Монстр памяти

Дрожащей рукой он налил себе стакан воды. Из соседней комнаты вышла жена.
«Интересно было бы посмотреть на его личное дело», – подумалось мне. Я должен был что-то ему сказать, проявить человечность.
– Сегодня мы смотрим на это по-другому… – начал я и не смог продолжать.
В его глазах была мольба. Он ожидал от меня прощения, но это было не в моей власти. Я не знал фактов. Возможно, с ним поступили несправедливо, а может, и нет.
– Вы не согласитесь рассказать старшеклассникам свою историю? – спросил я.
Он покачал головой. Силы его иссякли, в глазах стояли слезы. Маска молодости спала с лица.
– Вы жестокий человек, – сказала мне его жена и указала жестом на дверь.

Вечером Руфь поговорила с сыном, и тот сказал, что с тех пор, как я сходил с ним в сад, его больше не бьют, но никто с ним не играет.
Я подумал о могучем человеке, которого встретил утром, о том, как он выжил благодаря своей силе, и об Идо, не способном ответить ударом на удар.
Идо попросил, чтобы я и завтра снова отвез его в сад, чтобы побыл там с ним. Я объяснил, что мне нужно вернуться на работу за границу, что меня там ждут люди.
– Что ты делаешь на работе, папа? – спросил Идо.
– Он рассказывает людям о том, что случилось, – помогла мне Руфь.
– А что случилось? – Идо тревожно взглянул на меня.
– Было одно чудовище, которое убивало людей, – сказал я.
– И ты с ним сражаешься? – в восторге спросил сын.
– Оно уже мертво, – попытался объяснить я. – Оно теперь – просто память.

После этой встречи мне пришла в голову идея подготовить общую базу данных по капо. Я даже написал вам по этому поводу письмо. Сидя вечерами в гостиничном номере, я прикидывал, как будет выглядеть наш сетевой ресурс, и даже обдумывал иллюстрационный материал. Долгое время никто не решался свести воедино все имеющиеся сведения о капо – по малозначимым и иррациональным причинам, не представляющим интереса для историка. Я написал вам, что необходимо принять ряд принципиальных решений в вопросе, кого считать капо, – и не заниматься казуистикой. Капо есть капо. В целях предосторожности потребуется подтверждение из нескольких источников, и, если обнаружится нехватка доказательств, выжившего спасет презумпция невиновности.
«Для чего это нужно?» – написали вы мне.
Я ответил: «Для того, чтобы узнать правду, провести грань между черным и белым».
«В истории нет черного и белого», – отрезали вы.
Ваше суждение показалось мне опрометчивым, но я решил не перечить. Не хотел вас раздражать. Как оказалось, проявив сдержанность, я поступил мудро. Спустя несколько дней ко мне по вашей рекомендации обратился руководитель компьютерного отдела и попросил оказать помощь в разработке симулятора концлагеря. Он объяснил, что вам предложила сотрудничество компания, работающая в сфере виртуальной реальности, и, поскольку в Яд Вашем стараются искать подходы к молодому поколению, вы согласились.
– То есть это игра, – сказал я компьютерщику.
– Вы что? Никакая не игра, а симулятор, образовательный проект!
Вы попросили, чтобы я помог с кое-какими проблемами, возникшими в ходе разработки. Я обеспокоенно спросил, причитается ли мне за это хоть что-то, и вы ответили, что об оплате нужно договариваться непосредственно с этим стартапом.
Я написал им из Польши, и стартаперы предложили долю процента от их акций. Сказали, что однажды акции могут здорово подняться в цене. Кажется, мне полагалось четверть процента.
Я согласился. Даже похвастался Руфи, что вошел в долю с IT-компанией. Стартаперы оплатили мне билет на самолет, и в короткий перерыв между группами я побывал в их офисе, в какой-то новой деловой зоне на окраине Тель-Авива.
Молодой парень показал, что они уже сделали. Пока что все было очень сырое. В виртуальном концлагере уже имелся транспарант с лозунгом «Труд освобождает», бараки и труба крематория. Парень извинился за недоделанную графику и заверил, что в итоге все будет выглядеть куда лучше. Это не был Аушвиц, это вообще не походило ни на один знакомый мне лагерь, и парень сказал, что именно потому им и нужна моя консультация. Компьютерщики хотели добиться максимального правдоподобия и аутентичности.
Я просидел с ним несколько часов, разобрал все по косточкам: ворота, сторожевые башни, железнодорожные пути, цвет земли, очертания платформы, бревна, из которых построены бараки, то, как расходятся тропинки и как электричество подведено к заграждениям. Ляпов было полно.
Спустя несколько недель парень прислал мне симулятор раздевалки и газовых камер. Я сделал множество замечаний. Нужно было исправить массу недочетов. Например, разработчики ошиблись с местом, откуда бросали банки с циклоном Б, не знали о лифте, перевозившем тела от входа в камеру к крематориям, прозевали этап проверки зубов и вообще не поняли, каким образом заполнялись печи. Ошибка на ошибке.
– Что вы предполагаете с этим делать? – спросил я, когда мы встретились.
Парень посмотрел на меня, будто не понимая, о чем речь.
– Мы сотрудничаем с Яд Вашем, – сказал он.
– Знаю, но что вы будете с этим делать? И где люди, где жертвы? – не сдавался я.
Парень сказал, что над этим они будут работать на следующем этапе, что цель – передать ощущения заключенного («жертвы» – поправил я), а также охранника («убийцы» – снова поправил я). Он попросил меня рассказать о том, что чувствовали заключенные и охранники (я уже понял, что нет смысла поправлять). Что я мог бы поведать об их психологии?
От этого вопроса меня передернуло. Я ответил, что я эксперт по технологии истребления, а не по эмоциям.
– А-а, ясно, – сказал парень.
Я приезжал к компьютерщикам несколько раз, мне нравилось у них бывать. В офисе царила творческая атмосфера, ребята в футболках сидели перед большими мониторами, сновали туда-сюда, ели бананы, пили эспрессо из кофе-машины. Я видел, как один из них трудится над симулятором Колизея. Человека разодрал лев, и толпа взревела. Другой работал над игрой с захватом рабов в джунглях Африки – надо было сжечь деревню и разбросать сети, чтобы поймать мужчин и женщин детородного возраста. Я их раскусил.
– Это будет игра, – сказал я парню, ответственному за концлагерь.
Он наконец согласился:
– Ну, пусть так, называй как хочешь. Люди любят игры-ужастики.
Не знаю, что заставило его это признать.

Я попытался изменить свое поведение и стать более душевным. В следующей группе постарался вызубрить имена всех ребят и учителей, запечатлеть их лица в своей памяти. Не стал брюзжать, когда они завернулись во флаги и запели. Даже спел вместе с ними. Терпеливо слушал, как они декламируют отрывки из священных текстов, и в каждой фразе пытался найти что-то хорошее.