Стена между нами

— Что-то вы, госпожа, будто испуганная. Не кусаюсь я — и хлеб тоже.
— Нет, просто… — представляю, как сейчас прозвучат мои слова, но все равно заканчиваю: — У меня совсем нет денег.
Торговка щурится, разглядывая мою явно не дешевую одежду, туфли из хорошо выделанной замши, украшенные камнями заколки в волосах — и делает единственно верный вывод:
— Понятно, из новеньких, да? Недавно прибыли? Бывает. — И внезапно расцветает в улыбке. — Тем более пойдем, угощу.
Она приобнимает меня и заводит во внутреннее помещение пекарни. Прилавок отсюда просматривается через широкое окно, но женщина командует кому-то в глубине дома:
— Ита! Где ты там? Стань к товару.
— Чего это? У меня выходной, — из боковой двери высовывается заспанная конопатая девушка едва ли старше меня.
— Ты плату хочешь в конце месяца, злыдня ленивая? — ласково тянет торговка. — Стань, кому говорят. А не то отцу твоему расскажу, куда бегаешь каждый вечер, едва он на смену заступает.
Сонливость слетает с Иты в мгновение ока.
— Иду уже, — сварливо бурчит она.
— То-то же.
Девушка бросает на меня заинтересованные взгляд, внезапно подмигивает и выдает:
— Если вы за работой, то не смотрите, что Марта сварливая: платит честно. Но и гоняет, что надо…
— Кыш, кому говорю!
— Уже испарилась!
Хозяйка лавки, по-видимому, Марта, пододвигает нам стулья, кладет на тарелку самую румяную булочку и буквально всовывает мне в руки.
— Угощайтесь. А то господа ардере порой забывают о самых очевидных мелочах, вроде того, что любой женщине нужен хоть медяк при походе на рынок. Но не переживайте: суета быстро уляжется, станете хозяйкой собственного дома — наведете порядки.
У меня кусок в горле застревает от удивления: первый раз в моей жизни кто-то рассуждает о несущих пламя настолько неуважительно.
— Разве можно так говорить? — спрашиваю я осторожно.
— А как еще говорить, если это так и есть? — хмыкает Марта. — Кто слишком задирает нос к небу, рискует не заметить лужу под ногами и будет потом сильно удивляться, обнаружив себя по щиколотки в грязи. Эх, мужчины! Все им о высшем да грядущем хочется думать, а нам, женщинам, жить надо тут и сейчас, — она качает головой и интересуется: — Вы ищете на рынке чего, госпожа, или просто гуляете?
— Так… — отвечаю уклончиво. — Привыкаю к городу.
— Ясно, дело нужное и для цвета лица полезное. Вы, если что, заходите на огонёк, когда рядом будете: у меня всегда найдется, чем полакомиться.
— Благодарю… — мне неловко напоминать о деньгах, но женщина перебивает меня на полуслове:
— Вот только про медяки не начинайте. Отдадите, как сможете, не обеднею. Помню, тоже сама не своя ходила, как сюда попала: словом обмолвиться не с кем, глаза поднять страшно. От всего шарахалась, совсем как вы сейчас.
— Вы были избранной? — от удивления я даже про голод забываю.
— А как же! Я и сейчас избранная, — довольно заявляет она. — Пусть муженек только посмеет усомниться — разом напомню, кто кому больше должен. У нас третий сорванец уже на крыло встал, а всё чьими заботами? То-то и оно!
Она встает и упирается руками в пышные бока. Сильная, уверенная в себе, преисполненная той особой привлекательности, что появляется только у человека, любящего своё дело и свою судьбу.
— Вы, госпожа, главное, не позволяйте им пустить вам пыль в глаза: как бы то ни было, дом и семья — наше поле сражения. Как поставите себя с самого начала, так и пойдёт.
В окне появляется мордашка Иты:
— Хозяйка, там молоко привезли.
— Шли к боковым воротам, сейчас выйду, — Марта поворачивается ко мне, разводит руками: — Извините, дела не ждут. Но вы сидите, сколько хотите, и ешьте, а то смотреть страшно: ветром сдувает уже. — И уходит через распахнутую настежь внутреннюю дверь.
Я невольно провожаю её взглядом. Во дворе что-то мастерят трое мальчишек лет десяти-тринадцати, под навесом возится с игрушками малыш. Марта принимает у молочника закупоренные глиняные кувшины, старшие ребята подбегают к матери и утаскивают посуду в погреб. На обратной стороне двора — кузня, равномерный металлический звон стихает, из полумрака выходит ардере. Он не очень молод, но еще не стар, могучие плечи лоснятся от пота, копоть и сажа пятнами лежат на и без того смуглой коже. Он делает попытку поймать Марту за талию, но женщина с неожиданной ловкостью уворачивается, возмущенно воскликнув:
— Запачкаешь, изверг!
Потом всё же приближается, снимает с пояса белую холстину, оттирает сажу с лица мужа и оставляет на его губах звонкий поцелуй. А тот касается рукой её волос, шепчет что-то на ухо.
Я прикрываю дверь и выхожу на торговую улицу — не дело подсматривать за чужой жизнью. Но на душе легко, словно мне удалось отогреться у теплого очага. Киваю на прощание скучающей Ите, неспешно иду в толпе зевак к центру рынка. Восточная улица где-то на противоположной стороне, совсем рядом. Боги, хоть бы Мика оказалась там!
По каменной брусчатке стучат колеса ручной тачки, мне приходится посторониться, чтобы пропустить зеленщика. С хохотом проносится по узкому переулку стайка ребят, короткими палками они гонят вниз по улице старое тележное колесо. Навстречу важно вышагивает торговец амулетами, из распахнутых дверей таверны доносится хмельной напев:
 
 
 
Я в свет пустился без гроша,
 
Но был беспечный малый.
 
Богатым быть я не желал,
 
Великим быть — пожалуй!
 
Таланта не был я лишен,
 
Был грамотен немножко
 
И вот решил по мере сил
 
Пробить себе дорожку.  [1]
 
 
Каждый шаг приближает меня к цели. Вот уже торговые лавки оказываются за спиной, я сворачиваю на восток на широкую и спокойную улицу. С замиранием сердца ищу нужный дом. Ошибки быть не может: ворота зеленого цвета, низкий каменный забор, верхняя кромка украшена кованой решеткой из гнутых линий и завитков, которые складываются в сложный растительный орнамент. Двор утопает в цветах, дом добротный и уютный на вид: крепкие стены, сложенные из серого камня и увитые плющом, резные деревянные ставни, в двускатной крыше круглые окошки.
Сомнения на миг одолевают меня, что, если Мики тут нет? И кто она сейчас: будущая хозяйка, служанка, гостья? Дергаю рычаг дверного колокольчика и жду.
В окне мелькает потревоженная занавеска, вскоре щелкает дверной замок. На пороге застывает Мика. Ветер играет её распущенными каштановыми волосами, теребит подол искусно расшитого платья. В первый момент сама себе не верю, боюсь, что обозналась и эта улыбчивая девушка не моя подруга. Но она взмахивает рукой, торопливо нашаривает обувь и спешит к воротам. Счастье затапливает меня с ног до головы: эти жесты, походку, родную улыбку не спутать ни с чем.