Ведьмино логово (СИ)

========== Часть 1 ==========
Прежде чем появились легенды…
Прежде чем я подчинила первого демона…
Прежде чем я стала могущественной ведьмой… Я была простым ребенком. Даже глаза были серого цвета.
Я не помню своих родителей. Отец утонул на рыбалке, когда я едва появилась на свет, а мать утопилась на следующий день. Плевать она хотела на то, что у ребенка больше никого нет, эта женщина слишком любила мужа. «От любви одни проблемы», — этому меня жизнь научила уже в младенчестве.
Однако меня к себе забрала многодетная семья, в которой мамаша шести детей потеряла своего седьмого ребенка. Я не знаю, при каких обстоятельствах умер новорожденный, но у мамаши было молоко, и она решила выкормить сиротку. Отец семейства был не особо этому рад, потому что у них уже и так было две дочери, а с девочками одна морока. Нас нужно вырастить, одевать в платья, да еще и приданое собрать к свадьбе. Бедный глава семейства. Но женщина убедила его, что из меня вырастет прекрасная помощница, поэтому меня оставили.
Казалось бы, дальше все должно быть лучше. Но у этих людей было шесть детей, а после моего появления женщина родила ещё двоих. Один из них, черт его знает который по счету, попал под копыта коню, когда мне было шесть лет. На моих глазах этому коню вспороли глотку, хотя этот мелкий паршивец сам дразнил животное и получил то, на что напросился. И так вышло, что всего детей было семеро и еще двое в довесок: я и подкинутый кем-то новорожденный мальчишка, которого взяли в семью, когда мне было двенадцать. Но все это, разумеется, рассказано не по порядку. Воспоминания мои давно перемешались, и я говорю то, что в силах вспомнить.
Я не могу сказать, что мое детство было печальным. Глава семейства любил выпить, а мы, дети этого дома, любили, когда он пил. Выпив, он начинал петь песни, угощал нас со стола закусками и говорил, какие мы у него хорошие. Он сажал меня к себе на колени, гладил мозолистой рукой по волосам и чуть ли не плача причитал:
— Ох, бедная сиротка, с детства тебя судьба обидела. Но ты не боись, мы тебя никогда без нового платья не оставим, всегда ты у нас будешь сытая ходить и мужа мы тебе хорошего найдем, вон ты какая красота растешь.
В том же ключе он приговаривал и некоторым своим детям, тем, которых мог поймать и усадить на колени. Однако мамаша семейства не особо любила папаню пьяного. После того, как папаша поплакался всем детям, которым только мог, он уводил маманю в баню и не терпел возражений. Баня была не топлена, и только с возрастом мне стало понятно, зачем он ее туда таскал.
Но все его причитания и обещания напрочь забывались, когда он был трезв. Я донашивала вещи за его старшими дочками и носила их по нескольку лет. А девки эти платья получали от матери, которая перешивала свои старые. Сыновья семейства донашивали дедовы портки или носили что-то перешитое матерью из мешковины. Новая одежда в доме не водилась.
Голодать нам тоже приходилось. Глава семейства работал у одного зажиточного человека в деревне, то ли убирался у него, то ли за хозяйством следил. У него же работали мальчишки, уже лет с десяти. Но денег с этого едва хватало, потому что папаня забирал деньги у сыновей и в честь зарплаты покупал выпивку, горы еды и все это уходило за пару дней. До следующей зарплаты мы выживали, как могли.
Свое хозяйство было небольшим. Куры, старый пес и два коня, которые были полезны только при вспашке поля и поездках в город. Одного коня не стало из-за мелкого паршивца, а пес пропал в один морозный день. И остались только куры и тощий конь. Но работы и так было много. С детства я стирала портки, таскала воду с речки, варила каши и бегала по мелким поручениям. О том, что я работаю больше других девушек в доме, я стала догадываться лет в десять. В то время, как девки могли убежать гулять с подругами, мне говорили, что «работы еще полно». Да и то, что ко мне было другое отношение, я поняла тогда же. Но я не жаловалась. Все-таки, эти люди меня растили.
Я не жаловалась, когда мамаша облила мне руки кипятком в порыве злости. Я перешивала платье для старшей дочери и случайно неровно обрезала подол. У мамаши был в руках ковш с кипятком, и обозлившись, она часть выплеснула на меня. Не знаю, может она не с той ноги тогда встала, но раньше такого не происходило никогда. Я не жаловалась и когда папаша порол меня ремнем в утро субботы. Это была традиция дома — каждое утро пороть детей, которые на неделе чем-то провинились. Я не жаловалась даже когда мне объявили, что приданного у меня не будет. Я не жаловалась, потому что не видела смысла. Меня не считали родной и всегда упрекали тем, что я сирота, которую приютили. И я молча таила обиды.
 
В деревне меня не особо любили. Жалели, конечно, но считали странной. У меня была длинная черная коса и людей этот угольный цвет пугал. Меня не обижали, но и лишний раз не заговаривали. А из-за того, что я большую часть времени проводила дома, помогая по хозяйству, подруг у меня не было. Возможно, именно поэтому Галаш положил на меня глаз.
Галашу не повезло ни с внешностью, ни с умом. Не помню каким он был по счету сыном, но явно не старшим. Может быть, третьим или четвертым. Мне было лет четырнадцать, а Галашу все двадцать. У него не было жены и это сильно злило главу семейства, но за Галаша никто не хотел выходить. У него не было денег, семейство уважаемым не было, а сам парень был тощим, с длинным подбородком и желто-коричневыми зубами. Я помню, что у двух братьев жены точно были, а вот Галашу все не везло.
Я как-то шла с ведрами от кур, и Галаш вышел из-за угла мне навстречу. Он прижал меня к стене, поставив руки по обе стороны от моей головы. На лице у него была кривая ухмылка, а густые брови насмешливо подняты. Галаш сказал мне вести себя тихо и идти с ним на сеновал. Я испугалась, не понимая, чего ему нужно, выскользнула из его рук и убежала в дом. Галаш всегда меня пугал. У него был недобрый взгляд и вечно дергающаяся рука. Я старалась его избегать. На кухне сказала мамаше, что Галаш зачем-то пытался затащить меня на сеновал. На что она подняла жуткий крик и запретила сыну появляться в доме до прихода отца.
Вечером явился папаша и мамаша рассказала ему утреннюю историю. Я не очень понимала, что именно произошло, но знала, что Галаш сделал что-то хуже, чем просто прижал меня к стене. Папаша подошел ко мне, вцепился пальцами в мое плечо и спросил:
— Где он тебя трогал, Рогнеда?
— Трогал? — я действительно испугалась, пытаясь понять, где сама могла провиниться.
— Да, он тебя касался? Может, поцеловал?
— Н-нет, он только меня к стене прижал. А потом я убежала.
Папаша наконец отпустил мое плечо. За нами следили несколько других детей. Старший сын хмурился, а одна из дочерей вдруг сказала:
— А может ты сама за Галашом приударила? Юбками перед ним махала? Не верю я, что ты ему понадобилась.
— Молчи, дура! — рявкнул глава семейства, — этот сукин сын решил мне девку попортить! Уж я из него всю дурь выбью. Он у меня узнает, такое узнает! Девчонку нашу, ух, мерзавец вырос.
Галаш в ту ночь домой не вернулся. А на следующий день папаша сам выловил его в деревне, притащил во двор и избил сына на наших глазах. Он оставил Галаша отхаркивать кровь и, злобно посмотрев на своих сыновей, сказал:
— В следующий раз, я его своими руками прикончу. Вас ожидает тоже, если посмеете мне какую-нибудь девочку испоганить.
В тот вечер папаша вернулся домой пьяным. Он подозвал меня к себе, гладил по волосам и, плача, говорил, что никому в обиду меня, сироту обделенную, не даст. Но я ему давно перестала верить. Как показало время, не зря.
Через пару недель я уже не смогла убежать от Галаша.
Старшие девчонки в доме объяснили мне, что их брат собирался сделать со мной то, что можно сделать только после замужества. Говоря обычным языком, Галаш настолько хотел отыметь женщину, что решил изнасиловать четырнадцатилетнюю девочку. Все равно же не родная. И последующие недели я избегала его и старалась не встречаться глазами.