Отражение

– Совсем одна? – испуганно спрашиваю я, и губа начинает дрожать. – А вы с папой?
– Зайчик, мы с папой работаем, а тебе нужно напитаться солнышком и надышаться морским воздухом. Но мы приедем в августе и почти целый месяц до школы будем все вместе.
Я грустнею. Сейчас самое начало мая. Когда мы улетали, в Москве было еще холодно, и только-только зацветала вишня. Мы с группой в садике ходили смотреть на первые цветы. А здесь лето. Но оно не радует, я не хочу оставаться без мамы и уже скучаю по папе.
– Ну же, Есения, ты найдешь новых друзей! Отдохнешь и загоришь, и осенью в промозглой Москве еще будешь вспоминать о том, как тут было хорошо.
У бабушки большой, утопающий в зелени дом. На втором этаже живет она, и останавливаемся мы, а первый сдаёт отдыхающим, и тут всегда летом шумно, но мне нравится. Можно не чувствовать себя одинокой.
Мы вылезаем из машины и выходим на раскаленный солнцем асфальт. Здесь даже пахнет не так, как в городе – летом и отдыхом. Я уже забыла про то, что расстроена и бегу обниматься к бабушке, когда она выходит навстречу, а потом, пока они общаются с мамой на улице, спешу напитаться солнцем и новыми впечатлениями.
Двух темноволосых мальчишек – единственных детей в обозримом пространстве замечаю почти сразу – они гоняют мяч по лужайке соседнего дома – и замираю, как вкопанная, потому что они одинаковые. Подхожу ближе и с интересом рассматриваю их как диковинку.
– Привет! – кричу я. Они замирают, и сейчас я могу их хорошенько разглядеть. По моему лицу расползается улыбка. Они одинаковые и в тоже время разные. Это так здорово! – Как вас зовут?
– Денис и Андрей, – отзывается тот, кто справа и улыбается весьма дружелюбно.
– А кто есть кто?
– А какая разница? – бурчит другой. В его голосе нет злости, скорее, обреченность. – Все равно же будешь путать.
– Нет. – Я мотаю головой очень энергично, потому что мне нравится, как летают из стороны в сторону мои светлые хвостики. – Я вас не перепутаю.
По дороге мы молчим, лишь изредка настороженно друг на друга косимся. Каждое воспоминание об этом месте вызывает боль. Я помню дорогу из аэропорта, и хотя за последние шесть лет город изменился, он по-прежнему узнаваем. Каждый раз этот путь был ниточкой, ведущей в настоящее лето. Мы с родителями ездили на такси или иногда бабушка просила кого-то из своих знакомых забрать нас. Последний раз в аэропорту меня встречали близнецы. Они уже тогда получили права и полчаса на парковке спорили, кто поведет машину, а я беззаботно смеялась, не зная, что этот мой последний год на море закончится трагедией. Сейчас я завидую себе прошлой – тому счастью, легкости и вере в то, что все будет хорошо, а мы не потеряем друг друга.
Когда-то я безумно любила этот город и не представляла жизнь без него. Сейчас же не знаю, как выдержать несколько предстоящих недель. Черный, тонированный внедорожник, в салоне которого прохладно, везет меня к болезненным воспоминаниями, которые я поклялась не бередить. От них я сбежала в Москву шесть лет назад, поступила в университет, и жила спокойно пока вдруг не оказалось, что бабушкин дом, который она подарила мне, нужно выставить на продажу.
«Есения, ты не хочешь возвращаться к морю, бабушке уже тяжело заниматься гостевым домом, а полагаться на порядочность арендаторов, сама знаешь, не всегда стоит. Хорошо, что пока нам помогают Ланцовы, но стоит признать, если недвижимость никому не нужна, может, имеет смысл ее продать? Ты сейчас свободна, как раз уволилась, вот и съезди на лето, уладь дела, встреться с друзьями. Прошло шесть лет, ты справишься, дочка».
Для них шесть лет – срок, а для меня? Я словно и не уезжала. Этот город невероятно глубоко въелся мне под кожу и отравил мою жизнь.
– Ты надолго? – наконец разрушает тишину Дэн.
– Не знаю. – Я пожимаю плечами. – Мама как всегда надеется, что я тут напитаюсь солнышком, отдохну. Короче, не ждет быстро. Но ты же понимаешь, отдохнуть не получится…поэтому постараюсь уладить дела как можно быстрее.
– Зря ты так про отдых. Есения, город не виноват в том, что в нем иногда умирают люди, а море тут по-прежнему отличное.
– Я никогда не зайду больше в море, и ты это прекрасно знаешь, – отзываюсь я и поворачиваюсь к окну, за которым мелькают персиковые деревья и аккуратные, уже заполненные туристами улицы. Город, и правда, ни в чем не виноват, в отличие от меня.
– Нельзя так, Карамелька. Нам всем было тяжело, но мы научились жить дальше, – глухо отзывается Дэн. Его голос изменился, стал ниже, увереннее. Да и сам он…знаю, нельзя так думать, но Денис словно впитал лучшие черты и себя, и своего брата-близнеца Андрея, только вот… на его лице нет безбашенной улыбки такой, которая не сходила с лица брата.
– Я тоже научилась, – отзываюсь я. – Только не здесь, не в этом месте. Вот и все.
Перед встречей с его мамой я волнуюсь. Она всегда была добра ко мне и никогда не винила в случившемся, но я оказалась неблагодарной. Я сбежала шесть лет назад и вычеркнула всех, оставшихся здесь, из своей жизни. Кроме, бабушки, конечно. Но она тоже сейчас больше времени проводит в Подмосковье, ближе к нам, хотя и тоскует по южному солнцу.
– Как дела у твоих родителей? – спрашиваю я, и этот вопрос дается с трудом. Особенно виноватой я чувствую себя перед ними.
– Тогда или сейчас?
– Вообще…
– Они смогли пережить. Не сразу, конечно, но смогли… мы все смирились с потерей. Какое-то время мама ждала от тебя вестей… – В голосе Дэна звучит укор. Что же я его ждала, и этот укор справедлив.
– Знаю. – Я закрываю лицо руками. – Ты считаешь, я предала вас всех, когда уехала? Что должна была остаться и справляться с потерей вместе с вами?
Я сама об этом думала много раз, но тогда в свои восемнадцать поступила эгоистично и выбрала себя и собственное спокойствие. Тогда казалось, если боль такая сильная, что не можешь с ней справиться, нужно сделать вид, будто ее нет и вычеркнуть все, что может заставить ее вернуться. Права ли я была? Кто знает?
– Нет, Есения. Это не так, – Дэн качает головой. – У тебя тогда был выбор, у нас нет.
– Я, правда, не могла больше тут оставаться.
– Но ты могла хотя бы написать.
– Вашим родителям? Ты же знаешь, почему я побоялась это сделать.
– Ты могла бы написать мне, – тихо отвечает он и поворачивает голову. Я рада, что на Дэне солнечные очки. Не хочу смотреть в его глаза и видеть в них боль и укор. – Я, знаешь ли, наивный идиот, думал, что, несмотря на твою любовь с моим братом, наша дружба не пустой звук. И мне тоже было очень тяжело, но ведь я не умер, Есения. И я нуждался в твоей поддержке. Почему ты не писала? Всегда воспринимала меня как тень Андрея?
– Прости…
Мне, правда, больше нечего сказать. Слова Дениса выворачивают наизнанку. Мне от них плохо, потому что они правдивы? И да, и нет. Мне сложно сейчас объяснить свои чувства. Даже спустя шесть лет я не до конца в них разобралась.