Ритмы ночи

— Я хочу показать тебе звезды, — вдруг сказал он однажды ночью.
— А ты знаешь звезды?
Дэниел только засмеялся в ответ, сел на кровати, стал натягивать джинсы, а ей предложил свой купальный халат.
— Ты это серьезно? — Мэг облачилась в просторный синий махровый халат.
— Тебя это увлечет, правда, это интересно. У меня на заднем крыльце установлен телескоп. Сегодня как раз отличная погода для наблюдений.
Погоду он отмечал каждый день — многолетняя привычка, как и у его отца. Не погиб бы, старик бы делал это до конца своих дней. Дэниел и не покидая дома знал, что сегодня ясно и звезды на небе прекрасно видны. Они вышли на заднее крыльцо, и Мэг, взглянув в окуляр телескопа, ахнула от изумления: мириады звезд, бездонное черное небо… Никогда ей не приходилось наблюдать такое.
— А можно увидеть Луну? — прошептала она заворожено.
— Конечно, дорогая. — Дэниел настроил телескоп. — А почему ты шепотом разговариваешь?
— Не знаю даже… Наверно, потому, что на небо смотрю. Оно такое… страшно громадное!
Он отступил на шаг и жестом пригласил ее к окуляру.
— Знаешь, когда я смотрю на звезды — всегда вспоминаю свою жизнь.
Согнув босые ноги в коленках, Мэг заглянула в окуляр.
— О Боже! Вот это зрелище! — опять шепотом изумилась она.
Он улыбнулся и подвинул телескоп так, чтобы она увидела яркую звезду, располагавшуюся отдельно от других.
— Здорово! Просто потрясающе!
Дэниел молча стоял с ней рядом. Отдал бы ей все звезды на небе, если б мог. А что он реально мог дать ей? Только самого себя да ранчо в придачу. Он уже начинал надеяться, что она примет и эти скромные его дары.
— Хочешь еще посмотреть?
— Конечно, хочу, очень!
Дэниел направил свой довольно сильный телескоп на Луну: она в три четверти, сияет среди мерцающих звезд. Все-таки нигде больше на земле нет такого удивительного неба, как в Колорадо, решил в этот момент Дэниел.
— Посмотри-ка! — Он опять отступил от окуляра.
Мэг прильнула и долго смотрела, не в силах оторваться. Дэниел все менял для нее угол зрения, и ей не надоедало. А он рассказывал ей о звездах, о дальних мирах и галактиках. Так прошло часа два, и Мэг, казалось, и не думала отрываться от изучения Луны. Но Дэниел уже скучал по ней — он нежно отогнул борт халата, пробежал пальцами по ее груди, погладил ногу выше колена.
— Дэниел, это не входит в программу астрономического образования.
— Это ты так считаешь. — Он уже целовал ее. — Но ведь я… дотрагиваюсь до твоего небесного тела… стало быть, это относится к астрономии.
— Вот как ты стал красноречив. — Она рассмеялась.
Дэниел поднял ее на руки и унес в дом.
На этот раз они сделали остановку на кухне. Он приготовил кофе, положил на небольшое блюдо несколько шоколадных пирожных с орехами и все это унес в гостиную. За окном стояла уже темная ночь, и дом казался кораблем в открытом океане. Они пили кофе и разговаривали, собаки лежали у их ног. Мэг было так уютно, так славно, она и думать не желала о завтрашнем дне — что будет, то будет.
— Какое красивое блюдо! — заметила она, любуясь ярко-синей, разрисованной фарфоровой поверхностью. — По-моему, не совсем в твоем вкусе.
— От матери осталось.
Она молчала, ожидая, что он продолжит. Такое блюдо, насколько она помнит, и не во вкусе Эрны Уиллет.
— Когда я сносил старый дом, — медленно начал Дэниел, — наверху, на чердаке, нашел много всяких коробок и несколько сундуков с домашним скарбом. Перенес их в сарай, а когда дом был закончен, стал перетаскивать сюда. — Он умолк.
Мэг терпеливо ждала, зная его привычку тщательно подбирать слова.
— Но в основном все это старое имущество я перетащил в гараж — вон та дверь, около кухни. Как-то зимой, когда делать было нечего, — по одной коробке. И сундуки тоже — сначала один, потом второй. Все перебрал, хлам выбросил, что можно починить — починил; что-то раздал. Многое отмывать, отчищать пришлось. — Он отпил кофе.
Она тоже сделала глоток, потянулась за пирожным. Испекла их одна женщина, по имени Гринни, — она совсем недавно переехала в Блу-Спрюс. Несмотря на некоторое предубеждение ко всем знакомым Дэниела женского пола, пришлось признать, что пирожные необычайно вкусные.
 
— Так вот, — продолжал Дэниел, — я там нашел несколько фотоальбомов и дневники матери. Подумал: ее уже нет, можно прочитать. И прочитал. А на фотографиях увидел другую маму — ту, которую запомнил, когда был ребенком. Какое-то время — совсем недолго — она все же была здесь счастлива. Но все равно чего-то боялась. Не нравилось ей жить на ранчо. Все в те годы было по-другому. Понимаешь — женщина изолирована от внешнего мира, скучала, тосковала…
— Очень даже понимаю, — осторожно откликнулась Мэг.
Дэниел никогда еще так много не говорил. Интуиция подсказывала ей, что он слишком долго держал все это в себе и ей первой рассказывает. Давно надо было с кем-то поделиться — теперь ему станет легче.
— У нее были тяжелые роды — мы с братьями нелегко ей дались.
— О, Дэниел!
— Один ребенок родился мертвым, между Джо и Брэттом. Девочка.
Она закрыла глаза, не перебивала.
— Это подкосило ее, конечно. Она писала в дневнике, что, если б жила в городе, доктор помог бы. А здесь — зима, самое вьюжное время, дороги занесены. Отец помогал, как мог. И вот ребенок родился мертвым. — Лицо Дэниела посуровело, в глазах застыла горечь прошлого. — Кажется, именно тогда это и нашло на нее. Эти записи в дневнике… разные они, иногда даже невозможно понять, о чем. Хотел даже попросить тебя… если у тебя найдется время…
— Конечно, Дэниел, я посмотрю. А потом мы с тобой поговорим об этом.
Они помолчали некоторое время.
— Еще ребенком я видел, понимал, что-то ее мучает. Не знал я тогда, что. Не понимал, почему она не делает все то, что другие матери. Оказывается, не могла.
— Твой отец любил ее, — неуверенно проговорила Мэг.
— Да, любил. Всегда был на ее стороне… — Он замолчал.
Она догадывалась, что он собирается сказать, знала, что произошло, когда умер Боб Уиллет. Об этом Алек ей рассказывал.
— Мать была не очень сильной женщиной. Не всем дано быть сильными.
Мэг всем существом чувствовала — надо помочь ему выговориться, не привык он к таким излияниям.
— Алек рассказывал мне, Дэниел, — она накрыла его руку своей ладонью, — она иной раз упрекала отца… и тебя. А когда не стало отца — вы ей сделались как чужие.
— Теперь я думаю, — медленно, с трудом произнес Дэниел, — если б она была уверена в себе, что она сможет прожить одна, — ушла бы с ранчо и никогда бы не вернулась.
Что могла Мэг сказать на это? Что правда, то правда.
— Может быть, если б она действительно ушла, для вас для всех было бы лучше.
Он вздохнул, прикрыл глаза свободной рукой, откинулся на спинку стула.
Мэг молчала, не убирала своей руки: ему тяжело сейчас, — может, разрыдался бы, будь он один. Сердце ее так и рвалось, — как поддержать его, как помочь?..
Наконец он овладел собой, выпрямился, отпил кофе.
— Я сам все организовал тогда, зимой. И на следующее лето тоже сам все сделал. Сказал Алеку, Джо и Брэтту — пусть возьмут себе что-нибудь из вещей матери, на память.
Мэг, поколебавшись, спросила:
— И что же? Взяли они что-нибудь?
— Кое-что взяли, особенно Джо. Какие-то вещи он забрал — для своего дома, для своих девочек… чтобы, ну… создать атмосферу своей семьи, что ли. Не уверен, правда, что он рассказал жене.
— А в дневники они заглядывали?
— Не-ет. Это — нет.
Мэг задумалась: все братья Дэниела, все трое Уиллетов, подались из города, оставив здесь, на ранчо, свои воспоминания. Хотя нет, поправила она себя, воспоминания так просто не оставишь, они прилипают к человеку навсегда, на всю жизнь.
— А сейчас, Дэниел, как ты сейчас к ней относишься? — решилась она задать вопрос и отодвинулась — ему сейчас нужна дистанция.
— Что-то со мной произошло, когда я прочитал эти дневники. Понял вроде ее лучше. Мать была… кусачка.