Шаманы гаражных массивов (СИ)
И я пошёл.
Дверь затворилась, тихо клацнув засовом и оставив меня в полнейшей темноте (в окна действительно не проникал свет). Антон сказал: "Если вдруг маньяк вернётся, ничто не должно навести его на мысль, что внутри кто-то есть". Мне было дано указание прокричать филином, как только работа будет закончена, и я не посмел сказать, что ни разу не пробовал тренировать язык птиц.
Где-то капала вода. Глаза медленно впитывали темноту, в которой один за другим зажигались огоньки. Несколько пар глаз уставились на меня, сияя как созвездия в безлунные ночи. Я попятился, пока не упёрся спиной в холодную дверь. Это немного отрезвило. Я порылся в рюкзаке и вытащил фонарик. Луч света заставил карманные звёзды дяди Филиппа померкнуть и с визгом заползти в убежище в виде картонной коробки из-под бытовой техники: несколько щенят, толкаясь задами, пытались протиснуться в маленькое отверстие.
Больше никого живого в помещении не было. Кроме меня, конечно. Я увидел старую "Волгу" цвета мокрого песка, стоящую на кирпичах: должно быть, эта машина отъездила своё задолго до моего рождения. Кажется, дядя Филипп держит её в гараже, чтобы случайный ветер или дождь не оставил от неё грязной лужицы. Вдоль стен - стеллажи с инструментами, с потолка свисали какие-то цепи; одна из них держала открытый капот машины. Под ногами гремели доски, при каждом таком звуке щенки негромко взвизгивали.
Пытаясь рукой удержать рвущееся из груди сердце, подсвечивая себе фонариком, я заглянул в салон автомобиля, заглянул в капот. Огляделся ещё раз и сел прямо на пол.
Когда остаёшься один на один с собой, наступает время непрошенных мыслей. Они входят без стука, ногой распахивая дверь. Я подумал, испытывая одновременно облегчение и лёгкую досаду, что, конечно же, никакого механизма у дяди Филиппа нет. Это просто чокнутый любитель собак, а что до Круга, то они слишком закопались в собственных ритуалах, слишком много себе навоображали, чтобы замечать очевидные вещи. Я едва не расхохотался. Лишь в последний момент удержался, подумав, как бы восприняли Антон и остальные этот неоднозначный звук. Впрочем, когда я представил их лица после того, как я выйду и объявлю, что здесь ничего нет, мне снова захотелось смеяться.
И тут я увидел люк. И - почти одновременно - услышал из-под земли слабый стук, такой, будто старые часы пытаются бить, но не попадают молоточком по стержням, и оттого, в расстроенных чувствах, принимаются молотить чаще и вовсе невпопад.
Мягко говоря, дверь в подземелье не бросалась в глаза. Даже ручка, кольцо, вдетое в петлю, выглядела как случайно оброненная на пол деталь от машины. На коленях я подполз поближе и изучил петли люка - смазаны. Видно, как часто его поднимают.
А эти трубы! Вот же они, уходят прямо под землю, на ощупь тёплые, будто не трубы вовсе, а туловище огромного питона в зоопарке. Значит, там, под землёй, нечто большее, чем просто погреб.
Закусив губу, я поднял крышку. Тяжёлая. А под ней - винтовая лестница. Звук вдруг стал очень громким, будто кто-то шутки ради засыпал в кофемолку болтов и гаек. Нужно что-нибудь подложить под крышку, чтобы потом выбраться... сделано! Главное теперь, чтобы эта монтировка не свалилась мне на голову.
Вдохнув запах подземелья, я, ни минуты больше не колеблясь, взяв в зубы фонарик, начал спуск. На перекладинах лестницы оседала прохладная маслянистая влага.
Земля ударила в пятки внезапно, как будто бросилась ко мне навстречу. Я уронил фонарик - он разбился, напоследок растерянно моргнув. Впрочем, в нём не было нужды. От забранных в решётку ламп, вмонтированных в стену, шёл рассеянный, будто бы замёрзший, свет.
Что я здесь нашёл? Будто самые бредовые фантазии Маши и Антона переложили на бумагу - нагромождение монструозного железа, создававшего ток тёплого (а иногда - горячего!) воздуха прямо в лицо; я проверил, не сгорели ли ресницы. Круглые ручки, рычаги, стрелки и шкалы за потрескавшимся, мутным стеклом. Барабан от стиральной машины, от которого исходило натужное гудение. Автомобильные фары, которые мигали в такт какой-то одним им слышимой мелодии. Вообще, ни одна часть здесь не была самостоятельной: всё когда-то принадлежало тому или иному механизму.
Всё это выглядело и звучало так, будто вот-вот развалится. Я бродил, пригибая голову, чтобы не получить по затылку какой-нибудь железкой.
Обещанных Машкой костей нигде не было видно. Если здешний хозяин на самом деле был маньяком то, возможно, он скармливает останки убиенных своему механическому детищу? Я наморщил нос, думая, что вот-вот учую трупный запах, и когда его не обнаружил, почувствовал себя обманутым.
Блуждая по узким дорожкам и мостикам, я надолго забыл о цели моего здесь пребывания. Удивительно, как этот щуплый человек смог затащить всё это под землю, заставить взаимодействовать, посвятив какой-то определённой цели. Карданы жужжали, наматывая на катушки ремни, из автомобильных выхлопных труб струёй вырывался пар. Над головой по потолку из толстых досок струились трубы.
"Значит, ребята были правы? Значит, эта машина действительно приближает зиму? Но это же просто хлам! Неужели всё это работает? - задал я себе вопрос, и тут же ответил: - Так же, как шаманские ритуалы - просто ребяческие дурачества в глазах взрослых".
Мои размышления прервал звук шагов. Что это? Запоздалое эхо, которое, заблудившись в раструбах хитрой машины, только сейчас добралось до моих ушей? Нет! С замирающим сердцем я понял, что источник звука прямо над головой. Кто-то ходит там, и не один. Как будто целый табун лошадей заблудился и забрёл в гараж, подумав, что это стойло. Потом я услышал лай. В раскрытый рот мне сверху насыпалось немного земли. Чёрт! Это он! Если кто и подавал сигналы, я их, конечно, не услышал.
Шаги затихли возле люка. Я видел лестницу, мокрой спиралью уходящей вверх - до потолка метра три. И видел через раскрытый люк носки старых, растрескавшихся ботинок. Потом один из них поднялся и переместился на ступеньку...
Я тихонько взвыл и побежал искать укрытие.
Но поздно.
Слишком поздно. Все закутки, тупички между механизмами, которые ещё пять минут назад я с увлечением изучал, куда-то подевались. Я ушиб голову о какую-то железяку, попытался вжаться в стену, тиская в кулаке выданные Антоном амулеты и неразборчиво взывая ко всем, кто когда-либо был ко мне благосклонен, но щуплый, длинный человек в мешковатой одежде всё равно меня нашёл. Покачиваясь, он подошёл так близко, что я мог различить запах собачьих галет, исходящий от одежды, и склонился, будто собирался изучить родимые пятна на моём затылке.