъединять. Да, Киан не вписывается и не хочет. Но это не самая большая проблема — было бы желание ее решить.
Я потянулась к нему и коснулась его ладони. Он повернул ко мне голову, и его взгляд сказал все — он боится не вписаться. Может, в Климптоне думал об этом, но здесь пришлось прочувствовать. И моя поддержка пришлась кстати. Рука его не устроила — он притянул меня к себе и устроил на коленях.
— Ты как? — тихо поинтересовалась, прикрывая глаза.
— Справлюсь, — не стал врать. — Дай мне время…
***
Никогда не видел Смиртон. И не видел бы вообще. Один из центров цивилизации показался мне другим миром. Зверь внутри не то что дергался — рвался отсюда к чертям. Я пытался себя взять в руки до тех пор, пока этот Рэм не дал понять каждым словом — он тут свой. И мне до него далеко. Он решает, наступать ли людям на горло и с какой силой — припугнуть или передавить.
Лали этого не чувствовала, но наши с ним звери перешли в режим холодной войны. Да, мы могли не придавать этому значения. Вернее — он мог. Мне было тяжело. Никогда еще мой зверь не встречал равного себе. И только когда Лали протянула, меня отпустило. Идиотизм, но в замкнутом пространстве моя женщина потянулась ко мне, и зверя это, наконец, устроило. Он отпустил вожжи нервов и позволил думать рационально.
— Прошу прощения, — выдавил я тихо.
Но Рэм услышал.
— Все нормально. Я понимаю.
Когда за окном начался бесконечный снежный лес, меня отпустило окончательно. Лали свернулась калачиком в руках, и мир сжался до заднего сиденья автомобиля. Учитывая, что раньше я владел гораздо более обширными территориями, принятие нашего с ней мира было неплохим прогрессом.
— Ты нормально? — спросил тихо, когда монотонность пейзажа начала убаюкивать и меня.
— Привык, — отозвался Рэм.
Больше я не нашел с ним общей темы, да и молчание казалось комфортным.
В Аджун мы приехали к утру. Занесенный снегом маленький городок вызвал во мне приятие с первого взгляда. Он казался теплым, несмотря на время года. Кое-где уже горели окна, пара попавшихся на пути жителей приветствовали Рэма учтивыми кивками.
— Мы рады будем предложить тебе остаться у нас, — сказал вдруг Рэм.
— Почему?
Предложение, мягко говоря, удивило.
— Не могу найти причины для отказа, — усмехнулся он. — Если серьезно — для нас нормально держаться вместе.
— Но я не такой, как вы, и ты меня совсем не знаешь.
Он помолчал некоторое время, прежде чем ответить:
— Я с некоторых пор научился уважать храбрых человеческих женщин, которые делают шаг навстречу таким чудовищам, как я и ты. — Сказать, что его ответ меня ошарашил — ничего не сказать. Но лишь потому, что каждое слово било по больному в цель. — Их очень мало. Они — такой же редкий и ценный вид, как белый медведь-оборотень. От них зависит наше будущее. Жизнь и безопасность. Предлагая тебе остаться, я не о тебе думаю, а о женщине, которая не побоялась бросить всем вызов и родить твоего ребенка.
— Не поспоришь, — опустил я взгляд на спящую в руках эту мою женщину.
Больница, в которой Лали провела последние месяцы, оказалась в горах за поселком. Когда машина поднялась на площадку, вышло солнце, заливая снег ярко-розовым. Лали встрепенулась в руках и подскочила к окну. В тишине, царившей вокруг, было слышно, как разогналось ее сердце. У меня самого защемило в груди от предвкушения.
— Пойдем, — схватила она меня за руку и потащила внутрь чуть ли не бегом.
В больнице стояла такая же пронзительная тишина, что и снаружи. Собственные воспоминания, прочно связанные с больничными запахами, заставили неприятно поежиться, пока шли коридорами. Хорошие предчувствие едва не смело напрочь, пока она не толкнула двери одной из палат. Но там никого не оказалось, и Лали озадаченно застыла.
 
— Сюда, — кивнул я ей на соседнюю дверь.
Незнакомый острый запах другого самца поставил нервы зверя колом, особенно, когда за ним проступил запах моего ребенка. Да, я никогда его не чувствовал, но не мог ошибиться. Сердце скакнуло под горло. Я понимал, ЧТО там увижу. И мне нужно было время, чтобы случайно никого не убить. Пришлось перехватить Лали под руку:
— Стой-стой…
Она растерянно уставилась на меня.
— Там… этот… он спасал моего сына, да? — морщился я, хмурясь и стараясь не делать лишнего вдоха.
В коридоре как раз показался Рэм. И снова понял все по одному взгляду на меня.
— Ему не привыкать выхватывать, — понимающе усмехнулся, подходя ближе и кивая на палату. — Хочешь, попрошу его выйти…
— Не надо, — мотнул я головой и глянул виновато на изумленную Лали. — Пошли.
Слова Рэма о храбрых человеческих женщинах приобретали новый объем — это ж надо выдержать столько звериных сложностей в отношениях с нами!
Я толкнул дверь и пропустил ее вперед.
Палата больше напоминала комнату, хоть и с оборудованием. Кроватка стояла рядом с окном, но была пуста. А на разложенном диване рядом спал тот самый… Джастис. С моим ребенком в обнимку.
Лали всхлипнула, и Джастис открыл глаза, встречаясь взглядом со мной… Если бы он сейчас обернулся, оказался бы тощим и облезлым котом, которым был в звериной ипостаси. Я ясно видел, как он измучен этой ношей — спасением чужого детеныша. Страх не сдержать зверя растаял. Даже если коту и хотелось мою женщину — а ему и правда хотелось, — он не делал попыток ее присвоить.
Лали уже сидела перед диваном на коленях, ничего не замечая. Джастис тоже выдохнул, сонно моргая.
— Боже мой, — Лали протянула руки к сыну, — как он поправился…
Малыш тоже открыл глаза, сонно квакнул и заулыбался ей. А я улыбнулся ему, тяжело сглатывая. Слишком долгим было ожидание, и теперь сложно было вынести эти первые удары эмоций.
Джастис протянул ребенка Лали, и она, дрожа, взяла его, усаживаясь с ним на пол.
— Маленький мой, — прижала к себе, как стеклянного, — боже мой, какой маленький…
Я опустился рядом, а Рэм с Джастисом деликатно вышли, оставляя нас одних. Малыш смотрел на маму такими удивленными глазами, но я видел — узнавал и признавал. Слишком смышленый для человека.
— Ай, — вздохнула вдруг тихо Лали и испуганно глянула на меня.
— Что такое? — я подсел спереди вплотную и подхватил ее ладонь, удерживающую головку сына.
— Грудь колет странно, — прошептала она, поежившись.
— Тебе плохо?
— Нет. Не в груди… а грудь… Гормоны, наверное…
— Ничего странного. — Я потянулся к молнии ее кофты, потом приподнял футболку. Лали смотрела на меня растерянно, пока я оголял ее грудь: — Корми.
— Мне же… — мотнула головой она, но я не дал ей закончить — прижал ее руки с ребенком ближе к груди, и малыш открыл рот, стоило соску оказаться в досягаемости. Лали только вздохнула, когда он схватил его и принялся сосать. — Боже…
— Мы сообразительные, — усмехнулся я довольно, глядя в ее изумленные глаза.
— Но молока же… — Тут ее сомнения прервались сочным чмоком, а она болезненно поморщилась, вздыхая: — Не может быть…
Лали шмыгнула носом, пытаясь сдержать эмоции, но у нее не получалось. А я притянул их обоих к себе:
— Ты умница… — Невыносимо хотелось затащить их обратно на базу, в берлогу и любоваться одному. Я бы так и сидел ночь напролет с ними обоими в руках.
— У меня есть молоко… есть… — лепетала ошарашено Лали сквозь слезы. — Какой он красивый… Маленький…
И каждое ее слово упруго билось в грудь, вибрируя и отогревая что-то давно замерзшее.
— Илай… Как насчет такого имени?
— Мне нравится, — даже не задумалась она. — А откуда оно?
Мы будто потихоньку спускались с небес на землю, позволяя вернуться простым вопросам в нашу жизнь.