Украденная невеста
Темпла захватила ее страстность, решительность, горячность. Она права. Сидеть, ждать и быть не в силах помочь – от этого в самом деле можно свихнуться.
Увы, причиной его отказа было не желание защитить ее от Войны, а нечто другое: он должен был защитить ее от гораздо худшей участи, чем французы.
Злобные махинации деда не только убили мать Темпла, но и разбили сердце его отцу.
Врага, от которого он охранял Диану, победить не легче, чем Наполеона, а это означало, что он должен еще сильнее бороться, чтобы Диана не пострадала.
Задумавшись, маркиз не заметил, как она подошла и, присев перед ним, обхватила его лицо руками. Теплые, крепкие пальцы утешали и отгоняли страхи.
– Темпл, я не дам тебе распоряжаться моей жизнью. Я выбрала свой жребий и дальше не буду жить без тебя.
Их взгляды встретились, и его взгляд заблудился в ее удивительных глазах, сливочной белизне щек, розах губ. Каждая ее черта напоминала нежную английскую розу, которую надо охранять и лелеять. Он удивился, что Диана напомнила ему о загадке розы – о ее неослабевающем цветении, несмотря на летнюю сушь и зимние холода.
– Поцелуй меня, Темпл.
Не пресыщенное желание, не флирт или игра – это был приказ женщины, решившей изменить курс его сердца. Вот только, к несчастью, она не знала, что его сердце не нуждалось в перемене курса.
– Поцелуй меня, – повторила Диана и, приоткрыв губы, придвинулась к нему. – Поцелуй и скажи, что ты меня не любишь.
Поцеловать ее и отрицать, что любит? Из этого ничего не выйдет. Его выдаст страсть. И хотя он знал, что должен отодвинуть ее от себя, но так и не смог это сделать. Ее глаза поработили его.
Устав ждать, Диана отбросила остатки своей порушенной репутации и прижала губы к губам любимого. Видит Бог, она не хотела провести остаток жизни, жалея, что не познала любовь мужчины. А ведь, отказавшись от помолвки с лордом Данверзом, она поклялась, что выйдет замуж только за Темпла.
И если ей дано только украсть небольшую часть сердца Темпла, что ж, она станет воровкой.
И вот теперь она украла этот поцелуй, имевший целью исторгнуть хотя бы намек на любовь, которую, как она знала, он хранит в каком-то темном, недостижимом уголке своего необъяснимо каменного сердца.
Поначалу его губы были твердыми и неподатливыми. Но это же Темпл! Джерико соорудил вокруг себя стены, и понадобился рев труб, чтобы их разрушить, но Диана всем сердцем верила, что знает ноты этой победной песни.
Дерзкая и некающаяся, она пренебрегла его царственным безразличием и подразнила губы языком.
– Открой мне свое сердце и впусти меня в него, пожалуйста. Только один раз.
«Только один раз, впусти меня, любовь моя». Его губы приоткрылись под этим натиском; язык приветствовал ее ласку. Страсть, которую она берегла так долго, все больше разгоралась – ведь она никогда не давала уголькам погаснуть.
Пальцы Дианы ерошили ему волосы, гладили шею. Они продолжали целоваться, и вкус его губ, ласки языка захватывали ее все больше; она принадлежала только ему, и ей нужно было куда больше, чем этот дразнящий, завораживающий танец.
«Дерзай, любовь моя, и скорее освободи меня…» Строка стихотворения вертелась в мозгу Дианы, призывая взять дело в свои руки. Она стащила с него сюртук, потянула галстук, и то, что было элегантно завязанной тканью, стало жалкой кучкой на полу. Под шерстью, полотном и кружевами была мощная стена мускулов. А еше сердце – оно билось под ее пальцами с бешеным ритмом, рваным, как его дыхание, глубоким и правдивым, как рев, который вырвался из его горла, когда ее руки принялись за пуговицы на бриджах.
Диана хорошо помнила, каким он был тогда, когда она проснулась утром в его объятиях в Ноттингеме. Теперь под слоями одежды она обнаружила нечто твердое и сильное. Что ж, ей не шестнадцать лет, она не боится того, что может сделать это твердое, и даже идет на это с радостью. Она этого хочет – хочет потрогать, почувствовать, как оно войдет в ее горячее место между бедер и унесет боль, которую он породил много лет назад одним поцелуем.
Когда ее руки нащупали мужское естество, она стала тискать, дразнить и возбуждать его.
«Иди ко мне, Темпл. Возьми меня».
– Нет! – Он с содроганием оттолкнул ее так, что она упала.
– Проклятие! Да ты с ума сошел!
– Сойду, если буду продолжать в том же роде. – Он обошел вокруг стула и выставил между ними этот ветхий предмет мебели. – Диана, я не могу это сделать.
Она посмотрела на его штаны.
– А по-моему, можешь.
Схватив сюртук, Темпл надел его и запахнул полы, чтобы скрыть неоспоримое доказательство ее правоты.
– Я не могу, – повторил он, стараясь убедить не столько ее, сколько себя.
– Не можешь или не хочешь?
– Если мы… если мы будем… – Он запинался, как будто говорил с невинной невестой в первую брачную ночь.
– Заниматься любовью, – подсказала она.
– Да, так. – Он махнул рукой, как будто ухватился за спасательный круг. – Если мы будем… заниматься любовью, ты будешь обесчещена. Этого я не могу допустить и не буду. Знаешь, что случится, если мы поддадимся этому безумию? – Он содрогнулся. – Мне ничего не останется, кроме как сделать тебе предложение.
Диана отшвырнула стул, и он полетел через комнату. Тулли взвыл и метнулся в сторону, а затем спрятался под перевернутым сиденьем.
Она ткнула Темпла пальцем в грудь:
– Значит, ты не будешь заниматься со мной любовью, потому что после этого тебе придется на мне жениться?
Темпл кивнул. Хотя ему приходилось видеть врагов, пылавших ненавистью, но он еще не встречал ничего подобно тому, что в этот миг представляла собой Диана. Это была богиня в полной мощи своей ярости.
– Диана, я отказываюсь это делать, – сказал он, надеясь, что его голос прозвучал убедительно.
Она засмеялась:
– Господи, если б я знала, что от меня требуется всего лишь пробраться в твою холостяцкую комнату, я бы давно подкупила Элтона.
Темпл не сомневался, что она бы это сделала, но…
– Но я не хочу замуж, если для этого надо вести тебя в церковь под дулом пистолета и вынуждать жениться против воли. – Диана протянула руку, дотронулась до его лица и погладила щеку. – Мне не нужно ничего, кроме твоего сердца, отданного свободно и добровольно.
Темпл закрыл глаза и уже хотел отнять руку от своего лица… но вместо этого вдруг обнял ее и склонился к ней, вдыхая знакомый запах роз. Руки сами собой вплелись в ее волосы, они гладили шелковистые пряди, не спеша, будто желая сохранить в памяти каждое мгновение. Он хотел уткнуться в нее губами, целовать шею, гладить плечи, гладить и любить каждый дюйм ее тела, но не мог.
С мукой человека, не знающего, как избежать неотвратимой судьбы, он прошептал ей на ухо:
– Диана, умоляю, отпусти меня. Я не должен этого делать, и я этого не сделаю.
Она покачала головой:
– Темпл, вместе мы сможем…
– Нет. Я не могу дать тебе то, что ты хочешь.
– Дерзай, любовь моя, и скорей освободи меня… – прошептала она. Горячие слезы упали ему на грудь и прожгли рубашку до самого сердца.
Знакомые слова ошеломили Темпла.
Она дочитала стихотворение до конца шепотом, полным такого чувства, что ему казалось – он слышит все это в первый раз.
Пусть сердце сплетается с сердцем,Другого мне в жизни не надо.Твой радостный крик, и жаркие губы,И светлые слезы – все это мое,Пока мы с тобою, пока идет жизнь.– Откуда ты это знаешь?Впрочем, разве она не переворошила все его вещи? И не вторглась в самое сокровенное?
– Тебе не следовало это читать. Это не для тебя.
Ее губы изогнулись в дрожащей улыбке, на щеке блеснула слеза.
– Прежде я не знала, что ты пишешь стихи.
– Я не пишу.
Она отерла щеку тыльной стороной ладони.
– Пишешь, и твои стихи прекрасны. Я думаю, их нужно опубликовать. Ты скрываешь их, как и свои подвиги, но не лучше ли поделиться с обществом своими достижениями, чем разыгрывать из себя светского дурачка?