Лодейный кормщик

Ивану Рябову не раз доводилось провожать корабли от Николо-Корельского монастыря в Архангельск и выводить их из запутанного, нашпигованного островами и мелями устья Двины не только в Белое море, но и сквозь вечную толчею волн из горла его в океан. А уж заливы, протоки и устья Иван знал не хуже любого лодейного кормщика — с детства плавал на промыслы с рыбаками до Мурмана и дальше.
Но сейчас, покидая остров, направляя суденышко к дому, Иван не ведал о том, что его знание морского дела может нынче же кому-либо понадобиться.
Адмирал Шеблад долго сидел в каюте над картой, изучая Двинскую губу. Но карта была неточна, не так подробна, как требовалось. На ней не были отмечены коварные места, о которых адмирал слышал еще в Стокгольме, и датские лоцманы, нанятые в Гельзингере для сопровождения эскадры, на подходе к российским берегам опустили руки. Благополучно проводив корабли морем, они не могли указывать путь дальше и, считая свой долг выполненным, попивали ром в отведенной им каюте, не смея больше показываться адмиралу на глаза.
Оставалось взять лоцмана на острове Мудьюг, что расположен у входа в Двинское устье, в тридцати милях от Архангельска. Шебладу было известно, что там имелась лоцвахта — лоцманская служба. Но какой русский согласится взойти на борт вражеского корабля, чтобы привести его с пушками и солдатами в свой родной порт? Каждому известно, что Россия воюет со Швецией, и всякий, завидя в море чужой вымпел, настораживается.
Шеблад колебался недолго: он вовсе не намерен был считаться с морскими кодексами и уставами и приказал вестовому позвать флаг-офицера.
Через минуту в каюту вошел невысокий, с тонкий и розовощеким, как у девушки, лицом красавец лейтенант. Он вытянулся, отдавая честь.
— Передайте приказ: всем кораблям поднять английские и голландские торговые флаги, — сказал Шеблад и, видя, что распоряжение его не совсем понятно лейтенанту, добавил с усмешкой: — По выбору, тот или другой… — Есть! — Флаг-офицер стукнул каблуками ботфортов, повернулся и вышел, почтительно прикрыв дверь адмиральской каюты.
Капитан передового фрегата Эрикссон, получив приказ адмирала, поднял на мачте голландский торговый флаг. Он, разумеется, догадался, что это — маскировка, пиратский прием с целью обмануть бдительность русских. Эскадра приближается к Двинской губе, возможны встречи с рыбаками, да и жители островов могут заметить шведский флаг и поднять преждевременный переполох.
Вблизи острова Сосновец, справа по борту, с фрегата заметили небольшой парус. Эрикссон, глянув в зрительную трубу, увидел рыбачье суденышко.
Выполняя приказ адмирала задерживать рыбачьи лодьи и захватывать их экипажи, Эрикссон повернул фрегат наперерез русским.
Заметив иностранные суда, Иван Рябов встревожился. Он вспомнил разговор с Тихоном перед отплытием. Ничем не выдавая волнения, он стал пристально следить за кораблем. «Трехмачтовик, — отметил про себя. — Большое судно».
Но чье?
И как он ни всматривался в силуэт корабля, в его оснастку, рельефно вырисовывающуюся на серо-зеленом фоне моря, не мог никак разглядеть флаг.
Было еще далеко.
За этим кораблем появился другой, такой же, а там еще паруса…
Вскоре первый корабль приблизился настолько, что можно было различить цвет флага на грот-мачте. «Голландец», — отметил Рябов.
И товарищи подтвердили это предположение:
— Голландец идет. К нам поворачивает. Видно, что-то ему надобно.
— Купец?
— Купец, кажется. Кому еще быть? Ноне все купцы в Архангельск путь держат.
Да, флаг был голландский, Иван успокоился. Но идти на сближение все же не решался. «Кто знает, что им надо? А вдруг не с добром, а с лихом идут?» Он взял несколькими румбами правее.
В считанные минуты корабль настиг неповоротливую шняку. Громадина — что тебе гора! Порты [4] наглухо задраены. На палубе у фальшборта стояли трое. Один призывно размахивал шляпой и что-то кричал. Что — было не разобрать из-за плеска волн. Рыбаки сказали:
— Чего он там орет? Подойдем поближе, Иван! Иван колебался. Любопытство в нем боролось с осторожностью и осмотрительностью. А человек все кричал, и вот уже можно было разобрать его слова:
— Эй! Сюда! Сюда!.. — За спиной человека на вантах копошились матросы, подрифливая паруса. — Пошалюста, ближе! Есть дело! Мой голландский флаг, мой мирный купец!
Шняка тихо подвалила к борту. Рыбаки, задрав головы, рассматривали диковинную громадину о трех мачтах, всю увешанную парусами. Такого большого корабля они еще не видали. С него спустили штормтрап — веревочную лестницу. Человек на палубе нахлобучил шляпу и опять закричал:
— Смелее! Кто есть ваш шкипер? Надо держать совьет. Наш карта плех… не знай куда идти…
— Вот чудной! — звонко воскликнул Гришка и рассмеялся: — «Плех… плех»…
Иван наконец решился и дал знак подойти к трапу кормой. Рыбаки поостерегли:
— Гляди в оба, Иван!
Рябов опять заколебался, но с корабля так настойчиво упрашивали, что он взялся за штормтрап и быстро поднялся на борт чужеземного корабля. Настороженно осмотрелся: несколько матросов, стоявших поодаль, о чем-то беседовали, смеялись. До русских им, казалось, не было дела. Тот, что кричал, пожал руку Ивану и одобрительно похлопал по плечу:
— Молодец, шкипер! Сейчас идем кают. Ром угощать… — и посмотрел напряженно и пронзительно за борт.
Иван невольно глянул туда же и оторопел: появившись из-за кормы корабля, к шняке подлетела шлюпка, полная солдат. Они нацеливали на рыбаков мушкеты. И в ту же секунду Ивана схватили невесть откуда взявшиеся усачи в треуголках и кафтанах, и в грудь ему уставилось зловещим оком дуло пистолета. Иван глянул на пистолет, на того, кто держал его, — на человека, кричавшего с борта. Лицо его было сурово, серые глаза холодны, рот сжат в щелку.
— Шведы прокля-я-тые-е! — отчаянно закричал Иван, рванувшись. — Обманом взяли!
И тут же покачнулся от крепкого удара в скулу. В глазах брызнули искры, в ушах зазвенело. Его стали обыскивать, обшарили все карманы, вынули из-за пазухи монастырскую грамоту — разрешение выйти на лов, сорвали с пояса нож. Рябов попытался снова вырваться, но его стали бить куда попало, и пришлось смириться.
Рыбакам некуда было деваться. Под дулами мушкетов они по одному поднялись на палубу фрегата, где их обыскали, обильно награждая тумаками, и всех заперли в трюм.
…Полузатонувшая шняка пошла болтаться по волнам, а фрегат взял прежний курс и побежал дальше, к острову Мудьюг. За ним — все шесть остальных кораблей.
 
4
Пока эскадра шла от Сосновца к Мудьюгу, рыбаков монастырской шняки почти всех перетаскали к капитану на допрос. В трюм они возвращались злые, изрядно побитые. На допросах или молчали, или разражались отменной поморской бранью по адресу шведов, допытывавшихся, как лучше пройти через Двинскую губу к Архангельску, чтобы миновать опасные мелководья.
Рыбаки ссылались на незнание безопасного пути, хотя некоторые его и знали.
Настал черед Ивана подняться на палубу. В люк трюма сунулась рыжебородая физиономия шведа с бритой верхней губой.
Солдат, опираясь на мушкет, обронил сверху в духоту трюма: — Рябофф! Живо!
Иван нехотя поднялся с мешков с балластом, подошел к трапу и так же нехотя стал вылезать на палубу. Швед ухватил его за шиворот, поставил на ноги. Он был высок, силен, голос его гудел.
Иван, однако, не спешил. В синем, будто выметенном, небе пузырились паруса, надутые ветром. И небо, и белые паруса выглядели нарядно, празднично. Матросы на вантах сновали вверх и вниз с обезьяньим проворством. Огромный корабль, огромные паруса, ловкие матросы — все это Иван видел впервые в жизни и немного даже оробел. Купеческие парусники, которые доводилось Рябову провожать в море из гавани, были куда меньше.