Вспомни меня на закате

Подъезжает такси, ещё несколько раз благодарю парня, а потом всё-таки поддавшись внутреннем порыву, подхожу к своему спасителю, кладу руку на щеку и целую в губы. Всего лишь прикосновения губ на пару секунд, а в голове моментально становится пусто и тело покрывается мурашками. Парень хотел было положить руку на мою талию, но почувствовав движение отстраняюсь и быстро направляюсь к такси, открываю дверь, сажусь на заднее сидение и прошу быстрее трогаться с места. Оглядываюсь через заднее стекло, когда машина начинает отъезжать: парень стоит и смотрит затуманенными глазами на удаляющееся такси, так и не опустив руку.
Мы скрылись за поворотом, и я отвернулась. Хорошо, что стекло тонированное и он не узнает, что я тоже не могла отвести от него взгляд.
 
 ***
Этого не может быть
Подъезжаем к многоэтажке, по привычки смотрю в окна нашей квартиры. В них не горит свет. Наверное, спят.
Расплачиваюсь по счетчику и направляюсь в квартиру. Открываю ключом входную дверь и пытаюсь передвигаться тихо, как мышка, чтоб никого не разбудить. Первое что бросается в глаза, как только включаю свет в прихожей, это отсутствие обуви домашних. Неприятное предчувствие в районе солнечного сплетения начинает разрастаться, давя на сердце.
Набираю маме, папе, всё бес толку. Папа не берет трубку. Мамин телефон вне зоны действия сети, звоню Ване- отключен. Паника нарастает, продолжаю звонить по очереди всем и когда истерика уже подкатывает, страх захлестывает с головой, а в горле образуется ком из непрошенных слёз, перезванивает отец и безжизненным голосом сообщает, что сейчас за мной приедет. Его тон и короткие фразы добивают и как только отключается вызов из глаз брызгают слезы. Что происходит? Где мама и Ваня?
Через 15 минут, отец приехал и забрал меня, почти не проронив не слово, ответил лишь, что едем в больницу.
Заходим в отделение хирургии.
— Пап, что происходит? — останавливаю я его аккуратно за локоть. — Пап, объясни пожалуйста, мне страшно. Где мама, Ваня? — мой голос предательски дрогнул.
Папа поворачивается ко мне, в глазах стоят слезы.
— Мама с Ваней попали в аварию. Оба сейчас в операционной. — Папа делает паузу и тяжело вздыхает. — Состояние тяжелое, но оперирует глав отделения.
— В аварию. — эхом произношу и резко сажусь на стул, который стоит рядом. Силы покидают меня, в голове туман.
Господи, пожалуйста, не забирай их у меня. Прошу, не надо. Боже.
Не знаю сколько я так просидела. Час, два или больше. Время для меня остановилось. Я сидела, опираясь руками о коленки и молилась. Молилась как никогда. Пожалуйста, пусть мои родные будут живы и здоровы. С того момента, как я переступила порог больницы не проронила ни слезинки, старалась держаться. Ведь слезы ничего не исправят, да и папе сейчас тяжело так же, как и мне, а может даже сильнее.
— Всё будет хорошо, — выпрямляюсь и тихо проговариваю я, повернувшись к папе, — Слышишь, пап, всё будет хорошо. Они выкарабкаются, и мы все вместе поедем на море, как и собирались.
Наверное, я пыталась в этом убедить больше себя, но мой голос дрогнул и из глаз покатились крупные слезы. Одна, вторая. Папа встает и садится передо мной на корточки, обхватывает руками лицо и большими пальцами вытирает слёзы.
— Всё наладиться, котенок. Всё будет хорошо. Они сильные и знаю, что мы их сильно любим.
Папа тоже заплакал. Посмотрела в его глаза и отвернулась, в них было столько боли и печали, что мне стало не по себе еще больше. В районе солнечного сплетения начало сдавливать. Плохое предчувствие возвращалось и становилось больше. Даже слова «всё будет хорошо», которые я повторяла как мантру, не помогали отогнать это ужасное чувство.
Спустя еще некоторое время, которое мне показалось вечностью, из операционной выходит врач, уставший вид, опущенные плечи, и безразличный взгляд. Подходит к нам.
— Вы родственники Зайцева Ивана? — переводит взгляд с побледневшего папы на меня. Киваю.
— Примите мои соболезнования. Нам не удалось его спасти. У него были… — что там у него было не дослушиваю. Уши закладывает, а голову сдавливает тугой обруч.
«Нам не удалось его спасти» — эхом звучит в голове. Мой младший братик, вредный, но такой любимый.
Сажусь на стул и закрываю уши, пытаюсь прогнать наващивую фразу из головы. Этого не может быть. Это какая-то шутка, глупый розыгрыш, не больше. Сейчас врач улыбнется и скажет, что это все не правда, а из-за дверей выйдет брат и обнимет. Но этого не происходит, врач говорит на последок что-то папе и уходит. Папа садится рядом и обнимает меня, прижал к своей груди. Чувствую, что мне на лоб капает что-то, не обращаю внимание до тех пор, пока это не повторилось снова и снова. Поднимаю голову. Слёзы, вот что капает. Папа плачет. Молча, без вздрагивания и звуков, как это делаю я, просто сидит, положив одну руку мне на плечи, вторую на затылок и смотрит, не мигая в одну точку, а из глаз одна за другой капают слезы. Обнимаю его по крепче.
Мы оба молчим, каждый по-своему пытаясь принять мысль, что его больше нет.
Через час выходит врач из другой операционной, в которой боролись за жизнь мамы. Вскакиваю и быстро направляюсь к врачу с мольбой всматриваюсь в его глаза, пытаясь понять, что он нам сообщит. Он так же уставший, это выдает и взгляд, и походка.
— Что с мамой? — быстро произношу, хватая за рукав халата и начинаю нервно дергать.
— Вы родные Татьяны Зайцевой? — спрашивает он у меня и переводит взгляд на подошедшего папу.
— Да. — Кивает папа, утирая слезы тыльной стороной ладони.
— Она жива, состояние тяжелое, сейчас в медикаментозной коме.
— К ней можно? — с надеждой спрашиваю.
— Нет, не сейчас. Приходите завтра, а сейчас вам нужно отдохнуть, езжайте домой. — говорит доктор и уходит.
Через двенадцать часов пустили к маме в палату, через сутки, она вышла из комы, а через двое суток она начала нас узнавать, счастью не было предела.
Мы дежурили с папой по очереди у маминой кровати. Папа параллельно организовывал похороны Ване. Маме мы не стали говорить, о том, что его больше нет. Эгоистично, знаю, и нам стоило это много сил, смотреть в глаза и врать, что он в соседней палате и идет на поправку. Не сейчас. Может когда станет лучше, скажем, а сейчас нужно ей поправляться.
Дома я старалась не появляться, там всё напоминало о младшем брате, его фотоработы, стойка с многочисленными медалями и грамоты на стене. Он упорный парень и если чем-то занимался, то быстро его труды приносили плоды в виде медалей и грамот. Был упорным.
Какое страшное слово «был». Он был еще так молод, чтоб уходить. Закрываю лицо руками и начинаю беззвучно плакать, чтоб не услышал никто. Именно сейчас стоя в его комнате, напротив шкафа с кубками, которые он заработал, когда участвовал в картинге.
Сегодня мы проводили Ваню в последний путь, казалось, что я ушла вместе с ним. Надеюсь, там тебе будет лучше, братишка.