Власть памяти

— Нет смысла расстраивать себя, дорогая. У вас опять может возобновиться головная боль, и самочувствие ухудшится. Не лучше ли прислушаться к моим словам? Очень важно не форсировать события. Вы должны проявить максимум терпения.
После этого разговора Эрни почувствовала себя еще более разбитой. К каким средствам нужно было бы прибегнуть, чтобы убедить доктора Филдса в том, как для нее важно вернуть память? Особенно после того, что сказал ей Грэм о ней самой, о прошлом.
Самочувствие ее не становилось лучше даже после физиотерапевтических процедур. Более того, ей казалось, что со здоровьем дело осложняется. Внимательное участие сиделки, которая старалась успокоить ее нервы, не помогало. Однажды, когда она вернулась на кресле-каталке в свою палату, ей показалось, что голова у нее буквально разламывается, а нервы натянулись, как струны на скрипке.
Грэм в тот раз уже занял свою привычную позицию у окна. Однако сейчас его пребывание в палате не принесло никакой радости, наоборот, усилило ее депрессию. Так, во всяком случае, ей казалось.
В ответ на ее холодное «привет» он выразил недоумение. Она заметила, как они с сиделкой обменялись понимающими взглядами, а это еще больше вывело ее из себя.
Как он дьявольски холоден и самоуверен, с негодованием подумала она. При свете, льющемся из окна, он выглядел очень элегантным — отлично сшитый костюм, аккуратная прическа. В чем же все-таки состояла его привлекательность? Что так притягивало ее к нему? Ну, хорошо. Он ее бывший муж. И что? Стоило ли ей сближаться с ним опять, быть может, совершая новую ошибку?
На кресле-каталке она проехала к стоявшему неподалеку креслу. Однако сегодня Грэм дал знак сиделке, что сам поможет Эрни сделать несколько шагов и усадит ее в кресло. Она очутилась очень близко от его груди, ощутила запах его одеколона и, что еще более волнующе, свежий запах его тела. Она оступилась и чуть не упала на пол, но его сильная рука немедленно поддержала ее. Когда она опустилась в кресло, ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы прийти в себя. Только через несколько минут сердце стало биться ровнее.
— Спасибо. Я… Еще чуть-чуть, и я бы упала.
Ей пришлось сделать усилие над собой, чтобы выговорить эти несколько слов. Грэм же опять занял свое место у окна и засунул руки в карманы. Он наблюдал за ней, заметил ее нервозность. Он смотрел с непонятным выражением, отражавшимся в его глазах.
— Это признак выздоровления, — неожиданно констатировал он.
Она качнулась вперед, изумленно уставившись на него.
— Что-что?
— Я говорю о твоей раздражительности.
У него приподнялась левая бровь. Эрни посмотрела на свои пальцы, которые вцепились в ручки кресла и побелели от напряжения.
— Что-то происходит с твоей головой, — буркнул он. — Почему все-таки ты не сказала мне о беседе с доктором?
Она вздохнула и поправила полы халатика.
— Ты же была утром у доктора Филдса? Была?
Она бросила на него острый взгляд.
— Ты ведешь наблюдение за мной, — заметила она. Он молча наклонил голову, пропустив мимо ушей ее колкость. Она не раз видела, что сиделки с удовольствием болтают с ним и все сведения о ней он, конечно, получает от них. Даже старшая сестра в этом участвует. А он одаривал каждую больничную сиделку своими обворожительными улыбками, очаровывал своей любезностью. Даже доктор Филдс, казалось, видел в нем этакого рыцаря в сияющих доспехах. Грэм никогда не применял своих чар только по отношению к ней. Всегда сух и сдержан, подумала Эрни с болезненной завистью к медицинскому персоналу.
— Так как же?
Он определенно не собирался изменять своим привычкам. Откинувшись на спинку кресла, она тяжело и обреченно вздохнула. Рассказывая ему о своей беседе с доктором Филдсом, Эрни нервно теребила пряди волос, рассыпавшихся по плечам и груди.
— Он сказал, что время — самый лучший лекарь и я должна набраться терпения. Почему он не хочет меня понять? Ведь до сих пор я ничего не могу вспомнить. Мне кажется, здесь никто не собирается помочь мне!
— Но он же прав. Тебе не следует гнать лошадей, Эрни. Как только ты обретешь возможность свободно передвигаться, твоя память придет в норму.
 
Она с силой сжала подлокотники.
— Пожалуйста, избавь меня от лекций! Этого я здесь наслушалась достаточно. Неужели и ты не понимаешь? — Она впилась в него взглядом. Ее зеленые глаза на бледном лице сверкали. — Если ты сам не сможешь помочь мне с памятью, то, черт возьми, я уверена, что никто в больнице не сможет этого сделать!
Губы его превратились в ниточку, лицо стало непроницаемым.
— А твои друзья из Корнуолла? Не пытались ли они помочь тебе с памятью?
Она нетерпеливо задвигалась в кресле, закрыла глаза и принялась кончиками пальцев массировать виски.
— Да, они рассказывали о Нормане, — ответила она. — Но это все не то. — Не то, что можешь сделать ты, добавила она про себя.
— Они знали его?
— Саймон и Эмми занимаются керамикой на своей фабрике в Трезиле. Саймон знал Нормана с тех времен, когда учился в Лондоне.
— Понятно, — сказал он, снова повернувшись к окну. Она слышала, как порывы ветра раскачивают заросли кустарника. — Расскажи чуть подробнее о Кроссе, что-нибудь о его родственниках, которые могли бы дать более законченный его портрет.
Она тяжело вздохнула. — Насколько мне известно, у Нормана не было родных. Если бы и были, то Саймон ничего о них не знал. У Нормана была небольшая художественная галерея в Лондоне. Там же он и жил. В Трезил он приезжал в основном для того, чтобы навестить меня. Он помогал мне в работе, — добавила она раздумчиво.
— В этом я не сомневаюсь. — Грэм сказал эту фразу очень тихо, но она услышала, съежилась и уставилась на его спину.
— Что это должно означать?
Он резко повернулся к ней, на лице играла усмешка.
— Боже, Эрни, ты же не наивная девочка! Ты же собиралась выйти замуж за этого парня. Зачем же задавать такие вопросы?
Кровь бросилась ей в лицо.
— Я категорически отвергаю твое предположение, что… что…
— Что вы были любовниками? — Рот у него скривился в подобии улыбки. — Я рассматриваю это как определенность, а не предположение. Ты не невинная девица, Эрни. Я абсолютно уверен в этом.
— Все было не так! — крикнула она, задетая его желчным тоном.
— Тогда скажи мне, как!
— Не могу, — всхлипнула она. Слезы ручейками потекли по щекам. — Одно скажу, что это не было похоже на равнодушную и холодную игру в секс, которую ты имеешь в виду.
— О, такая игра никогда не бывает холодной, Эрни. Могу поспорить, что равнодушной игры с Кроссом не было. Ты позволяла ему волочиться за тобой до той поры, пока на твоем пальце не оказалось обручальное кольцо! Но со мной ты так себя не вела, — добавил он почти шепотом.
При виде жгучих, пронзительных глаз она отшатнулась, чуть не задохнувшись. Слезы лились потоком. Всхлипывая, она тыльной стороной ладони пыталась вытереть мокрые щеки. Другой рукой она старалась нащупать носовой платок. В какой-то момент у ее лица возник квадратный кусочек белой ткани, но она отстранила его.
— Можешь оставить при себе свой проклятый платок, — всхлипнула она.
Он наклонился к ней, лицо — сплошная маска. Затем обошел кресло, приблизился вновь, отнял ее руки от лица и, несмотря на неловкий протест, вытер ей слезы.
— Высморкайся, — распорядился он. Она механически взяла платок и сделала так, как он велел. Но тут же вернула платок обратно.
— Спасибо, — пробормотала она, продолжая всхлипывать и моргая. Его лицо было совсем рядом. Он осторожно и нежно вытер остатки слез. Она вздрогнула, когда он провел пальцем по ее губам. Посмотрела на него, вновь испытывая гипнотическое воздействие его взгляда. Глаза у него стали темными, когда он пристально посмотрел на ее рот. Вдруг он отпрянул назад, глубоко вздохнул, выпрямился и отошел.
Она молчала, застыв в кресле. При воспоминании о его прикосновении ее пронизала дрожь. Только его голос, спокойный и тихий, вывел ее из оцепенения.