Император Август и его время
Теперь обратимся к третьей, может быть, даже главнейшей причине этой войны. Таковой следует полагать исторический феномен metus hostilis, страх перед внешней угрозой, испытываемый римлянами, и его самым долговременным проявлением metus gallicus [77].
Metus gallicus, страх перед галлами, имеет совершенно очевидное происхождение – события 390–367 гг. до н. э. [78]. Настоящий разгром римлян галлами – сенонами во главе с вождём Бренном в битве при Аллии, последующий захват варварами Рима, за исключением Капитолия, спасённого, согласно преданию, гоготанием священных гусей храма Юноны, и унизительный откуп, во время которого и прозвучали якобы слова, галльским вождём произнесённые: «Vae Victis!» – «Горе побежденным!». Рассказ о том, что во время этого грабительского откупа внезапно появился Марк Фурий Камилл, а за ним новое римское войско и рано торжествующие галлы были разбиты в пух и прах [79] – воспринимать всерьёз просто смешно.
Сенонам римляне сумели отомстить лишь спустя столетие с небольшим. Перед отмщением, правда, сеноны в 285 г. до н. э. нанесли римлянам жестокое поражение: потери легионов составили около тринадцати тысяч человек [80]. Два года спустя римляне реваншировались и даже весьма успешно. Эта победа даже воспринималось как «истребление сенонов» [81]. Полного истребления всё же не произошло. Уцелевшие сеноны поголовно покинули оказавшуюся в итоге столь негостеприимной для них Италию и переселились в придунайские земли и Македонию [82].
Во время II Пунической войны metus gallicus вновь оживился, став на сей раз дополнением к куда более ужасающему страху: битва при Каннах в 216 г. до н. э. породила в римлянах metus punicus – страх перед карфагенянами, что можно и должно считать выдающейся личной заслугой Ганнибала.
В битве при Каннах галлы, как известно, составляли немалую, пусть и не лучшую часть карфагенского войска. И вот теперь metus gallicus и metus punicus сосуществовали одновременно [83]. Напомним заодно, что, когда славный Баркид с превеликими потерями всё же перевалил через Альпы, то у него оставалось всего лишь около двадцати тысяч пехотинцев и шести тысяч всадников. Но благодаря помощи галлов его войско резко в числе возросло и смогло нанести римлянам ряд жестоких поражений. Мetus punicus подарил латинскому языку известную поговорку: «Hannibal ante portas!» – «Ганнибал у ворот!». Пожалуй, ни перед кем за всю историю у римлян не было подобного страха. Даже славная победа Сципиона Африканского над ранее непобедимым Ганнибалом при Заме в 202 г. до н. э. не развеяла страха римлян перед пунами. Стремительное экономическое возрождение Карфагена даже после столь печальной для него II Пунической войны вдохновило знаменитого Марка Порция Катона Старшего на его историческую фразу: «Карфаген должен быть разрушен!»
Призыв славного сенатора был услышан римской элитой, и в итоге III Пунической войны былой соперник Рима был уничтожен. С гибелью Карфагена исчез у римлян и страх перед пунами. О таковых им теперь напоминала ядовито произносимая поговорка: «Punica fides» – «Пунийская верность», означавшая вероломство. В последние десятилетия римско-пунического противостояния, надо сказать, римляне карфагенян по бесчестности по всем статьям превзошли.
Но вот metus gallicus о себе вскоре напомнил, да еще как! С 113-го по 101-ый гг. до н. э. римлянам пришлось вести целую серию войн с кимврами и тевтонами и в ряде сражений они терпели жесточайшие поражения. Вообще-то кимвры и тевтоны – германцы. Но вторгались они в Италию в основном из-за галльских рубежей. Память об этих поражениях, порой и разгромах у римлян была замечательно острой. Не зря ведь Цезарь, говоря об угрозе гельветов Галлии и Риму, вспомнил гибель в 107 г. до н. э. целой римской армии во главе с консулом Кассием Лонгином: «… Цезарь помнил, что гельветы убили консула Луция Кассия, разбили его армию и провели её под ярмом» [84]. Гельветы входили в состав войска кимвров, уничтожающих римскую армию. Разгром гельветов таким образом означал как отмщение за события почти полувековой давности, так и устранял очередную угрозу с севера. Покорение же всей Галлии до морского побережья и западного берега Рейна означало исторический конец того самого пресловутого metus gallicus. Чего в восьмилетней войне доблестный Юлий и добился, пусть и путём очень немалых усилий.
После трёх лет войны в Галлии стало очевидно, что до полного её покорения ещё далеко. Цезарь не мог не обеспокоиться продлением своих полномочий. Здесь его интересы совпали с интересами его коллег-триумвиров, жаждущих для себя перспективных назначений. Потому в апреле 56 г. до н. э. в городе Лукке Цезарь, Помпей и Красс вновь встретились. Значимость встречи была прекрасно понята в Риме. «Большинство из наиболее знатных и выдающихся людей» [85] съехались в Лукку, «всего там собралось сто двадцать ликторов и более двухсот сенаторов» [86]. Так что встреча в Лукке уже не была просто встречей трёх пусть и весьма значимых персон римской политики. Здесь определялись на перспективу важнейшие государственные дела. «Трёхглавое чудище» реально диктовало Республике текущую политику. В итоге «на совещании было решено следующее: Помпей и Красс должны быть избраны консулами, Цезарю же, кроме продления консульских полномочий ещё на пять лет, должна быть также выдана определённая сумма денег» [87] (на продолжение Галльской войны – И.К.). Так всё и произошло. Помпей и Красс стали консулами на 55 г. до н. э., Цезарь продолжил воевать в Галлии.
Встреча в Лукке – апогей Первого триумвирата. Далее пути триумвиров стали резко расходиться. Уже в 54 г. до н. э. смерть Юлии, жены Помпея, стала естественным концом их родственных отношений. В следующем году погиб Красс, крайне неудачно совершивший поход против Парфии. В самом Риме вражда Милона и Клодия стала принимать совсем уже опасные для государства формы: их вопиюще незаконные вооружённые отряды стали сражаться и на римских улицах, и на самом форуме. «Римское народное собрание превратилась в поле брани, где боролись не римские граждане своими мнениями, а гладиаторы мечами» [88]. Надо сказать, что бесславная гибель Красса явно ослабляла позиции Цезаря. Красс был много ближе к доблестному Юлию, нежели к Помпею. Хотя у обоих – Помпея и Красса – и было сулланское прошлое, но Помпей всегда был ближе к оптиматам, а Красс не раз бывал с Цезарем заодно, им даже обоим приписывали соучастие в загадочном «первом заговоре Катилины». Помимо утраты союзника по триумвирату положение Цезаря осложнялось восстанием в Галлии Верцингеторикса, что требовало от наместника Галлии чрезвычайных военных усилий.