Лаций. В поисках Человека

По мере того, как они поднимались, архитектура становилась более упорядоченной. Городскую магму сменила более традиционная римская застройка – широкие дороги, пересекавшиеся под прямым углом. Появились другие платформы, схожие с той, на которой они летели, и несущиеся во всех направлениях, и другие аппараты, которые трудно было разглядеть на таком расстоянии: огромные птицы из сияющего металла, шаттлы самых разных форм, специально сконструированные автоматы, все же сохраняющие антропоморфные черты и перемещающиеся тесными группками. Целый народ богов, освобожденных от естественных законов силы тяжести; народ, который обосновался в вычурной экосистеме, сияющей в скупом свете Перевернутого города.
Они стремительно приближались к нижней стенке цилиндра. По ее поверхности тоже стлался странный город, пересекаемый широкими бульварами. Но сильный, почти ослепляющий свет Альфы Центавра проникал снизу – вернее, снизу с точки зрения обитателей этого перевернутого места, тогда как у Плавтины свет лился над головой. В придачу к улицам прорези в стене образовывали систему каналов и на этом расстоянии казались узкими бойницами. Постепенно они росли, становились реками огня, алыми, как кровь, пока наконец Плавтина не поняла их подлинные размеры: в них могли пройти сто человек в ряд. Движение становилось все плотнее. Они замедлили ход, и скоро уже летели над крышами, покрытыми красивой красной черепицей и золотыми куполами.
Плавтина глядела, разинув рот, на эту пышную архитектуру, беспорядочную смесь стилей и влияний. Достаточно окинуть взглядом одну улицу, чтобы пересечь несколько веков человеческой истории. Сверкающие шпили возвышались над каменными зданиями со строгими фасадами, фронтисписами из мрамора, розовеющего в сумеречном свете. Плавтина залюбовалась пантеоном с треугольной крышей и красивыми колоннами – в сто раз выше оригинала. Она прищурилась, но не смогла прочитать надпись – для нее она была перевернутой.
А потом они резко устремились вниз, к стенке цилиндра, и у Плавтины перехватило дыхание. Отовсюду поднимались приветственные крики. На улицы, к которым они подлетали вниз головой, высыпала густая толпа. Их платформа резко перевернулась – так, что Плавтина даже не успела испугаться, – и перешла в бреющий полет в трех-четырех метрах над землей, лавируя между памятниками и хрупкими статуями. Отон высунулся наружу, не боясь упасть, несмотря на отсутствие ограждения, и принялся неистово размахивать руками. Перед ним были тысячи – нет, сотни тысяч. Улицы, казалось, так переполнены, что стоит сделать шаг – и людской поток тебя унесет. Отон воскликнул:
– Помедленнее! Давайте поприветствуем Урбс!
Видя, что он приближается, создания, столпившиеся на его пути, хором закричали, скандируя имя проконсула. Да и другие имена: Caesar, Imperator… и порой даже Rex – вылетали из тысячи ртов. И что за странный народ! Некоторые – их было больше всего – походили на людей или, по меньшей мере, на те карикатуры людей, которые представляли собой деймоны Отона – высокие, тонкие и бледные создания с длинными изящными руками и овальными головами. Но хотя создания такой формы встречались часто, они не составляли большинства. Повсюду у себя под ногами Плавтина замечала в разной степени бредовых существ; одни были крошечные, другие – гигантские, насекомые с десятками ног; у кого-то имелся бюст, руки и голова, другие же представляли собой одно туловище, трубу, цилиндр или сферу; одни парили над землей, другие держались на ногах, лапах, отростках, колесах или тентаклях. Незначительное меньшинство даже казалось биологическим: между их металлических пластин виднелись полоски кожи разных цветов. Но она не увидела ни одного живого существа. Это необычайное зрелище вызвало у нее двойственную реакцию, смесь любопытства и отвращения.
Что до Отона, он ликовал. Его почитали – не боязливо, как людопсы, но пламенно, лихорадочно. Для него все они складывались в единый организм, движимый слепыми страстями почти религиозной природы и без всякого сомнения нездоровыми. Искусственный облик Города только усиливал дискомфорт Плавтины. Ведь, сказала она про себя, заметив расчетливые взгляды близнецов Альбина и Альбианы, удивительный триумф был подготовлен заранее. Эти двое держались позади, чтобы не попасть под малейший луч славы Отона. Значит, думала она, в лучшем случае они используют его как своего знаменосца. Или же просто усыпляют его бдительность, чтобы позже втолкнуть в ловушку.
Это зрелище, думала Плавтина, это сумасшествие – все это не имело ничего общего с прежней расой автоматов. Интересно, что ее создательница думала об Урбсе? Плавтину охватила неизъяснимая грусть. Она чувствовала себя одинокой, отрезанной от всего посреди всеобщего единения, не приспособленной к этой вселенной. И пока герой дня высоко воздевал руки ладонями вперед, а бесчисленные уста скандировали его имя, Плавтина проронила несколько молчаливых слезинок, которые тут же украдкой стерла.
В конце концов Отон повернулся к своим сторонникам и дал им знак, что собрание заканчивается. Теперь, успокоившись, он спешил пересечь стену, на которой держался Перевернутый город, и лицом к лицу встретиться с подлинной властью по другую ее сторону – там, где дневной свет постоянно лился на декорации, в которых эта власть царила. В последний раз крутнувшись вокруг себя, платформа развернулась и влетела в одно из отверстий в полу. Солнце ослепило Плавтину, и, когда она вновь открыла глаза, они уже парили над Форумом.
Это место было, как объяснил ей Отон, самым центром Урбса. Прямоугольное пространство впечатляющих размеров, достойное эпантропической империи, включавшей в себя столько звезд. Резкий алый свет Альфы Центавра падал на центральную бронзовую колонну, единственную здесь и необычайно высокую – около километра. На ней в деталях повествовалось о жестоких злоключениях Интеллектов, когда после Гекатомбы они, потеряв голову, устремились в космос, где нашли лишь холод и смерть. Целые сонмы персонажей выстраивались в длинный барельеф – удивительное разнообразие автоматов, построенных в одну восходящую линию. На определенном уровне металл становился гладким, ожидая героических деяний, которые позволят начертать продолжение истории.
У подножия монумента тоже теснилась толпа, как и с другой стороны. Тут было гораздо больше существ почти человеческого вида – Интеллектов, догадалась Плавтина, рассеянных в общей массе, часто в окружении родственников, слуг и стражей.
Вокруг, со всех сторон площади, возвышалась классическая архитектура храмов и Сената с безукоризненными, идеальными, но настолько многочисленными колоннами, что глаз терялся, увлеченный бесконечно умноженными декорациями, золотыми прожилками на мраморе, огромными куполами из хрусталя и оникса, темной зеленью садов – подвесных или заключенных в камень, – черным деревом ступеней и парапетов, золочеными надписями на мраморных аркадах и дерзко вздымающимися башнями, которые сотнями бросали вызов небу.
Ecce Urbs. Обезумевший Рим, испорченный влиянием эллинистического Востока, облагороженный вертикальными линиями городов Лация, тянувшегося к вершине своей славы.
Ее страх усилился, как только она спустилась с платформы, шагая под длинными ногами сторонников Отона, и не нашла в себе сил сделать еще хотя бы шаг. Из-за ее пропорций Плавтина выглядела ребенком среди взрослых. Отон, который был слишком далеко, чтобы прийти ей на помощь, волевым шагом прорезал толпу. Идущая прямо за ней Флавия положила твердую руку ей на спину и подтолкнула.