Лаций. В поисках Человека
– В этих местах не нашлось лучшего собеседника, чем пустоголовая статуя, – отбрила она.
– Ах, – вмешался Виний. – Так значит, в этом создании из плоти еще сохранилась тень гонора прежней Плавтины.
– Вы удивитесь, – ответила она. – Во мне осталось больше от Плавтины, чем в вас – от благородных служителей Человека.
– Велите ей замолчать! – прорычала Камилла. – Отправьте ее туда, где ей место: в нижний город, к плебеям.
Отон собрался что-то сказать, но Виний оборвал его сухим жестом.
– Напротив, пусть она говорит. Эта вещица заинтриговала моих триумвиров. Ну же, создание? Что вы собирались доказать нам вашим сарказмом?
Плавтина отступила и обвела взглядом маленькую группку. Все равно, что говорить со стеной. Все они слишком высоки для нее и могли бы обратить ее в пыль одним движением. Даже в словесном споре с ними ей придется смотреть снизу вверх. Но она не собиралась доставлять им удовольствие.
– Я не ваша Плавтина. Моя память обрывается на том печальном и жестоком моменте, когда мы отправились к звездам на поиски Человека. Одно из моих последних воспоминаний – ссора с Винием. Возможно, он об этом помнит?
Виний лишь пожал плечами. Теперь она была уверена, что он помнит тот их спор о целесообразности Империума и о диктатуре, которая за ним последует.
– В любом случае, – продолжила она, – я не была свидетелем медленного преображения, в результате которого вы превратились в жуткое общество сумасшедших и нищих, несмотря на скопление бесполезных сокровищ, подчиненных тирании собственного мнения, занимающихся гротескной имитацией Человечества. Мы, автоматы, были куда лучше всего этого. Нашей путеводной нитью являлась логика, и в наших действиях мы строго ее придерживались. А что я вижу теперь?
Она улыбнулась и нарочно не стала заканчивать свою маленькую речь. Но ее видимое презрение поколебало толпу. В конце концов, какая-то их часть наверняка еще жалела о простоте ушедших времен.
Но не Лакий. Его она лишь разозлила:
– То, что я терпел от Плавтины – поскольку был вынужден против воли, – я не желаю сносить от этого… существа. Я сейчас очищу Урбс от пятна, которое вы ставите на нем своим присутствием, чудовище, – выплюнул триумвир.
Он угрожающе шагнул вперед. Плавтина выразительно посмотрела на Отона, но тот на нее не глядел. Он замешкался на секунду, его лицо исказилось. Как и всякий раз, когда он напряженно думал, его мощная челюсть и кулаки сжимались одновременно, хотя он этого и не замечал. Она чувствовала, как разум проконсула увязает в неразрешимой дилемме. Плавтина закрыла глаза. Ее жизнь зависела от одного слова. Если он вспомнит о том, что из-за дружбы, завязавшейся между людопсами и Плавтиной, ее гибель станет для Эврибиада и Фотиды казусом белли, у нее останется крохотный шанс на выживание. Да и то…
Шепотки придворных затихли. Марциан сделал несколько шагов и встал с угрожающим видом слева от Лакия и одарил Плавтину взглядом, полным смертоносной иронии. Атмосфера вдруг стала ледяной, будто весь налет цивилизации готов был слететь с минуту на минуту. Плавтина задрожала. До какой степени может здесь дойти физическая жестокость? Она не единственная задавалась этим вопросом. Отон с окаменевшим лицом не шелохнулся, что, сказала она себе, на самом деле было доказательством его храбрости.
Виний осмотрелся, затем широко всплеснул раскрытыми руками.
– Ну, будет… прекратим шушуканье в кулуарах. Мы объяснимся перед нашим повелителем.
И, легко взмахнув рукой, он направил их к тронной зале.
* * *
Отон сжал зубы. Плавтина проявила храбрость, граничащую с глупостью. Не могла промолчать, вместо того чтобы провоцировать? Здесь любой мог без труда прихлопнуть их обоих ладонью.
Отон был еще жив только потому, что они не знали о его истинном положении. И благодаря Винию, который выручил его из переделки. Он надеялся, что перед Гальбой они смогут обменяться аргументами по всем правилам. Отон знал, что хорош в искусстве переубеждать собеседника. Значит, триумвир обеспечил ему лазейку.
Штришок за штришком перед ним вырисовывалось новое направление в политике Урбса, привычного к самым резким и причудливым переменам. Отон не желал оставлять Плавтину Винию. Если она не вернется на Корабль, Эврибиад ему не простит. Но возможность навредить у людопсов была ограниченной. Проявлять слабость, защищая молодую женщину вопреки здравому смыслу, ему тоже не хотелось.
Он вдруг засомневался. Не испытывает ли он иррациональной привязанности к Плавтине? Возможно. Будет ли он защищать ее ценой преимущества настолько важного и настолько неожиданного, что оно могло бы разом изменить все его планы? Он был не в состоянии ответить на этот вопрос и не желал на него отвечать.
Шагая по приемной, Отон сдерживался, чтобы не обернуться и не посмотреть назад. Он шел молча, выпрямившись, посреди придворных, пропустив вперед лишь триумвиров. И уж точно он не ждал Плавтину, дал ей раствориться в толпе – так лучше. И правильно сделал. Потому что, когда он уже ступил на порог, Камилла положила руку на его каменное плечо и быстро наклонилась к нему.
– Нам надо поговорить.
– О чем, моя госпожа? – спросил он, удивившись такой смелости.
Она лишь улыбнулась и снова затерялась в толпе. Отон потерял ее из виду, завороженный сакральным зрелищем тронного зала.
Это было необыкновенное место, где с самого основания Урбса власть выносила высочайшие решения. Царивший здесь яркий свет, отражавшийся на инкрустированной золотом поверхности пола и стен – из-за него зал назывался Хризотрикрилиниумом [8], – резко контрастировал с полумраком приемной. Но обилие роскоши затмевалось мистическим трепетом. Ибо стоило войти в широкий зал восьмиугольной формы, как внимание захватывало единственное и неповторимое зрелище. Как и всякий раз, Отон застыл у фрески, покрывающей стену напротив главной двери – такой огромной, что ему приходилось выворачивать шею, чтобы увидеть ее целиком.
Мужчина и Женщина, оба в простых тогах, изображенные на рисунке простыми штрихами, с анатомической, почти наивной точностью.
Он стоял в анфас, его лицо воплощало абсолютную серьезность. Он протягивал согнутую правую руку вперед, ладонью к земле, как того требовало ритуальное приветствие в Лации [9]. Она была ниже ростом и стояла, повернувшись вправо, но, казалось, смотрела на зрителя не менее внимательно, чем ее спутник. Этническое происхождение обоих персонажей не оставляло никакого сомнения. Волнистые волосы обрамляли высокие лбы, губы были тонкими, носы преломлялись в середине под тупым углом, а второй палец на ногах чуть выдавался по сравнению с большими. Подобные им существа могли бы служить моделями для статуй Фидия.