Ловцы душ
– Самое большее – молиться.
– Ну, это прекрасный совет за пятьсот крон, – рявкнул он.
– Господин Хоффентоллер, примите во внимание, что я ничего вам не обещал, – пояснил я спокойно. – Кроме того, все может измениться. Я останусь у маркграфа еще на несколько дней и, может, открою нечто, что позволит мне вытащить вашу дочь. Вот только, насколько я знаю жизнь, раньше или позже она к нему возвратится.
– Это уже не важно, – пробормотал он. – Я ее сумею убедить.
Вот же! Человек, верящий в дар убеждения. Но я осмеливался полагать, что вера эта зиждется на весьма хрупком основании. Разве что он намеревался запереть дочь в чулане или быстро выдать замуж.
– А вы узнали о чем-нибудь… – голос его стих и прервался. – У вас есть какие-то подозрения… сомнения?
– О богохульных еретических обрядах? Об этом рано говорить, господин Хоффентоллер. Скажите, однако, откуда взялась идея, будто Ройтенбах мог бы участвовать в столь отвратительных деяниях?
Конечно, я знал откуда. Соседская ненависть. Старая, как мир, и горькая, словно полынь. Была, есть и будет. Не стану утверждать, будто Инквизиториум не пользовался многократно сей человеческой слабостью: многие дела мы прояснили именно благодаря доносам. Порой соседи доносили на соседей, порой – дети на родителей, жены на мужей, кузены на кузенов, мачехи на пасынков, братья на братьев… И так далее и тому подобное.
Но Святой Официум уже давным-давно не впадал во грех несдержанности суждений, когда холодные сердца инквизиторов могло согреть лишь пламя, сжигавшее врагов Церкви. Теперь мы были менее вспыльчивы, более внимательны и спокойны. Доносы пробуждали наш интерес, но мы уже не летели вослед сказанным словам, подобно пчелам, стремящимся на мед. А здесь вообще невозможно было говорить об официальном доносе, поскольку Хоффентоллер лишь высказывал подозрение, предполагал, и только. Этого могло оказаться достаточно, чтобы заняться обычными мещанами или селянами, но наверняка не хватило бы, чтоб начать следствие против сеньора. Я же не намеревался рисковать, особенно если сам не был уверен, что в словах Матиаса содержится хотя бы толика правды.
– Откуда взялась идея… – повторил он за мной. – Да оттуда, что он обладает удивительной властью над женщинами. Словно околдовывает их или…
Я мысленно усмехнулся. Для власти над женщинами не было нужды прибегать к черной магии. Разве не хватало и того, что Ройтенбах – красивый мужчина, сильный мира сего и богатый дворянин? Конечно, кому-то вроде Хоффентоллера тяжело было уразуметь принципы, по которым живут женские души и сердца. Порой мне и самому это давалось нелегко, но я был всего лишь скромным инквизитором, который посвятил жизнь делам вечным, а не бренным.
– Выпьем, – вздохнул он и долил вина сперва мне, а потом и себе.
– Ну, давайте выпьем, – согласился я. – За Святую Землю и ее защитников.
– О да-да, – согласился он.
– Вы никогда не узнавали, что случилось с вашим славным предком? – спросил я, когда мы опорожнили кубки.
– Погиб. Как все те, кто не желал отречься от веры Иисуса. – Он размашисто перекрестился. – Благослови его Господь.
Персидские владыки, в чьих руках несколько веков оставалась Палестина, ненавидели христиан. Говоря откровенно, для ненависти у них были причины, поскольку христиане мечом и огнем обращали их подданных в свою веру. Но эти язычники исповедовали исключительно отвратительную веру, приносили в жертвы людей, призывали демонов, чтили темных богов. Некогда я и сам имел случай увидеть персидского демона, который, приняв чужую личину, отправился в самый монастырь Амшилас, и не было это происшествием, которое я вспоминал так уж охотно. Персидские святыни оставались местом ужасающих культов, персидские колдовские книги и поныне считались самыми опасными, а персидских волшебников всегда полагали мастерами магии. Не знаю, сколько было в этом правды, а сколько – фантазии, коренившейся в невежестве, однако участники Крестовых походов охотно рассказывали об ужасающих ритуалах, в которых им приходилось быть как свидетелями, так и жертвами. И если Маврикий Хоффентоллер сохранил в плену неколебимую веру, то воистину был он человеком или достойным уважения, или безмерно глупым.
– Семья не пыталась его выкупить?
– За что? – фыркнул мой хозяин. – Даже если бы они продали все, чем владели, все равно не хватило бы.
До сих пор я не задумывался над этим, но теперь задал себе вопрос: откуда Хоффентоллер взял деньги, чтобы выкупить из ломбарда украшения, а заодно и оплатить услуги вашего нижайшего слуги? Продал кусок леса? Часть поля? Может, занял у кого-то, кто также жаждал гибели Ройтенбаха? Или соседи вошли в заговор против маркграфа, чтобы после скупить по низким ценам его конфискованные Инквизиториумом владения? Как знать, однако ж Ройтенбах наверняка крепко достал местных дворян, без меры трахая их сестер и дочерей. Да-да, всякий мужчина должен понимать, что своего змея стоит держать на коротком поводке, ведь в ином случае тот может стать причиной немалых проблем.
Мы прикончили бутылку, и я поднялся, чтобы попрощаться. Правда, Хоффентоллер приглашал меня на обед, однако я предпочел бы возвратиться и поесть у Ройтенбаха, а не испытывать судьбу тем, что приготовят мне здесь. Ибо, если еда была того же качества, что и вино, у меня могло случиться расстройство желудка.
Хозяин провел меня к воротам, линялый пес проследил за нами взглядом еще более печальным, чем прежде, а одна из свиней попыталась почесаться о мою ногу. Я отогнал ее пинком.
– Сами видите, как мы тут живем, – жалобным тоном сказал Хоффентоллер.
Я же пожал ему на прощание руку и прыгнул в седло. Впереди меня ждала чудесная прогулка, и я решил воспользоваться этой оказией. Не подгонять коня, поскольку к Ройтенбаху, Анне и их тайнам я тоже особо не спешил – как и к Курносу с близнецами.
Я проехал без малого милю, когда из-под куста на меня выпрыгнул худой парень с лицом, схожим с мордочкой ласки. Тот самый, который работал в имении Хоффентоллера. Скакун мой испугался, и я с трудом сдержал его, чтобы не встал дыбом.
– Гвозди и терние! – выругался я, потянувшись к плетке.
– Нет, господин, нет! – закричал парень. – Не бейте зверушку!
– Я не его собирался бить, – ответил я, усмехнувшись, поскольку меня позабавило простодушие слуги и то, что он осмелился встать на защиту коня. – Чего хочешь?
– Вы ведь инквизитор, господин, правда?
– Инквизитор.
– Дайте пять дукатов, и скажу вам нечто такое, что Иисусе нам помоги!
– Пять дукатов? Мальчик, да ты сдурел. Уйди с дороги.
А поскольку он не послушался, я ударил лошадку пятками. Та легонько столкнула слугу с дороги.
– Три дуката, господин? – парень побежал рядом.
Я ускорил шаг лошади.
– Ну хоть дукатик! – закричал он.
Я натянул вожжи.