Пятеро из Рубежного Легиона (СИ)

Но внезапно в стороне, на приличном удалении от позиции рекрута, раздались одиночные выстрелы, противник тут же направил всю свою огневую мощь туда.
«Выходит, он не бросил меня, не сбежал? — пронзила жгучая мысль. — Пытается меня спасти. Вызвал огонь на себя…»
Шанс, пусть небольшой, уйти вглубь болота забрезжил с новой силой. Рекрут торопливо пополз между низкорослых кустов, перебираясь с кочки на кочку, проваливаясь в трясину, дважды она чуть было не поглотила его. Но он, не проронив ни звука и крепко стиснув зубы, яростно боролся за жизнь, хватаясь за кривые коряги и болотную траву, рассекая ладони острыми листьями.
В голове стоял туман, телом управляли лишь инстинкты. Они его и вытащили из-под обстрела, спрятали, укрыли в безопасном месте.
Когда пулеметные очереди и раскатистые взрывы затихли, он выбрался из мутной жижи на небольшой островок сухой твердой почвы, затаившийся среди густых зарослей. Снайпер, обессиленный и опустошенный, вонзаясь в землю локтями, протащил свое тело ближе к центру спасительной твердыни, перевернулся на спину и тут же отключился…
Очнувшись через несколько часов, он еще долго лежал, глядя в глубокое безоблачное небо, стараясь не думать ни о чем. Все же не сумел. Нахлынуло. Осознание произошедшего жутко сдавливало виски, щемило резью глаза, выкручивало извилины, с невыносимой болью разрывало на части что-то внутри.
Да. Сегодня он увидел смерть человека от своего оружия. Впервые.
Но этот факт вполне укладывался в рамки его основного жизненного принципа «надо». К такому он был готов. А вот что никак не вписывалось в его принцип, в это его понятие — поступок напарника. Право на жизнь или на смерть — они должны были разделить в равной мере.
Но напарник решил иначе. И не в свою пользу. Они даже не были друзьями, познакомились за день до задания.
И вот такое…
Через линию фронта снайпер пробирался в ночной мгле, в точке эвакуации его никто не ждал, видимо, уже не надеялись, что в том месиве на болоте кто-то смог бы уцелеть.
Он брел, продирался сквозь колючие кустарники, полз к своим и нескончаемо злился на того, благодаря кому он остался невредимым. Не меньше он был зол и на себя за то, что усомнился в напарнике, позволил себе считать его трусом и дезертиром!
Да разве мог он представить себе такой финал?!
Вконец измотанный снайпер все-таки добрался до расположения своего подразделения, молча влез в спальный мешок, наглухо застегнулся и пролежал целые сутки, не шевелясь. Его никто не решился побеспокоить.
Война продолжалась, оккупанты предприняли очередную попытку прорвать оборону и углубиться еще дальше на территорию сопредельного государства — государства, которое защищал и снайпер.
Новые задания. Безупречное исполнение. За глаза его называли «зоркий сокол» или «зыркун». Он перевоплотился в хладнокровную машину смерти. Казалось, что он абсолютно не испытывает страха. Он считал, что страх — это слабость, превращающая тебя в жертву. А своими немногочисленными слабостями он научился управлять еще в юности.
Чтобы выжить на поле боя, нельзя выпускать свои слабости наружу и нужно просто опередить противника. И зыркун не выпускал и всегда опережал. Его обострившееся до предела зрение мгновенно фокусировалось на любой мельчайшей детали даже на весьма дальних расстояниях, будь то блик от оптического прицела вражеского снайпера или неестественно дрогнувшая ветка куста.
Он быстро завоевал уважение командования, и ему позволили ходить на задания в одиночку, как он этого и желал. Желал всем нутром после того бескорыстного самопожертвования его первого напарника ради него, которое не давало ему покоя. Конечно же, он слышал о солдатском неписаном законе — сам погибай, а товарища выручай.
Но не так он себе это представлял…
* * *
Однажды он все же изменил своему непоколебимому железобетонному принципу «надо». В пылу сражения, когда неприятель атаковал превосходящими силами, несколько бойцов правительственных войск дрогнули и малодушно, оставив свои позиции, побежали в тыл.
 
Зыркуну отдали приказ — дезертиров уничтожить.
По законам военного времени, если повернулся к врагу спиной — сам стал врагом. За предательство нужно отвечать. Так велит устав, так было «надо». И зоркий глаз обязан был выполнить приказ без колебаний и внутренних содроганий.
Но стрелка его внутреннего компаса вдруг завращалась с бешеной скоростью. Ему чудилось, что один из беглецов — его первый напарник. Он себе уже позволил совершить непростительную ошибку. Тогда.
Больше такого не повторится.
Его хотели отдать под трибунал, но в ходе очередной атаки противника подразделение на голову разбили.
Зыркун уцелел, очнулся после скоротечной битвы с явной контузией — в блиндаж, где он сидел под арестом, угодила вражеская мина. Кое-как выбравшись из-под завалов, он отправился домой. Ему было все равно, что с ним будет, но с такой стороной принципа «надо» мириться он не желал.
Дом, вернее, то, что от него осталось, встретил его ужасающими опаленными руинами. Больше дома у него не было, из родных не осталось в живых никого. Война забрала у него все, чем он дорожил…
Сопредельное государство победило на всех фронтах и приняло капитуляцию, востребовав с поверженного соперника внушительные аннексии и контрибуции. Правительственные войска упразднили, да и само правительство претерпело ряд существенных изменений, и зыркуну уже не перед кем было держать ответ за свой проступок, за невыполнение приказа.
Месяца два он скитался, перебиваясь случайными заработками, едва хватающих на пропитание и ночлег. «Надо» — оставило его, потухло, основополагающему принципу его существования не за что было держаться в этом изменившемся до неузнаваемости человеке, лишь изредка оно напоминало о себе тусклыми вспышками, указывающими ему тропинки к выживанию, помогая не сгинуть насовсем.
Бродягу приметили лихие люди, заманили хлебом-солью и, подпоив зельем, усыпили. Пришел он в себя уже лежа на ворохе грязной соломы в глубокой земляной яме — сверху сквозь металлическую решетку брезжили лучи заходящего солнца. Он пошевелился, оказалось, его, как собаку, посадили на цепь — приковали за ногу. Зачем? Из такой темницы непросто выбраться.
Да он и не собирался, отдавшись на волю судьбы.
Вскоре решетка с противным лязгом откинулась, и к нему в преисподнюю опустилась деревянная лестница. Бывший снайпер равнодушно посмотрел на нее, но взбираться по ней не стал.
Тогда лиходеи принялись тыкать в него длинными палками. Пришлось вылезти из темницы. Цепь была приличной длины, и она позволяла ему на несколько метров отойти от ямы уже на поверхности.
Его сбили с ног и снова дубасили палками, он сжался в комок напружиненных мышц и сухожилий. Зыркун лежал с безучастным видом, лишь прикрывая голову руками. Видимо, они решили, что он покорился и уже готов к повиновению. Их было двое. Один расстегнул приспособление, скрепляющее цепь на ноге пленника, другой пошел открывать двери в сарай, вероятно, туда они собирались переместить своего ставшего послушным раба.
Поднимаясь с земли, снайпер ухватил цепь, быстро набросил ею на шею застывшему от неожиданности истязателю, стоявшему рядом, и затянул петлю. Тот выпучил глаза и беззвучно пытался поймать воздух ртом, уцепившись руками в сдавленное горло. Немного погодя пленник отпустил переставшее трепыхаться тело, поднял с земли палку, которой его недавно колотили, и двинулся ко второму, замешкавшемуся с заржавевшим замком на сарае.
Второй обернулся слишком поздно, зыркун воткнул ему палку в рот, с силой прижав его голову к дверям, тот захрипел и осел на колени, нависнув над ним, мститель вогнал свое орудие в тело недруга.
Тут же позабыв о случившемся, снайпер побрел дальше, не отдавая себе отчета в происходящем, в последние дни его сознание безвозвратно пропадало на дальнем зловонном болоте, томилось в залитых кровью окопах, наблюдая за миром через сетку оптического прицела…