Ловцы душ
– Со мною не выпьете? – приподнял я свой кубок.
– От’гожнев’пть?
Я проследил, чтобы они опорожнили кубки, и снова их наполнил.
– Идем, – кивнул Давидеку. – Высеки огонь и зажги свечу.
За комнатой, где мы беседовали с Хоффентоллером (он сладко спал, посвистывая носом), находились дверки. Давидек отыскал подходящий ключ, и мы спустились по лестнице. Свеча скверно пахла, видать, пчелиный воск был Хоффентоллеру не по карману, оттого он использовал сало. Ну, по крайней мере, давала она достаточно света.
– За коптильней, – прошептал мой проводник. Мы остановились перед толстенными дверьми из массивного дерева.
– Посвети-ка, – приказал я, склоняясь над замком.
В славной Академии Инквизиториума нас обучали самым разным умениям. Конечно, по большей мере тем, без которых инквизиторам не обойтись: умению читать и понимать книги, распознавать демонов и следы темной магии, обороняться от чар и сатанинских существ, вести допросы – как первичные, так и квалифицированные, сражаться голыми руками, с кинжалом и мечом. Ха, да целую книгу можно написать о тяжелом и изнуряющем обучении в Академии, куда попадали мальчишки, а годы спустя – выходили умелые инквизиторы. Однако наши мудрые наставники знали: порой инквизитору могут пригодиться и воровские таланты. Оттого обучали нас и непростому делу взлома замков. Нужный же инструмент я всегда имел при себе, исходя из разумного предположения, что лучше б сто раз он мне не понадобился, нежели хоть раз его не окажется, когда будет необходим.
Замок не был сложным, управился я быстро.
– Останься, – приказал пареньку, забирая у него свечку.
Толкнул дверь и вошел внутрь. Потом осторожно притворил дверь. Повел свечой вокруг, чтобы осмотреться в мерцающем свете желтого пламени. Помещение было небольшим, хотя и тщательно обустроенным. Стены завешаны коврами и шкурами, на пол брошен волчий мех. Мое внимание, однако, привлекло большое ложе с балдахином. Балдахин был опущен, на кровати кто-то лежал. Я не видел кто, лишь слышал тяжелое дыхание и чувствовал характерный запах старого больного человека. Поставил свечу на комод у постели, положил правую руку на нож, а левой медленно отодвинул занавес. И увидел его. Он тоже смотрел на меня, и в глазах его не отражались ни малейшая мысль, ни малейшее чувство. Был он стар, неправдоподобно стар. Худое лицо напоминало смятый лист бумаги, а на лысой, пестрой от старческих пятен голове росло три клочка седых волос, отчего он напоминал рогатого демона. Я взглянул на покоившиеся поверх одеяла руки. Они выглядели словно высохшие куриные лапки, и я был почти уверен, что хрупкие кости могут сломаться от одного прикосновения.
Я склонился над старцем.
– Ты слышишь меня? – прошептал ему. – Видишь меня?
Долгий-долгий миг мне казалось, что он не замечает моего присутствия. Но потом он вдруг сомкнул веки. И сразу после того – открыл их снова.
– Ты – Маврикий Хоффентоллер? Тот, который вернулся из Святой Земли?
На этот раз моргнул быстрее, чем в прошлый раз.
– Иисусе Христе, – пробормотал я. – Значит, это правда.
Конечно, это все еще не имело никакой связи с делом, но мне уже не единожды приходилось говорить, милые мои, что Мордимер Маддердин не любит загадок. Или, вернее, любит в них разбираться.
Я отодвинулся от старика и решил более тщательно осмотреться вокруг. Взял свечку с комода и пошел вдоль стены. Не было здесь ничего интересного, однако у картины я задержался. Мужчина на портрете был тем самым, чье изображение я видел в комнате наверху. Старик на постели напоминал его настолько же, насколько пепел в очаге напоминает росшее в лесу дерево.
– Поглядим, – прошептал я сам себе и снял картину. – Неужто все так просто?
В спрятанном за портретом углублении в стене находился рычаг. Я дернул. Заскрежетало, и отворились дверки небольшого шкафа. Я подсветил себе, увидел оправу четырех толстых книг.
– Попались…
Я вынул все тома, потом перенес их и положил на стол под стеной. Заметил стоявший на нем трехрогий подсвечник и зажег его от своей свечи. Стало настолько светло, что я сумел спокойно ознакомиться с содержанием книг. Вернее, смог бы ознакомиться, если бы понимал персидский язык или арамейский алфавит, а не, как было со мной, едва умел разобрать, что имею дело с персидскими рукописями.
– Ну, дедушка, – пробормотал я снова, – вижу, ты привез интересную добычу из Святой Земли.
Мне не было нужды читать книги, чтобы понять – я имею дело с творениями, за одно обладание которыми люди отправлялись сперва на долгие расспросы, а потом – и на костер. Я почти физически ощущал темную ауру, их окружавшую. И что-то мне говорило, что кожаные переплеты изготовлены не из телячьей кожи. Конечно, чувство это можно было списать на буйную фантазию вашего нижайшего слуги, но кроме ощущений у меня были еще и определенные доводы. Может, я и не мог прочесть персидские письмена, однако я мог внимательно рассмотреть искусно выполненные миниатюры.
В нашей благословенной Империи иллюминирование – дело монахов, которые трудолюбиво переписывают книги, украшая копии собственными рисунками, часто – настоящими произведениями искусства. Я видел много таких книг, и пусть я не обладаю душой творца, но признаюсь, что качество деталей, насыщенность цвета, непринужденное мастерство и фантазия иллюстраторов всегда пробуждали мое глубочайшее почтение. Потому, кстати, я и жалел, что расцвет печатного искусства уводит это достойное удивления умение во тьму забвения. Но здесь я имел дело с миниатюрами, в сравнении с которыми рисунки наших копиистов казались бездарной мазней. Фигуры, нарисованные в персидских книгах, словно жили на пергаментных страницах собственной жизнью. Грудь вздымалась при дыхании, когти сжимались на горлах жертв, пламя, казалось, танцует и мерцает, а кровь будто действительно текла из разорванных вен. Когда я видел искаженные страданием лица – удивлялся, что не слышу стонов и плача. Когда видел разверстые пасти демонов, то казалось, вот-вот услышу их ужасающий рев.
Эти книги, вне зависимости от того, что в них было описано, стоили чрезвычайно дорого уже из-за самого оформления. И если их авторы столь сильно озаботились иллюстрациями, то какую же огромную мощь должны скрывать написанные там слова?
Как сильно я жалел в этот миг, что не умею читать арамейских литер и не понимаю по-персидски! Хотя, с другой стороны, знание, скрытое в этих книгах, не могло бы попасть к простому инквизитору вроде меня. Когда я передам чародейские тома тем, кто за ними придет, могу с рукою на распятии поклясться, что не сумел разобрать ни единого слова. И, возможно, для меня это будет благом, поскольку многие знания сулят многие печали.
Я просмотрел все четыре тома, не сумев сдержать восхищения от иллюстраций. Вот женщина с крупным телом сбрасывала одеяния монахини и отдавалась множеству мужчин – каждому по-своему. Вот нагой смеющийся мужчина, покрытый лишь цветочными венками, лежал на постели, а перед ним стояли семь девиц в изукрашенных драгоценностями одеждах. Вот из адского хаоса вздымалась многоголовая тварь – удивительно, но я не мог сосчитать головы: тварь будто бы расплывалась и исчезала, едва я пытался взглянуть на нее в упор. Мне казалось, что шесть, семь, еще одна – и все, однако взгляд снова оказывался на первой, и все приходилось начинать сызнова.