Комонс II. Игра по чужим правилам
Прислоняюсь к столбу, и меня начинает тошнить. Чуть ли не отрубленная голова, тонкие струйки крови, фонтанирующие в такт биению ещё живого сердца, из перебитых артерий – это перебор даже для меня. Всё же, подобные кровавые сцены в прошлой жизни мне приходилось видеть нечасто, да и те – больше по случаю травм или несчастных случаев. А вот Карменсите хоть бы хны – Она закончила вязать пленника и стоит над ним, многозначительно поигрывая затрофеенной у мёртвого бандюка финкой.
Что до альтер эго, то его я от этого зрелища сумел уберечь. Я только недавно освоил этот трюк – моментальная сверхконцентрация и резкий, неожиданный ментальный толчок, в результате которого сознание проваливается куда-то в глубину нашего общего мозга. Если верить «рецепиенту», в таком состоянии он почти ничего не видит – так, неясные тени и контуры – и совершенно лишается слуха, обоняния и тактильного восприятия окружающей действительности. Альтер эго ужасно злится каждый раз, когда я использовал новообретённое умение – ну и я обещал не пускать его в ход без крайней необходимости.
Вроде этой, к примеру…
– Странно… – говорю, едва справившись с тошнотой. – А меня уверяли, что захоронка спокойно долежит до восемьдесят пятого, и никто её за всё это время не побеспокоит…
Карменсита задумывается.
– Может, они вовсе не за ней пришли? Какие-нибудь свои дела, например, тоже тайник – место-то удобное…
– Хм…. А что, мысль. Может, тогда пошарим, глядишь, ещё чего-нибудь отыщется?
– Шарить-то зачем? – искренне удивляется кубинка. – Мы вот этого спросим, он нам всё и расскажет. Ты ведь расскажешь? – ласково интересуется она у связанного уголовника. Тот в ответ мычит что-то сквозь кляп – и когда она успела его всунуть?
– Расскажет. – удовлетворённо делает вывод Карменсита. – Как миленький расскажет, и сам всё покажет. И кричать не будет, потому что умный и хочет жить…
Захоронка нашлась через три стропилы от первой. Эта была устроена без особых изысков – бандиты просто подсунули свёрток со своим добром между балкой и нестругаными досками, поверх которого настелено кровельное железо. Денег в ней оказалось немного, около двух с половиной тысяч разномастными купюрами. Кроме них – толстая, перевязанная бечёвкой, пачка облигаций Госзайма на предъявителя и горсть мелкой ювелирки, завёрнутой в обрывки газет. А ещё – старый, довоенного выпуска, вытертый до белизны «ТТ».
– Возьмём? – дочь Команданте указала на пистолет. – Хорошее оружие, надёжное, пригодится. И патроны достать легко.
Я едва не сел, прямо там, где стоял.
– С ума сошла? А если за ним дело мокрое? Не отбрешемся потом, и генерал не поможет!
– Тебе виднее – равнодушно отвечает Карменсита, наклоняется к «языку» – и вдруг коротким, точным движением бьёт его куда-то в область печени. Вой, полный мучительной боли, бандит катается по полу, пытаясь дотянуться до раны связанными руками, и замирает. Кармен дожидается, когда прекратятся судороги, аккуратно, стараясь не задеть кожу, срезает верёвки с запястий трупа, после чего – не обтирая лезвия финки, вкладывает рукоять в пальцы первого уркагана. Замечаю, что всё это время она была в тонких резиновых медицинских перчатках.
– Оставлять живым его всё равно нельзя, свидетель. – поясняет кубинка. – А так решат, что один другого пырнул ножом в живот. Тот в долгу не остался, и успел ударить обидчика лопатой в гортань, от чего тот и скончался на месте. Но и сам далеко не ушёл, истёк кровью. А эти цацки для убедительности тут бросим – вроде как из-за них они и сцепились..
– А не жаль? – спрашиваю. – Золото же, камешки, денег стоит.
– Искать покупателей, при том, что у нас нет связей в блатном мире? – удивилась девушка. – Сам посуди, спалимся на «раз-два-три» при попытке реализации.
Я пожимаю плечами. Конечно, она права, да и уголовника жалеть не стоит. Смерть таких как он – никакая не потеря для общества, скорее наоборот. А всё же, мне стало несколько не по себе при виде того, как хрупкая девушка хладнокровно вспарывает печень связанному, извивающемуся, мычащему в предсмертном ужасе человеку.
До машины мы добрались минут за десять – выглянули, убедились что снаружи никого, слезли по пожарной лестнице и, не оглядываясь, нырнули в проулок. Альтер эго, кое-как выкарабкавшийся из дальнего угла, куда его отфутболила моя взбунтовавшаяся личность тихонечко скребётся – просится на волю. Сейчас, погоди минутку…
В горле у меня сухо, язык – словно крупная тёрка. А потому, уже выйдя на площадь перед магазином «Рыба» (Карменсита стоит возле открытой дверцы «Победы», нетерпеливо постукивая каблучком) я сворачиваю с траектории и нетвёрдым шагом направляюсь к автоматам с газировкой.
Три копейки, с грушевым сиропом «Дюшес»? Да хоть с томатным, мне сейчас всё едино. Выгребаю все трёхкопеечные и копеечные монетки, что нашлись в карманах, и долго, жадно глотаю холодную пузырчатую воду, забывая сполоснуть гранёный стакан перед тем, как наполнить его заново.
Уф-ф, вот теперь можно жить…
1979 г., июнь,
Подмосковье.
Вечер того же дня.
Карменсита не обманула. Болид, в который превратилась в её руках «Победа», домчал меня до цели за час до того, как наша братия вернулась с полей. По дороге мы говорили об одном? Сегодняшний наезд на чердаке – это очередные неумёхи-Десантники, взявшиеся не за своё дело, или честные уголовники, оказавшиеся не в том месте и не в то время? Ни до чего не договорились, и Карменсита пообещала обсудить вопрос с генералом. Обсудит, конечно, куда денется. Ещё и отчётик напишет для особой, секретной папочки, каковая, несомненно, где-нибудь, да имеется…
Но неприятности остались позади, а внезапно образовавшееся свободное время следовало использовать с толком. И я, не заходя в наши апартаменты, направился на конюшню.
С заведующим конюшней, мужичком, откликающемся на обращение «Фомич», я познакомился на второй день пребывания в совхозе. Местный конский состав не поражал ни численностью, ни разнообразием – всего-то шесть голов, из которых пять обыкновенных крестьянских саврасок, невысоких, мохнатых, коротконогих. Шестой же – гордость Фомича, огромный караковый жеребец по кличке «Председатель», в чьих статях опытный глаз (а у меня именно такой) без труда угадывает крови орловских рысаков и советских тяжеловозов. Мощный, широкогрудый, Председатель ходит по большей части, в упряжи, но и к седлу, по словам Фомича, вполне приучен. Это здорово – я обожаю лошадей, почему и поспешил с Фомичом закорешиться. Теперь он охотно позволяет мне чистить лошадей, а под вечер, когда солнце уже клонится к горизонту – заседлать Председателя и покататься часик-полтора по ближайшим окрестностям. Дружбе нашей в немалой степени способствуют бутыли с мутной жидкостью, изготовленной и разлитой в пещере местной Гингемы бабы Глаши, которые я при каждом визите исправно доставляю Фомичу. Что ж, такова жизнь – да и найдётся ли в благословенном отечестве, средней его полосе, хоть одно село, где не нашлось бы своей бабки-самогонщицы?