Тайны острова Сен Линсей. Дети Магнолии

* * *
 
Глава 1
Бесконечная и пугающая стена тумана медленно приближалась к парому, завлекая его в свои влажные объятия. Лёгкими и аккуратными мазками она стирала окружающий мир – и свинцовое небо, и редкие волны, и даже горизонт, до того казавшийся единственной непобедимой константой. В детстве нас страшат вечной тьмой, непроглядной чёрной бездной, но никто не предупреждает о том, каким холодным может быть это давящее со всех сторон желтовато-серое облако, протягивающее к тебе свои мокрые щупальца…
Конни потянула носом воздух, и вместе с ним в её и без того измученное качкой несчастное тело проник этот жуткий могильный холод. Инстинктивно она вся встрепенулась, но это не помогло. Её лицо и волосы пропитались туманом, он влез за воротник и, обратившись ледяными каплями, сбегал по спине к копчику. Ей хотелось взвыть, но внутренний голос подсказывал – так она лишь раззадорит этого гадкого морского духа, и он непременно придумает для неё новое, ещё более неприятное испытание. Или вернёт ей приступы морской болезни, а этого хотелось меньше всего. Судя по опыту последних суток пути, вряд ли в её организме остался хоть какой-то «лишний груз», который без последствий для здоровья можно было бы вывернуть за перила на палубе. Стараясь не задумываться об этом надолго, Конни попыталась вглядеться в туман, но глаза явно отказывались принимать эту разрастающуюся пустоту и очень скоро начали болеть.
«Может, есть смысл вернуться в каюту и ждать конца света там?» – спросила она сама себя, опуская воспалённые веки. Всё, что происходило вокруг, она иначе как концом света про себя не называла. Настолько её впечатлил этот туман, стирающий пространство, словно ластик. К тому же Конни испытывала слабость к красочным метафорам и сравнениям. Вероятно, это было тем немногим, что (помимо внешних генетических проявлений) досталось ей от художника-отца.
– А-а-аргх! – взвыл рядом знакомый голос, который за всё время путешествия успел Конни порядком достать. Тёмный силуэт промелькнул мимо и резко остановился у самого края палубы, чуть не перегнувшись через поблекшие красные перила. – Почему мы проснулись так рано? Судя по этому облачку, мы ещё в самом нигде! А отсюда до острова ещё целое никогда! Точно тебе говорю, Констанция!
– Это всё твоя вина, Берт, – лениво зашевелила заиндевевшими губами Конни в ответ, – ты своим поведением разозлил морского духа, а мстит он мне…почему-то…
– Как всегда, да? – усмехнулся Берт и, поправив на носу воображаемые очки, принялся изображать акцент и голос доктора Фрейда (как он сам себе его представлял). – Это расп’гостранённая болезнь всех ста’гших сестё’г, моя до’гогая Констанция! Р’гевность к младшему р’гебёнку в семье по’гождает в твоём сознании ложное п’гедположение, будто сам факт существования б’гата является п’гичиной твоих собственных бед и неудач!
– Господи Иисусе, Берт! Что это за звуки ты издаёшь? – Конни как будто бы даже очнулась от своего апокалипсического полусна и с изумлением взглянула на брата. – Откуда эта картавость?
– Это немецкий акцент! Или австрийский? Они как-нибудь отличаются? – попрыгав на месте, чтобы разогнать кровь, бодро тараторил он. Изо рта и ноздрей его валил пар, хотя семейный адвокат уверял их, что климат на острове Сен Линсей очень даже тёплый.
– Никогда не изображай его в присутствии немцев, умоляю тебя, – попросила Конни с нажимом. – И, на всякий случай, при французах тоже. И вообще…где ты понабрался этой психобайды про братьев и сестёр?
– Читаю умные книжки, как и положено умному человеку!
– У нас с тобой разница в возрасте – пять месяцев, умник… – проворчала девушка и втянула голову настолько глубоко в ворот куртки, насколько это было физически возможно. Скрыться от всепоглощающей пустоты это не помогло, но стало хоть немного теплее, – Когда бы я успела тебя приревновать? В перерывах между хождением под себя, грудным вскармливанием и нескончаемыми криками детского отчаяния?
– …нескончаемые крики детского отчаяния… – задумчиво протянул Берт, эхом подхватив слова сестры. – Каково, а? Даже в нытье твоём частенько сквозит настоящая поэзия! А если серьёзно, где это мы?
– Понятия не имею… – голос Конни сорвался в надрывный скрежет, – паромщик куда-то запропастился, я его ещё не видела. Весь паром будто вымер.
– А может, он и впрямь вымер? – добавив загадочных ноток в свои кривляния, медленно протянул Берт и обернулся с таким театрально-драматичным выражением лица, что хоть сейчас рисуй с него афишу для фильмов Хичкока. Всё же, несмотря на все мимические старания этого горе-театрала, и на расстоянии вытянутой руки в густом облаке тумана Конни с большим трудом могла рассмотреть черты лица брата. Впрочем, с ними она и так была прекрасно знакома. Во многом ещё и потому, что львиную долю из них она в качестве папиного наследства пожизненно носила на своём собственном лице. Думая об этом, она всегда с усмешкой вспоминала четвёртую жену отца, предпринявшую когда-то смелую попытку публично усомниться в том, что они с Бертом действительно дети великого Яна Маршана. Эксцентричная дамочка сколько угодно могла плеваться ядом и язвить, но стоило Берту и Констанции оказаться в одном помещении с отцом, и все подобные обвинения тут же являли общественности свой истинный облик – бессмысленного словоблудия или откровенной клеветы. Не считая того, что Конни так и не догнала ни отца, ни брата ростом, их родственное сходство было более чем очевидно. У всех троих, как у херувимов с рождественских открыток, вьюнком вились пшеничного цвета локоны, но заметно контрастировали с ними тёмные острые стрелки бровей, а у отца и вовсе росла жуткая чёрная борода, что делало его на удивление привлекательным для фотографов и коллег-художников.
Хоть Берту с бородой и не повезло, всё же он был точнейшей молодой копией Яна Маршана, и не только внешне. Ему досталось и придурковатое (как всегда казалось Конни) обаяние, и неиссякаемая жажда жизни, и даже кое-какие художественные таланты. Старшей же сестрице, видимо, не досталось ничего, кроме фамильных черт. Хотя нет, ей достался дом…
Дом на острове Сен Линсей.
– Смешно, – без улыбки хмыкнула девушка и прильнула к перилам в надежде, что с этой позиции ей удастся рассмотреть хоть что-то вдали. – Как думаешь, скоро мы приплывём?
– Не знаю. А вдруг мы пересекли границу мира мёртвых и живых? Что если теперь мы вечно будем скитаться в этом тумане? Или мы просто заблудились…
– Завязывай с этой лирикой, Берт, – Конни очень устала от поездки. И особенно устала от болтовни брата. – Сейчас заблудиться невозможно. Все корабли напичканы электронными навигационными системами и всякими там датчиками. Даже если б очень хотел потеряться, то и не смог бы! Понимаешь?
– Понимаю. А ещё ты зануда, ты знала об этом?
– Догадывалась…
Они замолчали на ближайшие минут двадцать, но и двадцать минут в этой тягучей и серой прослойке междумирья казались вечностью. На верхней палубе не было больше никого, и от того с каждой минутой жуткая мистическая версия Берта переставала казаться такой уж нереальной. Стоило об этом задуматься, и с туманом что-то произошло. Он не стал таять сразу, но как будто начал опадать со всех сторон, превращаясь в полёте в гадкую ледяную морось. По-девичьи взвизгнув, братец первым рванул в укрытие, ловко скользя по залитой дождём палубе. Мелкими шажочками Констанция засеменила следом. Как только они успели забежать в укрытие, на паром с грохотом обрушился ливень, застилавший окна и поглощающий свет. Вокруг стало темно, и даже слабое мерцание электрических лампочек в их каюте не особенно помогало. В довершение ко всему, Конни снова начало укачивать, поэтому она, не раздеваясь, поспешила лечь на свою койку и закрыть глаза.